Дангу

Он опустился на корточки и слегка привалился на бок, лихорадочно перебирая в мыслях все происшедшее: «Деньги — черт с ними! Вот котомку жалко, бриллианты попадут к этим негодяям англичанам. Эх, Никитки со мной не было, он ужо показал бы им! И пистоль хороший пропал… Нанди небось все видел. Сообщит Парвезу. Подмога бу-у-у-дет, да! Он ведь вхож к этому хану-господину. Ювелир же его…»
Григория переполняла ярость от того, что с ним так несправедливо поступили. Он заскрипел зубами: «Сколь еще сидеть тут, да что со мной будет? Бес его знает! Во второй кутузке обретаюсь, что ж так страна Индия неприветлива к русскому человеку?»
Он тяжело вздохнул, зашуршал соломой…
Однако он пробыл в темнице совсем недолго. Замок снова лязгнул, дверь отворилась, и громкий голос приказал:
— Выходи, фаренги!
Григорий вышел, по бокам встали два вооруженных сипая и повели по каменным полутемным переходам и внутренним дворам. Кое-где дорогу освещали дымные светильники, было совершенно безлюдно. Наконец они остановились перед большой дверью с маленьким окошечком. Один из сипаев постучал. Окно открылось. Сипай что-то сказал. Окошечко закрылось. Потом отворилась дверь, и Григория ввели в большой зал без окон, в центре которого находилось небольшое возвышение, покрытое черной парчой. Сверху лежала горка разноцветных подушек. Вдоль стен зала стояли какие-то странные станки не станки, в одном углу с потолка свисали ремни и веревки. В другом, около пылавшего жарким огнем очага высились трое или четверо, голые по пояс, в шароварах, усатые, весьма мрачного вида, со скрещенными на груди руками. Сипаи остановились, перекинулись несколькими фразами с усатыми. Языка Григорий не понял. Один из по пояс голых исчез в маленькой дверце, и наступило тягостное молчание, нарушаемое лишь шипением горевших светильников да потрескиванием дров в очаге. Григорий осмотрелся еще раз более внимательно, и сердце у него захолонуло, по спине поползли мурашки. Господи помилуй! Пыточная! Неужели сейчас его… Ему живо вспомнились недавние мучения у Бадмаша. Вон дыба… Вон… В этот момент в зал стремительно вошел высокий длиннолицый человек с живыми, пронзительными глазами, сверкавшими из-под широких темных бровей. Некую надменность и властность ему придавали большой нос с горбинкой, черные, неширокие, но длинные висячие усы, почти соединявшиеся с бакенбардами, и чисто выбритый с ямочкой подбородок. На голове — маленькая белая плетеная шапочка — кори. Он был одет в красный халат, подпоясанный бисерным поясом розового шелка, символом власти, и желтые штаны — патлун. Это был сам эмир Шринагара и субедар Кашмира Мансур-хан. За ним, почтительно пригибаясь, появился кази.
Эмир подошел к возвышению, поставил на него ногу, подождал, пока ему услужливо взобьют подушки, и важно уселся, щелкнул пальцами. Сипаи подхватили Григория и подвели к эмиру.
— Бисмилла ир-рахман ир-рахим… — зашептал эмир, закрыв глаза и низко опустив голову, слова молитвы. Закончив, встрепенулся и, нахмурившись, обратился к Григорию: — Арэ, фаренги! Ты говоришь на урду?
— Да, хузур!
Эмир удовлетворенно кивнул:
— Как тебя зовут?
— Григорий Семенов.
— Расскажи, почему тебя привели сюда.
— Хузур! Я рассчитывался на Бори-Базаре за купленный у инглиси шафран, и вдруг они меня обвинили в том, что я даю им фальшивые деньги. Начали меня бить, прибежал тимардар, меня схватили, и вот… я здесь, — с достоинством ответил россиян.
— Арэ! Тимардара сюда! — Эмир хлопнул в ладоши.
— Я здесь, достославный! Я твой слуга! — с готовностью произнес тот, входя в зал и падая ниц перед эмиром. — Салам алейкум!
— Ладно, ладно, — поморщился эмир, — говори, что произошло.
— Хузур! Да будет имя твое благословенно, а мудрость и щедрость…
— Ну, довольно лести! Рассказывай о деле! — крикнул, перебивая, эмир. — Если мы убедимся, что ты верно нам служишь, будет и щедрость!
