Легенда о Побратиме Смерти

Как только за офицерами закрылась дверь, воин стал прямо перед мальчиками, возвышаясь над Окаи.
— Итак, навозные обезьяны, вы только что выслушали официальное напутствие Бодакасской Академии. Меня зовут Гарган, владетель Ларнесса, и почти все свои шрамы я вынес из сражений с вашим подлым родом. Всю свою жизнь я убивал надирскую сволочь. Вас ничему нельзя научить, ибо вы не люди; это все равно что учить собак играть на флейте. Этот замысел родился в пошатнувшемся уме дряхлого старца, и когда он умрет, его глупость умрет вместе с ним. Но пока сей благословенный день не настал, трудитесь усердно: тупых и ленивых ждет плеть. Теперь ступайте вниз — там вас встретит кадет и проводит к квартирмейстеру, который выдаст вам одежду и сапоги.
... Талисман вернулся к настоящему, услышав, как подошла Зусаи, открыл глаза и улыбнулся ей.
— Сегодня нам придется ехать с осторожностью. Твой дед сказал мне, что в этих местах бродит шайка нотасов, называющих себя Спинорубами. Хочу избежать встречи с ними, если удастся.
— А вы не знаете, почему их так зовут?
— Полагаю, что филантропия — не их отличительная черта.
— Филантропия? Что же это за надир, знающий такие слова?
— Я собака, которая играет на флейте, — ответил он, затягивая подпругу своего коня и садясь верхом.
Они ехали все утро, а в полдень остановились в балке — дать отдых лошадям и перекусить холодным мясом и сыром. Они не заметили никаких всадников, но Талисман нашел свежие следы — лошадиный навоз еще не высох.
— Трое воинов, — сказал он. — Едут впереди нас.
— Весьма огорчительно. Но, быть может, это просто путники?
— Возможно, но маловероятно. Они не везут с собой припасов и не стараются скрыть следы. Будем избегать их, насколько это в наших силах.
— У меня есть два метательных ножа, господин, — скромно призналась Зусаи, — по одному в каждом сапоге. Я умею с ними обращаться. Впрочем, я не сомневаюсь, — поспешно добавила она, — что такому, как вы, воину не составит труда убить трех нотасов.
— Я подумаю над тем, что ты сказала, хотя надеюсь все же, что мы обойдемся без кровопролития. Попробую поговорить с ними. Не хочу убивать надиров, кем бы они ни были.
Зусаи поклонилась:
— Уверена, мой господин, что ваш план будет хорош во всех отношениях.
Талисман откупорил флягу и отпил глоток, прополоскав рот теплой водой. Согласно карте Чорин-Цу, до ближайшего источника ехать еще полдня на восток. Талисман намеревался разбить лагерь там, но теперь ему подумалось, что нотасы скорее всего хотят того же. Он передал флягу Зусаи и подождал, пока она попьет. Потом смочил тряпицу и протер коням ноздри от пыли и песка.
— Я принимаю твое предложение, — сказал он, присев на корточки перед Зусаи. — Но давай договоримся: ты метнешь нож только по моей команде. Ты бросаешь с правой руки? — Она кивнула. — Значит, твоей мишенью будет крайний слева. Если мы встретим нотасов, доставай нож сразу, но незаметно. Я назову твое имя — это и будет сигналом.
— Я поняла, господин.
— Надо нам обсудить еще одно. Чиадзийская вежливость вошла в пословицу и хорошо подходит к миру шелковых подушек, больших библиотек и тысячелетней цивилизации. Здесь ничего этого нет. Забудь о том, что мы — опекун и подопечная. Мы только что составили план сражения — мы с тобой два воина, путешествующие по враждебной земле. И мне хотелось бы, чтобы ты обращалась со мной не столь официально.
— Вы не хотите, чтобы я называла вас господином?
Талисман посмотрел ей в глаза, и у него пересохло во рту.
— Прибереги это обращение для своего мужа, Зусаи. А меня зови просто — Талисман.
— Как скажете... Талисман.
Полуденное солнце палило степь, и кони, понурив головы, трусили к далеким горам. Местность казалась плоской и безлюдной, но Талисман знал, что здесь полно балок и оврагов. Трое нотасов могли затаиться где угодно. Сощурившись, он оглядывал сожженную зноем землю, но ничего не видел и ехал дальше с саблей наголо.
