Распоротый

– Пока что бесплатно, – уточнил Принцепс.
– И я говорю: пока что. Но ведь в конце концов деньги появятся. И мы их сразу запустим туда. По-моему, важнее гербицидов сейчас ничего нет. Что будут люди есть в сухой период? Сорняк?
Я подумал, что где-то уже слышал эту фразу, но вспомнить не смог и стал слушать, что говорит следующий выступающий. Кажется, это был министр энергетики.
– Я был в Хармонге, – говорил он. – Местные владельцы ветряков и мельники готовы вложить свои средства. Они говорят, что те, кто работает на строительстве фабрик, не будут голодать.
– Я тоже был в Хармонге, – сказал Принцепс, – и мне тоже говорили о займе. Но как можно брать этот заем, когда неизвестно, на что потом покупать гербициды?
– Они знают, что не на что, – не сдавался министр энергетики. – Они говорят, что готовы рискнуть ради блага страны.
– Сначала они рисковали, строя заводы по производству удобрений, – язвительно сказал сидящий прямо напротив меня крепкий круглоголовый мужчина, – теперь они рискуют, строя фабрики по производству средства уничтожения последствий своего первого риска. За те заводы мы расплатились, истощив казну. Продукцию этих фабрик мы, может быть, тоже сумеем купить. Но чем мы будем платить, когда поймем, что нужно рисковать в очередной раз?
– Не все здесь верно, рик Аркарнак, – сказал один из сидящих у стены. – Мы рассчитали обоснованные нормы применения гербицидов. Полагаю, что теперь сбоев не будет.
Рик Аркарнак! Оказывается, круглоголовый был министром полиции.
– А что, разве обоснованных норм применения удобрений вы не рассчитывали? – не поворачиваясь, спросил рик Аркарнак.
– Рассчитывали, но не для Совета. Для Совета это делали люди Сельскохозяйственного Центра. У них свой дракон.
Я почувствовал, что говоривший начинает заводиться, но Принцепс не дал разгореться страстям.
– Ладно, ладно, – сказал он. – Мы доверяем вашим расчетам. Сейчас речь не об этом. Ситуация сложилась весьма напряженная, и необходимы решительные меры. Кто хочет говорить?
Поднимающиеся потом в разных концах зала люди предлагали проекты остановки победного шествия сорняка и увеличения производства полезной сельскохозяйственной продукции. В основном, как я понял, это были ученые и работники министерств. Предложения были, на мой взгляд, вполне здравые, но достоверно судить об этом я не мог. С этим придется разбираться Амалазунте. Единственное, чего я не заметил, – это откровенного влияния роя. Впрочем, вряд ли можно было ожидать, что это влияние будет заметным. Здесь работали профессионалы высокого класса, и бороться с ними предстояло на другой доске.
Я слушал выступающих очень внимательно, хоть и не все понимал. Постепенно передо мной начала вырисовываться общая картина катастрофы. Рост производства удобрений привел к тому, что первым начал интенсивно расти сорняк, заглушающий всходы полезных культур. Для борьбы с сорняком пришлось интенсифицировать производство гербицидов. Рост производства гербицидов и необходимость оперативного вмешательства на полях вызвали отток людей из города в село. В результате резко возросли незапланированные расходы, связанные с необходимостью если не оплачивать в полном объеме полевые работы, то уж по крайней мере кормить людей, уехавших в деревню. Более того, нехватка людей стала ощущаться уже на городских производствах, отчего начало сокращаться производство машиностроения. Сокращение производства машиностроения не могло не затронуть выпуска оборудования для упомянутых гербицидных фабрик. Впереди же маячил отчаянный дефицит бюджета, за которым вырисовывался жуткий призрак инфляции
Получалось, что каждый новый шаг к улучшению положения вызывал к жизни процессы, еще более расшатывающие не окрепшую после войны экономику. В шахматах это называется цугцвангом Единственное, что спасало пока страну, это редкостный энтузиазм населения, готового бросить все и работать бесплатно, лишь бы способствовать нормализации положения.
Заседание длилось долго, с перерывом на обед, во время которого многие успели поиграть в пачу во внутреннем дворике. Я не принимал участия в игре, а просто вынес из зала банкетку и присел у стены, радуясь выглянувшему как раз в это время солнышку. Кто-то опустился рядом, но я не стал открывать глаза, продолжая купаться в неожиданной ласке жарких лучей.
