Распад

В гардеробной со шлюзовой камерой Оскару пришлось сменить уличную одежду на лабораторный халат, надеть перчатки, хирургический колпак, маску и бахилы с завязками. Грета Пеннингер, неофициально взявшая на себя хлопоты по приему, послала лаборанта, чтобы тот проводил Оскара в ее кабинет.
Грете Пеннингер принадлежала целая анфилада лабораторных помещений в ярко освещенном отделении нейрокомпьютерных* исследований. На пластиковой двери было написано: «Грета В. Пеннингер, фундаментальные исследования». За дверью располагался залитый ослепительным светом хирургический кабинет.
Ряды высоких белых столов. Безопасные покрытия. Сушильные полки. Детергенты. Весы, горелки, мензурки с делениями. Пипетки. Центрифуги. Хроматографы. И множество белых квадратных устройств непонятного назначения.
Оскара приветствовал мажордом Греты, доктор Альберт Гаццанига. Гаццанига имел тот характерный вид, который Оскар про себя именовал «коллабораторным»: у него был сосредоточенно-отрешенный взгляд, как у игроков в мяч в стране лотофагов (Лотофаги — в «Одиссее» Гомера пожиратели лотоса, приносящего забвение прошлого.). Он, один из немногих в Коллаборатории, принадлежал к федерал-демократам. Большая часть политически активной аудитории Коллаборатория была скорее похожа на унылые типажи спаянного левого традиционалистского блока, напоминая членов социал-демократической и коммунистической партий. Было редкостью найти здесь кого-то, обладавшего твердостью характера и энергией, чтобы отстаивать убеждения реформистов.
— Так что случилось с доктором Пеннингер?
— О, только не обижайтесь, она сейчас занята. Как только она закончит процедуры, она придет. Поверьте мне, когда она занята делом, лучше находиться от нее подальше.
— Все в порядке. Я понял.
— Это не означает, что она вас не воспринимает всерьез. Она очень сочувствует вам. Мы сами имели одно время проблемы с местными экстремистами. Борцы за права животных, противники вивисекции… Понятно, что мы, ученые, ведем гораздо более замкнутый образ жизни, чем вы, политики, однако мы не витаем в облаках.
— Что вы, Альберт, я и не думаю ничего подобного.
— Лично я крайне огорчен, что вам пришлось стать объектом нападений, и сочту за честь помочь вам.
Оскар кивнул.
— Вы очень добры, что пригласили меня. Я постараюсь не мешать вашей работе в Лаборатории.
Доктор Гаццанига провел Оскара за стойку, на которой стояло семь снабженных дренажным стоком форм с желеобразными рабочими пробами.
— Надеюсь, у вас не сложится впечатление, что здесь, в Лаборатории Греты, мы находимся в биологически опасной зоне. В этой Лаборатории никогда ни с чем опасным не работали. Все наши очистные приспособления просто защищают выращиваемые нами культуры от загрязнения.
— Понятно.
Гаццанига, одетый в мешковатый лабораторный халат, незаметно пожал плечами.
— Все эти жуткие атрибуты генных технологий: гигантские башни, катакомбы, купола, пломбированные помещения — в прошлом, возможно, имели большой политический смысл, но в принципе было наивной идеей и к нашему времени давно устарело. Все это оправдывалось лишь несколькими разработками, сделанными для военных. Внутри Хотзоны нет ничего такого, что могло бы вам повредить. Генная инженерия имеет пятьдесят лет истории, это отработанные, проверенные методики. Мы используем только термоэкстремофилов, то есть микробов, для которых естественной является вулканическая среда. Очень эффективно — высокий метаболизм и полная безопасность. Их метаболизм не запускается при температуре ниже 90 градусов. Они живут за счет серы и водорода, так что даже если вы буквально искупаетесь в жидкости с этими микробами, то разве что обваритесь, но никакой инфекции подцепить таким образом невозможно. Также не стоит бояться и каких-либо генетических изменений.
— Звучит весьма убедительно.
