Авиатор: назад в СССР 12+1 (СИ)

Полётная палуба начала гудеть. Двигатели самолётов запускались. Ветер шумел в ушах, а редкие чайки проносились над палубой.
На подходе к самолёту Паша Ветров вспомнил ситуацию с другом. Я сначала не слушал. Вдыхал запах утреннего Средиземноморья.
— Он действительно сильно переживает. Кто-то из наших однополчан начал над ним шутить по этому поводу, так Гера еле сдержался, чтоб не ударить.
— В вашем коллективе совсем кукухнулись? — перекрикивал я выруливающий на третью стартовую позицию самолёт.
— Все ж молодые. У всех на уме только самоутверждение, — улыбнулся Ветров.
— И то верно.
Я начал себя ощупывать и не нашёл наколенный планшет. В уме сразу всплыло, что мог оставить его на пункте управления визуальной посадкой.
— Жди. Я сейчас.
Пробежав через палубу, я зашёл в небольшое застеклённое помещение с мониторами и кучей радиостанций. Руководитель визуальной посадки РВП следил за готовившимся к взлёту Су-27К.
Газоотбойники подняты, форсажи двигателей разгораются.
— Вот, ваш планшет протянул мне РВП.
— Спасибо. Без него, как без глаз, — ответил я.
Су-27К уже не мог терпеть. Со стороны видно, как самолёт трясёт. Да и трясутся стёкла на пункте управления визуальной посадкой.
Корабль ускорил ход. Ветер, если верить индикатору, увеличился. Столь спокойное и размеренное начало дня впервые в этом походе. Так бы всегда.
— Внимание! Всем доброе утро. Начало полётов на Саламандре, день, простые метеоусловия. 015й разрешил взлёт.
— 015й, форсажи есть. Взлетаю! — прозвучал в эфире голос Геры Борзова.
Мать его за ногу! Он что в кабине делает? Как же так.
Самолёт срывается с места, но я замечаю сизый дымок в левой части гондолы двигателя. РВП видит, но молчит.
Секунда, вторая… самолёт уже не остановить.
  
Глава 5
 
Дым в районе левого двигателя усиливался с каждым мгновением. «Печально известная девушка» пока молчала, но действовать Борзову необходимо уже сейчас. Возникновение пожара при взлёте с корабля — самый опасный особый случай, что может произойти на самолёте.
— Надо тормозить, — проговорил про себя руководитель визуальной посадки и поднёс тангенту к губам.
Борзов пробежал уже отметку, когда ещё была возможность остановиться. Он стартовал с третьей стартовой позиции, а значит, рубеж торможения был 60–70 метров. Гера пробежал все 100 метров, не меньше. Остановись он сейчас, и самолёт выкатится с корабля в море. И не факт, что парнишка успеет катапультироваться.
Раздумывать нельзя. Я резко выхватил тангенту у РВП.
— Не тормози! Не тормози! — громко сказал я в эфир.
Со всех сторон посыпались крики, что я не прав. Переубеждать времени нет. Самолёт продолжал разбег. Заскочил на трамплин и устремился вверх.
— Не туши пока! Скорость!
— Пон… понял, — ответил в эфир Борзов.
По поведению самолёта можно было понять, насколько сейчас лётчику тяжело. Действий нужно выполнить очень много.
Парировать разворот и кренение самолёта. Контролировать скорость и нарастание температуры в двигателе. При этом со всех сторон у тебя воет сирена, мигает табло отказа, и девушка напоминает, что «всё пропало, шеф».
— Скорость 300, левый горит, — буднично ответил Борзов. — Кнопку нажал. Не помогло.
Гера привёл в действие систему пожаротушения. И, похоже, сигнализация не снялась.
— Жди. Двигатель выключил?
— Подтвердил.
Со всех динамиков звучали вопросы, требования докладов и просто крики, что кто-то обнаружил неполадку у взлетающего.
Потянулись секунды ожидания. Второй очереди пожаротушения на Су-27К не предусмотрено. Надо выждать не более 8 секунд, но визуально пожара нет.
— Давай, давай, — нервно говорил РВП, смотря в бинокль в направлении самолёта Геры.
Осталось 3 секунды. Дальнейшие действия я пока не обдумывал. Надо дождаться доклада, а потом уже решать главную проблему — как посадить самолёт.
— Снялась. Левый выключил. Правый в работе. Скорость 500 установил. Вираж до команды? — запросил Борзов.
— Жди. Будем думать, — ответил я ему и отдал тангенту руководителю визуальной посадки.
 
