Шведский стол (СИ)

Он вытащил Голицына на осмотр новой ткацкой мануфактуры достаточно внезапно. И сам туда выехал весьма спонтанно. Так что удалось сбросить излишне большой и крайне любопытный «хвост».
Отошли.
Молча.
Оставаясь в прямой видимости окружающих. Но достаточно далеко, чтобы их разговор не слышали.
— Смотрю я на этот лес, — кивнул царевич на деревья, растущие за рекой, — и сожалею иной раз, что в них нет ни лешего, ни кикиморы, ни даже завалящей бабы Яги…
— Отчего же? Зачем они тебе?
— Провел бы дорожки мощеные. И за плату пускал желающих на них посмотреть. Диковинка ведь. Многим будет интересно.
— Они же нечисть.
— Нечисть, — кивнул Алексей. — Но честная. Своего нутра не скрывающая.
— К чему ты клонишь?
— Знаешь, в былые времена как-то проще жизнь была.
— При деде твоем?
— Много раньше. Веков шесть-восемь назад. На заре Руси.
— А ты разве знаешь, как было?
— Я много читаю. Книги многого не раскрывают, но позволяют иной раз взглянуть на дела сквозь тьму веков. — Алексей задумался, вспоминая слова песни группы Сколот, слышанной там, в прошлой жизни. — Мы освятили белый снег трупами врагов. Мы пропели над огнем песню трех ветров. Что-то там еще. А… — поднял он назидательно палец. — Ведь наш последний бой запомнят облака. И похоронит нас быстрая река. Холодная река. Священная река…
— Это что? — нахмурился Голицын.
— Ничего серьезного. Так, песенка, от которой мы отстоим на многие века. Но сейчас другое время. К огромному сожалению, сейчас не поймут, если просто взять и просто вырезать своих врагов. И он, — царевич скосил глаза в небо, — требует милосердия и человеколюбия. Вот я и прошу совета — как быть? Как простить врагов своих, что не ищут прощения?
— Тебя так тревожит заговор?
— Он и отца тревожит.
— Они просто болтуны.
— Пока — да. Особенно меня забавляет как ведут себя Рюриковичи. Древний род, выводящий свое происхождение от великих конунгов прошлого, а робеют… стыдно даже.
— Они верны царю.
— Если они верны, то отчего же собираются тайно и обсуждают весьма сомнительные вещи?
— Это игра. Если тебе известно об их поведении, то ты прекрасно понимаешь всю пустоту таких встреч.
— Пока они пусты. Но что мешает нашим врагам воспользоваться этой почвой? Найти подходящего исполнителя. Дать ему денег. Придумать план действий. И устроить в России какой-нибудь тарарам. Например, революцию по образцу той же Голландии. Это ведь решит вопрос с законным царем.
— Они на это не решатся.
— Блажен кто верует.
— Ты, я так понимаю, склонен решать этот вопрос кардинально?
— Да. — кивнул Алексей. — Убить всех участников заговора не представляется сложным. Причем это можно сделать достаточно легко и просто. Но я хочу попробовать найти способ примириться. Прекратить этот заговор. Потому как убив их я избавлю страну не только от заговорщиков, но и от нужных и полезных людей, каковых у нас очень мало. Оттого и прошу твоего совета, как многоопытного дипломата.
— Мне нужно подумать, — после долгой паузы ответил Голицын.
— Подумай, конечно подумай Василий Васильевич. Если надо — посоветуйся. Но осторожно. Лишнего не болтай. И дай мне знать. Сколько тебе потребуется времени?
— Пока не знаю.
— Что же, я подожду. Время пока есть.
— Ты ведь не просто так мне в самом начале начал говорить про нечисть?
— Разумеется, — улыбнулся царевич. — Наши аристократы иной раз себя ведут хуже, чем природная нечисть. И вреда от них много больше. Потому как забывают, что они аристократы России, а не сами по себе.
— Это так плохо?
— Старая Римская Империя развалилась от того, что ее аристократы про это забыли. И разорвали страну в гражданских войнах и противоречиях. Да и Франция, самая сильная держава нынешней Европе, немало пострадала от своих же аристократов. Они — слабое звено французской государственности, как, впрочем, и нашей. Вспомни про гугенотские войны, вспомни про фронду. Они принесли Франции больше вреда, чем любые внешние враги в те же годы.
