Дангу

— Правду ли ты говоришь? — Парвез схватил Нанди за рубашку и затряс.
— Да! Да! Все так, клянусь Аллахом!
Дангу сжал кулаки и поднял вверх руки. Лицо его побагровело.
— Я пойду его выручать! Где мой колчан с дротиками? — Он повернулся и двинулся было к дому, но его шею обвили руки Дарьи.
— Ой, любый, нет, не ходи! Это опасно! Ты еще не знаешь, какие коварные и злые бывают люди. Ты можешь попасть в беду! Ты еще плохо знаешь человеческие обычаи.
— Да, ми — люди не похожи на кангми из моего племени, — криво усмехнулся Дангу. — Жестокость и жадность — вот удел людей! А что такое «опасно»? Я ничего и никого не боюсь. Я силен, ловок и хитер, как все кангми взятые вместе.
Он хлопнул себя по груди и грозно нахмурился. Потом тряхнул своими прекрасными светлыми кудрями, осторожно взял Дарью за руки, развел их и нежно прижал девушку к себе.
— Григо все равно что мой названый отец-батюшка. Как Вангди. Дангу просто придет и освободит Григо. Снова. Это ведь совсем просто. — Его лицо озарилось внутренним светом.
— Подожди, Дангу! — вступил в разговор Парвез. — Давай сделаем так. Сначала я с Нанди схожу на базар и все выясню. Я знаю тимардара и, может быть, все улажу. Григо джи наверняка сидит в базарной кутузке. И тебе не надо будет пускать в ход свою силу и ловкость, а тем более смертоносные дротики.
— Свет мой, согласись! Это разумно, — проговорила Дарья, прижимаясь щекой к руке Дангу, поглаживая ее и преданно смотря снизу вверх ему в глаза. — Ну согласись, прошу тебя, не оставляй меня! Парвез все устроит.
— Ну хорошо, я подожду, — он улыбнулся.
— Арэ! Нанди! Быстро! — крикнул Парвез. — Лошадей сюда! — Он хлопнул в ладоши.
Через несколько минут два всадника галопом помчались по улицам Шринагара в сторону Бори-Базара.
Базар уже затихал, наступал вечер, продавцы убирали непроданный товар, народ неторопливо расходился. Спешившись у базарной коновязи и бросив поводья сторожам, Парвез и Нанди побежали к тому месту, где стояли палатки англичан. Караван-баши и зазывала рассказали, как было дело.
— А где же мой друг — фаренги, которого избили?
— Не знаем, мухтарам!
— Арэ! Нанди! Скорее к тимардару! — крикнул ювелир.
Они двинулись было прочь, но неожиданно Парвеза легонько дернул за шаровары сидевший рядом старик-нищий.
— Бабуджи! — прошамкал старик. — Ради всемогущего Аллаха подай на пропитание, и ты не пожалеешь. Не надо никуда бежать. Я расскажу тебе нечто важное.
Парвез сунул руку за пояс, и к ногам нищего упала золотая монета.
— Если твои слова будут мне полезны, бхикшу, ты получишь еще.
— Слушай же, о сын милосердного! Я сидел около тамбу этих инглиси и, как всегда, просил милостыню у прохожих. И увидел, как твой друг подошел со своим слугой, — он ткнул пальцем в сторону Нанди, — к этим инглиси. Я слышал весь разговор и видел, как все произошло. Но я видел даже больше: как один из этих людей при продаже шафрана подменил одну настоящую монету твоего друга на фальшивую. Эти инглиси настоящие жулики. Пусть шайтан их заберет! А твой друг — честный человек.
Перед нищим в дорожной пыли засверкало несколько золотых монет.
— Слушай дальше, — поклонился старик. — Мне стало жаль этого фаренги, и я пошел за сипаями, которые тащили его. Мне захотелось узнать, что с ним будут делать. Когда они миновали главные ворота Буланд-Дарваза, смотритель базара остановил их и приказал отвести твоего друга в тюрьму при дворце субедара достославного Мансур-хана.
— Аллах велик! Хвала Аллаху! Хорошо, что я встретил тебя, достойного еще большей награды, — ответил Парвез. — Моего друга наверняка будет судить сам субедар.
— Я знаю тебя хорошо, бабуджи! — ответил ему нищий. — Ты личный ювелир достославного Мансур-хана, и твоя лавка во-о-н в том конце базара, — он махнул рукой. — Я уже целый год живу здесь на подаяние и знаю многих. Люди уважительно говорят о тебе. Ты честный и хороший человек. Я был рад помочь тебе. Да благословит тебя Аллах!