Он посмотрел на меня виноватым взглядом.
— Не сообразил сначала. Хотел его затормозить. Такого никогда не было, — прошептал он, стуча себя в лоб тангентой.
— Голову побереги. Всё бывает в первый раз. Вызови мне руководителя полётами.
РВП вызвал по громкоговорящей связи своего начальника, но тот не сразу ответил. Когда же руководитель полётами откликнулся, я уже слышал на заднем плане громкий голос Реброва.
— Гелий Вольфрамович, это Родин, — позвал я по связи командира авиагруппы.
— Кто бы ещё мог вот так спокойно и правильно подсказать, — выдохнул Ребров
— Не время хвалиться. Вы понимаете, что теперь за ситуация?
— Конечно. Есть прекрасное слово из четырёх букв, — ответил Ребров.
РВП прокомментировал слова Вольфрамовича. Он посчитал, что следовало бы дать более суровую оценку.
Я посмотрел на стоянку. В голове много что крутилось. По сути, вариантов для Борзова всего два. Но каждый влечёт за собой последствия, как для его жизни, так и для всех на корабле.
— Родин, чёрт с ним, с самолётом. Пускай прыгает, — спокойно ответил Ребров.
Вольфрамович, как и я, понимал, что на корабль Су-27К на одном двигателе не сядет.
Скорость на планировании перед посадкой нужно держать 290–300 км/ч. Тросы аэрофинишёров не выдержат. Запускать горевший движок нельзя. Отсюда только два пути — прыгать или садиться на аэродром.
— Можем рискнуть, Гелий Вольфрамович. Правда, придётся очень сильно попотеть вам, как командиру, так и остальным.
Динамик громкоговорящей связи чуть было не разорвало. Похоже, «залипла» кнопка на рабочем месте руководителя полётами, и мы с РВП прекрасно слышали реакцию Реброва.
— Шандец! Полный зведцец! Да чтоб у меня хрен на пятке вырос! Как я умудрился дать разрешение лететь этому раздолбаю! Теперь из меня двузадого самца сделают!
Надо прекращать эти посыпания головы пеплом моего бывшего комэска. Будто в первый раз он в подобной ситуации. Как ребёнок!
Хотя, такой задницы ещё не было за время полётов с корабля.
— Родин, у меня только дежурная пара. Остальных долго готовить.
— У нас два самолёта тоже есть. Бурченко и командование эскадры будет не против, если мы слетаем к союзникам?
— Вариантов немного. Готовься. На стоянке подскажу вердикт.
— Понял, — ответил я и выбежал на палубу.
Коля и Олег Печка стояли в ожидании моего прихода возле самолётов. Ещё на бегу я показал им жестом запускаться. Парни поспешили занимать места в кабинах.
К двум Су-27К уже бежали двое лётчиков из дежурного звена. На них уже был комплект вооружения по две ракеты Р-27 и Р-73. Новые ракеты в этом боевом походе проходят «боевое крещение».
— Паша, в сторону. Мы на вылет, — сказал я Ветрову, который ждал меня около своего самолёта.
— Видел. Пожар Гера потушил. Теперь что?
Я быстро надел шлем и стал цеплять планшет.
— На корабль сажать нельзя. Сам понимаешь. Только прыгать.
— Но судя по всему, выбрали альтернативу. На какой аэродром садиться? — улыбнулся Ветров, будто предвкушал что-то интересное.
Я подмигнул ему, похлопал по плечу и пошёл к другому самолёту, который уже начал гудеть. Хорошо, что Морозов собирался сегодня слетать по плану испытаний на 312 м борту МиГ-29К.
— Миру снова не до мира, Сергей Сергеевич? — спросил Ветров, когда я отошёл от него.
Меня будто кувалдой стукнули в затылок. Где-то уже я говорил эту фразу.
— Подтвердил, Паша.
— Гере после посадки привет, — махнул он мне.
Какое-то ощущение дежавю. Причём очень странное. Надо отогнать дурные мысли и садиться в самолёт.
Эти слова из песни Николая Анисимова я когда-то говорил другому человеку.
— Серый, чего опять удумали? — спросил Морозов, когда я подсоединил «фишку» радиосвязи после посадки в кабину.