— Грета профессионал. Она отработала до блеска лабораторные процедуры. Даже больше. Лаборатория — это место, где сильнее всего проявляется и сверкает личное мастерство Греты. Она очень сильна в нейрокомпьютерной математике. Не думайте, что я собираюсь преуменьшать ее заслуги. Но ее основные таланты раскрываются как раз в Лаборатории. Она может работать с STM-зондами как никто другой во всем мире. И если бы она могла приложить руки к какой-нибудь приличной тиксотропийной центрифуге, а не мучиться с дерьмовым ротором каменного века, мы бы стали действительно первыми в этих областях науки. — Гаццанига пришел в возбуждение. Он буквально дрожал от энтузиазма. — По публикуемым отчетам об эффективности работы наша Бунская лаборатория стоит на первом месте. У нас настоящие таланты, команда Греты не имеет себе равных! Если бы мы только могли заполучить подходящее оборудование, даже трудно представить, чего можно было бы добиться. Нейронаука сейчас на гребне научных исследований, точно так же как сорок лет назад была генетика или компьютеры за сорок лет до того.
— А что вы делаете здесь?
— Ну, официально это называется…
— Не надо, Альберт, объясните по-простому, над чем вы работаете?
— Ну, в принципе, мы все еще разрабатываем результаты, за которые Грета получила Нобелевку. Результаты касаются глиальных нейрохимических градиентов, вызывающих модуляции определенного рода. Это был самый большой нейрокогнитивный прорыв за последние годы, открывший массу новых горизонтов для исследователей. Карен работает над фазовыми модуляциями и пиковыми частотами. Юнг Ньен в нашей команде — самая вдумчивая и мудрая — занимается стохастическим резонансом и моделированием реакции на рейтинг. А Серж, вон он там, который вас встречал, работает над древовидными преобразовательными поглощениями. Остальные у нас заняты оформлением документации по экспериментам, фактически они — обслуживающий персонал, но это ничего не значит, когда вы работаете с Гретой Пеннингер. Это Лаборатория с мировым именем. Сюда стремятся попасть. У нас отличный персонал. К тому времени, когда Грете будет лет пятьдесят — шестьдесят, даже ее самые юные соавторы смогут вести собственные лаборатории.
— А над чем работает, Грета Пеннингер?
— Ну, об этом вы можете спросить ее саму! — сообщила появившаяся Грета.
Гаццанига тут же тактично удалился. Оскар начал с извинений, что не хотел мешать ей работать.
— Нет, все нормально, — спокойно ответила Грета. — Я проведу время с вами. Думаю, оно того стоит.
— Вы человек без предрассудков.
— Да, — просто ответила она. Оскар разглядывал Лабораторию.
— Как странно встречаться в таком месте… Должен сказать, здешняя обстановка вам очень подходит, но у меня она вызывает слишком стойкие ассоциации… Мы можем здесь говорить?
— Моя Лаборатория не прослушивается. Каждая поверхность здесь стерилизуется дважды в неделю. Никакие подслушивающие устройства не выдержат в такой обстановке… — Увидев, что Оскар сомневается, она тут же замолчала.
Наклонившись вперед, она дотянулась до кнопки и включила вытяжку. Ровное гудение подействовало успокоительно. Оскар почувствовал себя намного лучше. Они, конечно, все равно остаются на виду, однако шум по крайней мере заглушит аудио прослушивание.
— Грета, вам известно, что я называю политикой? Она внимательно посмотрела на него.
— Я знаю, что политики всегда причиняют ученым много хлопот.
— Политика — это искусство примирения честолюбивых человеческих устремлений.
Она ответила не сразу.
— Хорошо. И что?
— Грета, постарайтесь уважить мою просьбу. Мне нужно найти человека, разумного человека, который мог бы стать свидетелем на приближающихся сенатских слушаниях. Обычные говоруны из старого поколения менеджмента просто не хотят ничего делать. Мне нужны люди, сведущие в вашей области, знающие, что реально здесь происходит.
— А почему вы обращаетесь ко мне? Почему не попросите Сирила Морелло или Уоррена Титче? У этих парней масса времени для политической деятельности.
Оскар был прекрасно осведомлен и о Морелло, и о Титче. Эти двое были лидерами народных масс Кол-лаборатория, хотя сами об этом не подозревали. Сирил Морелло являлся главным ассистентом департамента по человеческим ресурсам. Этот человек благодаря многолетней бескорыстной деятельности завоевал доверие рядовых сотрудников Коллаборатория.