Любитель полыни
— А в «Странствии по дороге» она идёт одна?
— Одна. То есть когда она останавливается перед рекой, из её родного дома прибегает молодой слуга, которого зовут… как-то на «сукэ».
— Сэкисукэ, — подсказала О-Хиса.
Зеркало в её руках сверкнуло ещё раз. Взяв тазик с кипятком, чтобы пригладить волосы, она встала и вышла в коридор.
— Да-да, Сэкисукэ. Он следует за ней. Одним словом, это странствие госпожи и слуги.
— Но в это время Миюки уже видит?
— Да, зрение к ней вернулось, она опять предстаёт как дочь самурая и носит очень красивое платье. Сцена весьма эффектная, совсем как «Странствие по дороге» в «Тысяче вишен».[59]
Представление давалось в балагане на пустыре на окраине города, иногда оно длилось более двенадцати часов, с десяти утра до одиннадцати вечера. Служащий гостиницы сказал им: «Всё с самого начала смотреть невозможно, лучше пойти туда после заката солнца», на что старик ответил: «Я приехал сюда специально, чтобы видеть всё, поэтому утром после завтрака мы сразу пойдём туда, а вы приготовьте нам утварь и еду для обеда и ужина». Старик, для которого еда в театре была одним из удовольствий, выдал уже известные лаковые с росписью коробки и подробно объяснил, как и что готовить вплоть до приправы к рису: яичницу, сладкий корень, морского угря, овощи и рыбу, сваренные в сое. Когда всё было готово, он стал торопить О-Хиса.
— Минутку! Подтяните мне пояс, пожалуйста! — сказала она.
На кимоно на подкладке из шёлковой саржи, такой плотной, что, казалось, она при сгибе порвётся, О-Хиса надевала пояс, который скрипел, как жёсткая ряса священнослужителя. Она повернулась к старику, чтобы тот завязал узел.
— Ну, как? Так хорошо?
— Ещё немного.
О-Хиса старалась удержаться на ногах и не упасть лицом вниз. Лоб старика покрылся потом.
— Очень плотный материал. Трудно затянуть…
— Это вы его купили. Я всегда с ним мучаюсь.
— Но какой красивый цвет! — восхищённо воскликнул Канамэ, который стоял рядом со стариком за спиной О-Хиса. — Какой же это цвет? В современных тканях такого не увидишь.
— Я бы сказал «желтовато-зелёный». И сейчас можно найти вещи такого цвета, но в старых платьях, когда ткань начинает выцветать, он особенно очарователен.
— А что это за ткань?
— Узорчатый атлас. В старину все ткани скрипели точно так же, а сейчас всё больше в них добавляют искусственный шёлк.
Театр находился не так далеко, чтобы туда ехать, поэтому пошли пешком, каждый взяв приготовленные утварь и коробки с едой.
— Уже надо брать зонтик.
О-Хиса, избегавшая загара, подняла над головой руку. Солнечный свет проникал, как через бумагу зонтика, через плоть её пальцев и окрашивал их в красноватый цвет. Лицо, на которое падала тень, казалось белее обычного. Старик сказал ей: «Всё равно загоришь дочерна, можно и не брать зонтика», но она украдкой положила в сумку крем от загара, и Канамэ видел, как она перед самым выходом намазала лицо, шею, запястья и лодыжки. Это стремление киотоской женщины предохранить своё тело, даже прикрытое шёлком, от солнечных лучей показалось ему трогательным и смешным. Старый повеса, обычно столь внимательный к разным мелочам, неожиданным образом никакого сочувствия к ней не проявлял.
— Надо поторапливаться, уже одиннадцать, — сказала О-Хиса.
Старик же время от времени останавливался перед антикварными лавками и говорил им:
— Подождите немного.
Канамэ и О-Хиса не спеша шли вперёд.
— В самом деле сегодня хорошая погода, — сказала О-Хиса и, глядя в ясное небо, с какой-то досадой добавила: — В такой день я бы хотела собирать травы.
— День как будто создан, чтобы собирать травы, а не сидеть в театре, — поддакнул Канамэ.
— Здесь растут папоротник и хвощ?
— Здесь — не знаю, а возле горы в Сисигатани, наверное, очень много.
— Да, там много. В прошлом месяце мы ездили собирать травы в Ясэ, собрали цветы белокопытника.
— Цветы белокопытника?