— Медлить нельзя! Быстрее! — крикнул Парвез. — Нам надо успеть до вечернего намаза попасть в цитадель Шир-Гари!
Через несколько минут по затихающим вечерним улочкам Шринагара в сторону горы Гари-Парбат бешено помчались две лошади. На одной сидел Парвез, на другой Нанди и нищий. И вправду нельзя было терять пи одной минуты. Все могло кончиться очень плохо. Кашмир был наводнен фальшивыми деньгами. Это подрывало и без того неустойчивое политическое положение могольского субедара в Кашмире. Наверное, поэтому пойманных фальшивомонетчиков теперь судил сам Мансур-хан. Приговор был одинаковым — смертная казнь, которая приводилась в исполнение немедленно и для большего устрашения публично.
Уже в темноте всадники добрались до намеченной цели. Парвез остановил лошадь перед главными воротами Каты-Дарваза, спешился и подошел к начальнику караула Музаффару Джангу, которого хорошо знал.
— Салам алейкум! — поклонился ему Парвез. — Как здоровье достославного?
— Хорошо! — кивнул ему Музаффар Джанг.
— Вот моя парвана, — продолжал Парвез, показывая кружок из красной кожи с золотым тиснением и личной подписью субедара, разрешавшей проход к нему в любое время. Хотя Парвез и не относился к придворной знати, но, являясь личным ювелиром Мансур-хана, мог свободно проходить в цитадель.
— Нет, мухтарам! Достославный только что совершил вечерний намаз и занят религиозной беседой с имамом Гафаром, — холодно отрезал Музаффар Джанг. — Он велел никого не впускать.
Парвезу ничего не оставалось, как терпеливо ждать. Прошел почти час. Нанди и нищий сидели у лошадей, тихо переговариваясь. Наконец ювелир снова подошел к Музаффару Джангу и попросил пропустить к субедару.
— Подожди, сейчас узнаю.
Он скрылся за воротами и через несколько минут вернулся:
— Хузур снова занят. Он укази Данешманда и разбирается с одним фальшивомонетчиком — фаренги. К нему нельзя.
— Но я как раз и хочу сказать нечто важное достославному об этом фаренги! — закричал Парвез, нервно жестикулируя. — Очень важное!
— Нет! Жди окончания суда, — снова холодно произнес Музаффар Джанг.
— Но его могут казнить, а он не виноват. Вот свидетель! — Парвез показал на нищего.
— Ничего не знаю, мухтарам! Таков приказ, — сказал Музаффар Джанг. И строго прикрикнул на сипаев: — Никого не впускать!
Те подняли изогнутые бронзовые мечи и скрестили их перед входом. «Кйон! Кйон! Кйон!» — раздался под аркой ворот предупреждающий звон металла. «Кйон? Кйон? Кйон?» — отзывалось колоколом в мозгу возбужденно метавшегося Парвеза. Он лихорадочно соображал, как ему поступить… «Кйон? Кйон? Кйон?»
А с Григорием тем временем происходило вот что.
Примерно через час после происшествия на базаре его по извилистой узкой дороге, круто забиравшей наверх между разрушенных скал, доставили на вершину горы Гари-Парбат к цитадели Шир-Гари. Высокие белокаменные зубчатые стены цитадели с ажурными угловыми беседками-башенками и удлиненными эркерами, с голубым майоликовым фризом четко выделялись на сиреневом вечернем небе. «Ни дать ни взять — астраханский Кремль», — подумалось Григорию. Его подвезли к боковым восточным воротам Пурби-Дарваза. Они предназначались для хозяйственных надобностей, снабжения всем необходимым цитадели и дворца эмира. Через них же провозили важных преступников.
Большие, окованные медными полосами с острыми шипами ворота со скрипом открылись, пропуская конный сторожевой конвой. Подбежавшие к лошадям сипаи стащили Григория на землю и поволокли через внутренний двор.
— Постойте, диаволы индианские! Я честный человек! Отпустите меня! — кричал, упираясь, россиянин.
Его впихнули в подземную темницу, решетчатая дверь закрылась за ним, и тяжело лязгнул замок.
— Да чтоб вас! Снова кутузка! Пресвятая Богородица, спаси и огради! Спаси и огради!.. — доносилось из темноты.
Когда стихли шаги уходивших сипаев, Григорий начал неуверенно шарить ногами по полу.
— Вроде б куча соломы иль что еще мягкое… — забормотал он, облизывая разбитые в драке распухшие губы. — Присяду чуток, да и рукам связанным облегченье будет.