Плененная грешником (ЛП)

 Ее взгляд на мне расширяется.
 Я скрещиваю руки на груди и мгновение смотрю на нее.
 — Я не буду принуждать тебя, и уж точно не позволю никому из моих мужчин прикасаться к тебе. Ты будешь в безопасности, маленькая Роза. Это единственное, что я могу тебе пообещать.
 Ее брови сходятся вместе, и на ее лице появляется проблеск надежды.
 — Что ты будешь делать со мной в течение трех лет?
 Вздыхая, я начинаю идти к двери.
 — Я буду кормить и одевать тебя. — Я указываю на ее разбросанные вещи. — Распакуй вещи. Я люблю, когда в моем доме все аккуратно и на своих местах.
 Розали медленно встает с кровати и смотрит в окно. Это заставляет меня сказать:
 — Ты можешь выходить на улицу, но не можешь покинуть территорию без моего разрешения.
 В ее глазах мелькает вызов. Это приятная перемена по сравнению с убитым горем взглядом.
 — Мне разрешено выходить на улицу?
 Ухмылка приподнимает уголок моего рта.
 — Да, но не делай глупостей, потому что свобода, которую я даю тебе, может быть так же легко отнята.
 Я вижу, как ее мысли мечутся за карими радужками, и я знаю, что ни один из нас не сомкнет глаз сегодня вечером.
 Я не верю, что она не попытается сбежать, а она не верит, что я не причиню ей вреда.
 — Когда закончишь распаковывать вещи, приходи в гостиную. Я приготовлю нам что-нибудь поесть.
 Я выхожу из комнаты и направляюсь обратно на кухню. Я ничего не ел с обеда и уже давно умираю с голоду. Достав ингредиенты из холодильника и шкафчиков, я начинаю готовить куриную запеканку.
 Мне всегда нравилось наблюдать, как готовят мои родители, и я научился готовить еду в раннем возрасте. Это одна из немногих вещей, которая успокаивает меня.
 Мои мысли заняты Розали. За несколько часов я перешел от слов о том, что оставлю ее у себя, пока ей не исполнится восемнадцать, к решению держать ее у себя до двадцати одного года.
 Что-то в ней проникло мне под кожу.
 Я нарезаю курицу с большей силой, чем обычно.
 Манно и его племянник должны были умереть, но я ненавижу, что невинная девушка попала под перекрестный огонь. Я могу быть неумолимым и безжалостным, когда дело доходит до работы, но у меня слабость к детям.
 Она, блять, не ребенок. 
 Через пять дней ей исполнится восемнадцать.
 Тем не менее, она такая чертовски невинная, причинить ей боль будет все равно что оборвать лепестки цветущей розы.
 Вскоре воздух наполняется ароматом жареного лука, курицы и грибов. Я улучаю момент, чтобы налить себе стакан водки и потягивать напиток, продолжая готовить еду.
 Когда запеканка запекается в духовке, я чувствую движение воздуха. Через несколько секунд Розали медленно спускается по лестнице. Она движется осторожно, как олень, останавливаясь через каждые пару ступенек. Я чувствую напряжение, исходящее от нее волнами.
 Я продолжаю вытирать столешницу, бормоча:
 — Ты закончила распаковывать вещи?
 — Да. — Она на дюйм приближается к раздвижным дверям, ведущим во внутренний дворик, пока не останавливается перед ними, глядя на освещенный ландшафтный сад.
 Взяв стакан, я подхожу к ней и открываю двери. Ветерок ласкает ее волосы.
 Она выглядит такой чертовски хрупкой в безразмерной рубашке и спортивных штанах, но, по крайней мере, вся ткань прикрывает ее тело.
 Когда я киваю в сторону мебели для патио, Розали делает глубокий вдох и переступает порог. Ее тело напряжено, как будто она ожидает, что я в любой момент затащу ее обратно внутрь.
 Она останавливается у ступенек, ведущих к дорожке, ответвляющейся в сторону других особняков, и окидывает взглядом территорию
 — Здесь есть другие дома?
 — Моей семьи. Ты скоро с ними познакомишься.
 Удивление мелькает на ее великолепных чертах, и ее глаза устремляются на мои.
 — Ты позволишь мне приблизиться к твоей семье? — Замешательство прогоняет шок с ее лица. — Ты не боишься, что я причиню вред одному из них?
 Взрыв смеха вырывается у меня.
 — Удачи в попытках.
 — Я говорю о женщинах, — бормочет она.
 Я наклоняю голову.