— Достославный! Так оно и было! Этот фаренги рассчитывался за товар с двумя инглиси фальшивыми монетами. Клянусь Аллахом! Вот одна! — Он положил монету в протянутую руку эмира.
Тот внимательно осмотрел ее, попробовал на зуб, потом вынул из-за пояса пробный камень, чиркнул по нему монетой несколько раз, хмыкнул, показал кази. Они пошептались немного, затем эмир произнес:
— Сомнений нет, это фальшивая монета. Что ты скажешь в свое оправдание? — Эмир недобро смотрел на Григория.
— Хузур! Это какая-то ошибка. Монеты я получил от Парвеза, твоего личного ювелира. Я продал ему бриллиант. Он ведь честный и уважаемый человек, не так ли?
— Тхик! — Эмир согласно кивнул.
Он еще раз вместе с кази и тимардаром проверил монету. Она была фальшивой.
— Ты лжешь! — произнес эмир резко. — Ты пытаешься опорочить моего ювелира, честнейшего из честнейших! Ты подрываешь устои моего государства. Ты знаешь, что я делаю с фальшивомонетчиками?
— Нет, хузур! — простодушно ответил россиянин. — Я честный человек.
— Я сажаю их на кол. Вон там, во дворе! Ты сам откуда?
— Я расейский, из России-матушки. Хорунжий, ну, сотник по-вашему. Подданный его величества императора Петра Алексеевича. Белым царем его прозывают тут, в восточных странах. А сейчас я задумал заняться купеческим делом.
Эмир вздрогнул. Белый царь Петр. Эмиру было известно о неудачном походе отряда князя Бековича-Черкасского на Хиву. Все правители Туркестана боялись мести Петра за это поражение. И хотя Кашмир был достаточно далеко от тех мест и надежно защищен горами с севера, эмир задумался. Дело принимало щекотливый оборот.
— Хузур! Я не виноват, это какая-то ошибка, — проговорил Григорий. — Я не виноват, — снова повторил он. — И я потерял котомку со всем имуществом.
— Ошибка, ошибка! — раздраженно буркнул эмир. — Можешь ли ты представить свидетелей своей невиновности и доказать, что у тебя не было фальшивых денег? Если нет, то Аллах один тебе судья. Недаром поэт сказал:
Где письменных и явных нет улик —
ищи свидетелей,
А этих нет — Всевышнего проси
о правосудии
Или огнем пройди божественную пытку.
Эмир был весьма образованным человеком и любил покрасоваться начитанностью на дворцовых мошаэрах, но особенно когда вершил суд.
— Нет, хузур! Нету у меня свидетелей.
Эмир усмехнулся:
— Ты совершил сразу три негодных поступка. Первое — ты пытался расплатиться фальшивыми монетами. Второе — ты лжешь, что это не твои деньги, и третье — ты пытаешься убедить нас, что фальшивые деньги ты будто бы получил от честнейшего Парвеза. Аллах велик и всемогущ! Его милость и справедливость безграничны! Мы выполняем лишь его волю и ради этого живем на нашей грешной земле.
Эмир пошептался с кази и потом сказал:
— Наше решение таково — поскольку ты все отрицаешь, мы подвергнем тебя завтра утром божественному испытанию огнем. Если ты его не выдержишь, то будешь посажен на кол. Уведите его! На сегодня суд закончен, все свободны!
Кази и тимардар склонились ниц.
— Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его! — загнусил один.
— И достославный его наместник среди нас, благородный из благороднейших, самый справедливый, — подобострастно подхватил другой.
— Ступайте! — Эмир милостиво махнул рукой.
Сипаи подхватили упиравшегося Григория и поволокли из зала. Эмир поднялся с подушек и сунул ноги в туфли, чтобы удалиться, но в этот момент в дверь осторожно просунул голову дворецкий Бустан и сказал:
— Хузур! Прошла уже половина четвертой стражи, как ваш личный ювелир Парвез джи ожидает вашей аудиенции.
— Вах, вах! Парвез? Зови его, он как раз и нужен.
Бустан исчез и через минуту ввел Парвеза.
— Салам, салам, почтенный! Ты здесь весьма кстати, я выслушаю тебя, ибо как сказал один поэт:
Правитель тот всегда хорош,
Который прежде спросит друга
И лишь потом отдаст приказ.
— Ва алейкум ас-салам, достославный! — поклонился Парвез. — Я пришел к тебе с очень важным сообщением. Дело в том, что в твоем государстве, в твоем городе, на Бори-Базаре появился фальшивомонетчик, — торопливо говорил Парвез.