— Да. Господин хотел отведать цветы белокопытника, я пошла в Киото на рынок, но ничего не нашла. Они горькие, и их никто не ест.
— И в Токио не все едят. И вы специально поехали их собирать?
— Да, набрали полную корзинку.
— Собирать травы приятно, но и просто гулять по деревням тоже неплохо.
Улица тянулась прямой линией под синим небом, было так ясно, что можно было пересчитать прохожих в самом её конце. Изредка слышались звонки проезжающих мимо велосипедистов. Это был город без особых достоинств, но, как повсюду в районе Осака и Киото, дома были красиво окрашены. Послушать старика, в районе Токио очень часты косые дожди с сильным ветром, и стены домов становятся похожими на дощатый забор. Какое бы превосходное дерево ни использовали при постройке дома, оно быстро чернеет и производит впечатление грязного. Не говоря о нынешнем Токио с лачужками под крышей из оцинкованного железа, маленькие провинциальные города в этом районе со временем должны приобрести своего рода налёт старины, но, покрытые сажей, становятся совсем мрачными; там часты землетрясения и пожары, и на месте разрушенных или сгоревших домов строят жалкие белые здания из лиственницы или американского материала, похожего на лучину для растопки, и всё начинает напоминать окраину какого-то американского города. Если бы такой город, как Камакура, находился в районе Киото, он бы и не был так хорош, как Нара, но был бы более спокоен, в нём бы чувствовалась тихая прелесть. Западные от Киото провинции одарены благоприятными природными условиями, там редки стихийные бедствия, и всё — цвет самых обычных городских домов, черепица крестьянских жилищ и глинобитных заборов — всё таит в себе изысканность, которая заставляет путника в восхищении остановиться перед ними. Особенно хороши маленькие города, не больше старинных поселений вокруг замков. Об Осака и говорить нечего, но даже Киото, например в районе пересечения реки и Четвёртого проспекта, очень изменился, и облик феодальной эпохи остаётся только в таких местах, как Химэдзи, Вакаяма, Сакаи, Нисимия.
Когда Канамэ на перекрёстке увидел цветы дейции над оштукатуренной оградой с круглой черепицей, он вспомнил слова старика: «Хаконэ и Сибара очень известны, но Япония — островная страна, в ней часты землетрясения, и подобные пейзажи можно увидеть где угодно. Когда журнал „Даймай“ просил назвать восемь новых красивых пейзажей, оказалось, что в Японии несколько Скал льва.[60] Если идти из Киото через Сикоку и Тюгоку, увидишь очень красивые города и пристани».
На карте Авадзи — маленький остров, портовый Сумото можно пройти по единственной улице насквозь, и всегда выйдешь к реке, у которой заканчиваются дома. Служащий в гостинице объяснил, что театр находится на противоположном берегу. Владением какого князька была эта земля при старом феодальном правительстве? Сумото не был столь большим, чтобы стать городом при замке, и кажется, что он с тех пор не изменился. Модернизируются только крупные города, жизненные центры страны, но их не так много. Оставим в стороне Америку, но ведь и в Китае, и в Европе, в странах, имеющих долгую историю, маленькие города, если они не стали жертвами стихийных бедствий, сохраняют свою культуру и в них чувствуется аромат феодального мира. И здесь, если не обращать внимания на электрические провода, телеграфные столбы, на выкрашенные вывески и там и сям встречающиеся витрины, можно повсюду видеть дома как на иллюстрациях к произведениям Ихара Сайкаку. Оштукатуренные стены лавок со складами товаров, крепкая решётка входа, на которую не жалели толстых брёвен, крыша из дерева и медных листов, покрытая тяжёлой черепицей, вывески из дзельквы, на которых уже стирались надписи «Лак», «Соя», «Масло», в конце помещения с земляным полом — синие занавески над входом с названием лавки… Канамэ не собирался подражать брюзжащему старику, но всё это придавало городу очарование старой Японии, и Канамэ был совершенно пленён цветом стен, который на фоне синего неба казался белым. Так же, как цвет атласного пояса О-Хиса, он в чистом воздухе на берегу моря отбеливался в течение длительного времени дождями и ветрами и мало-помалу утратил свой глянец. Когда Канамэ пристально смотрел на светлые блистающие стены домов, в которых чувствовалась утончённость, ему казалось, что душа его успокаивается.