— Гугеноты? Но у нас нет гугенотов.
 
— Разве? А старообрядцы-раскольники? Чем тебе не гугеноты? В событиях 1682, 1689 и 1698 года принимали самое деятельное участие. Я пытался навести с ними мосты, чтобы попытаться примирить. Но отклика не последовало.
— Вот как? — задумчиво произнес Василий Голицын. — И какие условия ты предлагал?
— В сущности никаких. Предлагал встретится и все обсудить.
— И никакого ответа?
— Никакого. Быть может со мной они не хотят иметь дела. А может их устраивают условия, в которых они оказались. Но я так это оставлять не вижу смысла. Они прямо участвовали в трех попытка государственного переворота против моего отца. И есть все основания перевести данный вопрос из плоскости религиозного раскола в категорию бунта.
— Их много.
— Не так чтобы и много. Но все эти внутреннее противоречие — язвы на теле России. И их нужно лечить. Либо через примирение, либо через ампутацию. Они раз за разом оказываются на стороне тех, кто пытается свергнуть законную власть. Это очень, очень плохо.
— И как ты видишь эту ампутацию?
— Пока они стоят на том, что они христиане. Но в христианстве принято коллегиальность решений. Что большинство иерархов решило, то и признается правильным. Отказ в принятие решения Собора есть отступление от принципов христианства в угоду гордыни и прочим страстям. Что можно трактовать как сатанизм. Одно из его проявлений. А потому будет вполне справедливо запретить им иметь всякое имущество на территории Русского царства, и, как следствие, торговать. Под угрозой конфискации имущества тех, кто так поступает. Ибо тот, кто продает не принадлежащее ему имущество, как и им расплачивается — суть тать. Кроме того, это можно и нужно дополнить запретом на оказание им помощи. При всем человеколюбии оказание помощи сатанистам есть служение Сатане.
— Ого! Не слишком ли лихо⁈ — аж присвистнул Голицын.
— В качестве альтернативы я предлагаю собраться, все обговорить и достигнуть примирения через Собор. Никон увлекся и был не прав. Он стремился утвердить на Руси папизм. Часть его реформ, безусловно можно и нужно отменить, а его самого можно и нужно подвергнуть осуждению. Что и было сделано при моем деде. Можно пойти дальше и предать его анафеме. Аввакум принял мучения. Его можно признать мучеником. И вообще — путей для компромиссов и примирения достаточно. Было бы желание.
— Отец тоже так считает?
— По поводу примирения?
— По поводу… хм… ампутации.
— Он не против. Но не хочет спешить и заинтересован в примирении. Все-таки это наши люди. Пусть и с особым видением вопроса. И судя по тому, что они методично участвуют в заговорах — эти люди стали суть питательной средой для иностранных шпионов и дипломатов, заинтересованных в том, чтобы обрушить Россию в пучину новой Смуты. Ведь по сути именно ее каждое свое выступление они и добивались. Поэтому терпеть подобное дальше смерти подобно. Ибо в момент опасности или слабости они ударят в спину.
— Я постараюсь помочь, — серьезно произнес Голицын.
— Это было бы очень славно. Хотя у меня надежды мало. И уже сейчас я начал подготовку к ампутации.
— Но время ведь есть?
— Есть. Пока — есть. Но тут, как и с заговорщиками-аристократами, чем скорее этот конфликт разрешится, тем лучше. Для всех. Поверь — проливать кровь своих нам хочется в последнюю очередь.
— Как я уже сказал — мне нужно подумать. Вопрос не простой. Но славно, что ты пытаешься договориться. Твой отец бы поступал иначе.
— Он вспыльчивый. — вяло улыбнулся царевич. — Поэтому он и поручил проработку этого вопроса мне…
Голицын кивнул, приминая ответ.
И они вернулись к остальным членам делегации. Все-таки официальная цель визита — осмотр ткацкой мануфактуры, первый цех которой уже начал работать…
* * *
Петр смотрел на Нарву.