Горкай был убийцей и вором — обыкновенно именно в таком порядке. Солнце жгло, но ни одной капли пота не выступило на плоском лице нотаса. Оба его спутника носили широкополые соломенные шляпы, но Горкай, поджидая очередную жертву, даже не думал о жаре. Вором он стал не по своей охоте. Когда-то он мечтал иметь собственное козье стадо и табунок коней, зачатых от буйных жеребцов с северных перевалов. Мечтал о том дне, когда сможет завести себе вторую жену, хотя не имел пока и первой. А в самых тайных своих мечтах даже видел себя в совете старейшин. Все эти мечты рассеялись как дым, оставив в памяти горький вкус.
Теперь он был нотасом — не имеющим племени.
Он сидел на солнцепеке и смотрел в степь, не мечтая больше ни о чем. Та безносая шлюха в становище потребует с него какой-нибудь безделушки, прежде чем допустить до своих прелестей.
— Думаешь, они свернули с дороги? — спросил Баски, присев рядом с ним. Стреноженные кони стояли внизу, в балке, а люди прятались за кустами сийиса.
— Нет, просто они едут медленно — берегут лошадей.
— Нападем на них, когда появятся?
— По-твоему, с ним так легко будет управиться?
Баски сплюнул и пожал плечами:
— Он один, а нас трое.
— Трое? Дьюнга можешь не считать.
— Дьюнгу уже доводилось убивать — я сам видел.
— Согласен, он убийца — но мы будем иметь дело с воином.
— Ты его еще и в глаза не видел, Горкай, почем ты знаешь?
— Не нужно разбираться в птицах, чтобы знать: ястреб — охотник, а голубь — его добыча. Хищника видно по когтям, по загнутому клюву, по мощным крыльям. То же и с людьми. Наш — осмотрителен, он избегает мест, где можно устроить засаду, — значит понимает толк в военном деле. Однако он продолжает свой путь, хоть и знает, что едет по враждебной земле. Значит, он человек мужественный и уверен в себе. Спешить некуда, Баски. Сначала последим за ним, потом убьем.
— Склоняюсь перед твоей мудростью, Горкай.
Сзади послышался шорох: Дьюнг лез к ним по склону.
— Тихо! — прошипел Горкай. — Не поднимай пыли.
Толстая рожа Дьюнга приобрела надутый вид.
— Издали все равно ничего не видно. Кудахчешь, как старая баба.
Горкай отвернулся, не видя нужды в дальнейшем разговоре. Дьюнг глуп от рождения — втолковать ему что-либо просто невозможно.
Всадников еще не было видно, и Горкай позволил себе отвлечься. Когда-то его считали подающим надежды, имеющим виды на будущее. Теперь эти дни подернулись пылью минувшего. Первое время после изгнания он винил во всем свою злосчастную судьбу, но теперь, оглядываясь назад, с запозданием понимал, что она тут ни при чем. Просто он был нетерпелив и хотел взобраться слишком высоко и слишком быстро. Самоуверенность юнца: слишком умён, чтобы признать собственную глупость.
Ему было всего семнадцать, когда он принял участие в набеге на племя Волчьей Головы и отбил тридцать коней. Внезапно разбогатев, он стал задирать нос. Возомнил, будто Боги Камня и Воды улыбнулись ему. Теперь-то он понимал, что это был опасный дар. Два коня послужили бы выкупом за жену, десять завоевали бы ему место среди племенной знати. Но тридцать было для молодого парня чересчур, и чем больше он важничал, тем сильнее его недолюбливали. По молодости это трудно было понять. На празднике середины лета он посватался к Ли-ши, дочери Лон-Цзена. Пять коней! Никто еще не предлагал пятерых коней за девушку.
А ему отказали! Он и посейчас краснел, вспоминая свой прошлый позор. Лон-Цзен унизил его, отдав свою дочь воину, который предлагал только одного коня и семь одеял.
Из унижения родилась ненависть, гнев пересилил рассудок, и Горкай выдумал блестящий, как ему казалось тогда, способ восстановить утраченную честь. Он похитил Ли-ши, изнасиловал ее и вернул отцу, сказав: «Посмотрим теперь, кто захочет взять объедки Горкая». По надирским законам на такой девушке больше никто жениться не мог. Отец должен был либо отдать ее Горкаю, либо убить за то, что навлекла позор на семью.