– Так редко бывает солнце, – произнес над ухом мелодичный голосок.
Я вздрогнул и отчаянным усилием разлепил веки. Рядом со мной сидела Таш, насмешливо глядя на меня из-под полуприкрытых ресниц. Я так оторопел, что с трудом заставил себя улыбнуться, и поэтому сказал первое, что пришло в голову:
– Да, а я его так люблю.
На самом деле любой пилот через несколько лет службы совершенно звереет от света, постоянно заливающего рубку, когда между прыжками приходится идти на планетарных. От этого света обычно некуда скрыться, и, оказавшись здесь, я первое время наслаждался постоянной облачной пеленой. Однако теперь, через два месяца, облака стали надоедать.
– Когда же это ты успел полюбить его? – усмехнулась Таш. – Оно ведь бывает так редко.
Я закусил губу. Именно о таких ошибках я думал сегодня утром, фиксируя маркер. Теперь предстояло выкручиваться.
– На войне, – сказал я. – Я попал в горно-ударные, а там, наверху, когда облака проседают, светит солнце.
Сказав это, я продолжал внимательно рассматривать Таш. Такой изучающий взгляд не считался здесь неприличным.
Она была дивно хороша. Над четко очерченными, слегка припухшими губами и милым курносым носом пронзительно светились удивительно прозрачные глаза. Тонкая ткань туники четко обрисовывала небольшую упругую грудь. Обшитый красной тканью подол почти не прикрывал стройные бедра и тонкие в лодыжке ноги. На красивом плече Таш сидел вазгиф.
– Так ты, говорят, можешь предсказывать опасность, – сказала она, и в слегка прищуренных ее глазах внезапно появилось нетерпеливое выражение.
Такое выражение бывает у охотника, когда он наконец захватывает прицелом зверя и напряженно замирает, перед тем как нажать курок. Я чувствовал, что она отчего-то ощущает легкое превосходство надо мной, но сейчас мне было не до анализа его причин.
– Иногда, – спокойно сказал я. – Но только я не знаю, когда это произойдет и от чего это зависит.
– Очень любопытно, – протянула Таш. – А про меня что ты можешь сказать? Ждет меня какая-нибудь опасность?
– Похоже, что нет, – улыбнулся я. – Впрочем, я ведь не оракул. Я это и Принцепсу говорил. Таш внимательно посмотрела на меня.
– Ты мне интересен, – медленно сказала она. – Хочешь меня увидеть завтра вечером?
Я почувствовал, как темнеет у меня в глазах. Окружающий мир неожиданно качнулся, подернулся разноцветной дымкой, и я физически ощутил, как ржавое колесо моей судьбы со скрипом тронулось с места, начиная свой необратимый ход.
– Конечно, хочу, – сказал я. – Ты можешь себе представить человека, который бы тебя не хотел?
– Зайди за мной к концу работы, – сказала она вставая.
Я смотрел, как она уходит, слегка покачивая узкими бедрами, и думал о том, что три минуты назад был готов сорвать задание и не отправиться вечером в горы, назначь она встречу сегодня.
– Ты просто сошел с ума, – сказал я себе. – Или тебе мало того, что было? Это не более чем случайный эпизод. Любой твой контакт должен быть случайным эпизодом. Запомни это, если хочешь еще пожить. Тем более что Кора предупредил тебя: только одна ночь. А ты размяк. Ты был готов сделать все, что она попросит. Возьми себя в руки. Ты должен понимать, что надеяться тебе в этой жизни уже не на что.
Тем не менее заключительная часть Совета прошла для меня, как в тумане. Несколько раз я пытался сосредоточиться, но ничего не получалось. Когда я вспоминал лицо Таш, у меня останавливалось дыхание. Я не мог понять, что со мной происходит. Это было похоже на гипноз. Слова выступавших доносились до меня, словно через слой ваты. Они обсуждали испытания первого трактора с электрическим двигателем и какие-то указы. Но я даже не пытался вслушиваться. Положившись на ведущуюся запись, я сидел, глядя в окно, и думал о предстоящей встрече. Когда я приду в себя, я обязательно прослушаю все, о чем здесь говорилось.