 
 — Это мило, что ты думаешь, что у тебя есть шанс против любой из них.
 Розали бросает взгляд на другие особняки и огни, льющиеся из окон, затем обхватывает себя руками.
 Ее голос – не более чем наполненный страхом шепот, когда она спрашивает:
 — Почему ты просто не убил меня? Почему похитил?
 Я делаю глоток водки и окидываю взглядом участок.
 — Ничто из того, что я скажу, не успокоит тебя, маленькая Роза. — Я снова перевожу взгляд на нее. — Со временем ты поймешь, что я человек слова. Ветровым и Козловым не доставляет удовольствия причинять боль женщинам, особенно таким хрупким созданиям, как ты.
 В ее глазах появляется больше надежды.
 — Это правда, что Изабелла Козлов пресекает преступные группировки, торгующие людьми в секс-рабство?
 — Да. — Ухмылка растягивает мои губы, потому что моя тетя такая же крутая, как и все остальные. Прислоняясь спиной к колонне, я снова окидываю взглядом участок.
 Хотя я дома, где на страже половина армии, я всегда готов к нападению.
 — Ты много знаешь о моей семье и обо мне, — упоминаю я. — Тебя готовили, чтобы сменить твоего деда?
 — Нет. Я не имела никакого отношения к семейному бизнесу.
 Горе сжимает ее черты, и у меня руки чешутся схватить ее, чтобы обнять, пока душевная боль не утихнет.
 Она смотрит вниз, на свои ноги, делает глубокие вдохи, преодолевая волну скорби, затем дрожащим голосом спрашивает:
 — Что будет с телами моих дедушки и дяди?
 Я допиваю остатки своей водки и глубоко вдыхаю, прежде чем ответить:
 — Все сгорело дотла.
 Ее брови сходятся вместе от сильной боли. Ее губы приоткрываются, руки крепче обхватывают ее живот.
 Когда я делаю шаг к ней, она быстро отступает назад, качая головой. Она прижимает руку к сердцу, снова качает головой, затем разворачивается и убегает в дом.
 Я наблюдаю за ней, пока она не исчезает наверху лестницы, чтобы вернуться в свою спальню, пока иду на кухню. Ставя пустой стакан на столешницу, я открываю духовку и достаю запеканку.
 Чувствуя себя измученным, я беру тарелку и накладываю себе добрую порцию запеканки. Я сажусь за стол и отправляю еду в рот, но на вкус она не такая вкусная, как обычно.
 Я не самый терпеливый человек на планете, и привык все делать по-своему. Особенно я привык к тому, что у меня есть собственное пространство, где я могу расслабиться. Когда Розали в моем доме, все это вылетает в трубу.
 Она только что потеряла все, что было для нее ценным, и ты держишь ее в плену. Девушке потребуется много времени, чтобы исцелиться и понять, что она может доверять тебе. 
 С моей стороны потребуется чертовски много терпения.
 Сверху доносится стук, и, роняя вилку, я встаю с тяжелым вздохом, вырывающимся из моей груди.
 Я поднимаюсь на второй этаж, и когда толкаю дверь спальни Розали, меня встречает перевернутый стол, лежащий у моих ног. Розали швыряет стул о стену, черты ее лица искажены гневом.
 Я стою и наблюдаю за ней, пока она не роняет стул и дико оглядывает комнату в поисках чего-нибудь еще, что можно было бы разрушить. Ее взгляд останавливается на мне, и с криком она бросается в мою сторону.
 Я блокирую удар, который она пытается нанести, обхватываю ее рукой за талию и перекидываю через плечо. Ее кулаки соприкасаются с моей спиной, пока я не швыряю ее на кровать.
 Быстрым движением я сажусь на нее, прижимая ее руки к матрасу по обе стороны от ее головы. Ее грудь вздымается, и с рычанием она пытается приподнять бедра, чтобы сбросить меня, но это бесполезно.
 Я удерживаю ее без особых усилий и наклоняюсь ближе.
 — Ты думаешь, что сможешь бороться со мной, маленькая Роза?
 Она издает разочарованный крик, отворачивая от меня голову.
 — Так я и думал. — Я отпускаю ее запястья, и она быстро скрещивает руки на груди. Я хватаю ее за подбородок и поворачиваю ее голову, чтобы она посмотрела на меня. Наши лица в нескольких дюймах друг от друга, когда я предупреждаю ее. — Не порть, блять, мою собственность, или, клянусь Богом, я задам тебе такую трепку, какую твой дед никогда не делал.