Дангу

— Сейчас приедем домой, отдохнем и устроим праздник по случаю твоего спасения. А потом я помогу тебе закупить товар для продажи в Индии. И мы соберем караван, мне тоже надо по торговым делам съездить в Дели.
Они подъехали к воротам, соскочили с лошадей, бросив поводья подбежавшим слугам, и вошли во двор, где царила атмосфера напряженного ожидания. При виде живого и невредимого Григория Дарья и Дангу бросились его обнимать, а родственники и домочадцы Парвеза с радостными восклицаниями поздравили россиянина с благополучным освобождением.
Когда все разошлись, Григорий перестал улыбаться и сказал печально Дангу и Дарье, не выпускавшим его из своих объятий:
— Дети мои! Слава Господу Богу, Всеспасителю нашему, я жив и снова с вами, но у меня приключилась большая беда. В той драке с негодяем англичанином на базаре я потерял свою котомку, а в ней все наше богатство — большой и маленький бриллианты.
Дарья охнула и опустилась к ногам Григория, закрыв лицо руками. Дангу вздрогнул. Лицо его посуровело.
— Я пойду и найду ее! — решительно сказал он.
— Сынок! Никитка! — ласково ответил ему Григорий. — Ее уже не найти. Она у тех англичан. Да и денежки мои они тоже прихватили, потихоньку кинули свое добро на базаре и удрали, как сказывают, на перевал Пир-Панджал.
— Я догоню их! — возразил Дангу.
— Не догонишь! У них сменные лошади, да и прошло часов восемь. Они, поди, отмахали полсотни верст.
— Догоню! — усмехнулся юноша.
— Чай, на лошади, что ль?
— Нет! Ты еще не знаешь, как я умею бегать. И потом, они едут по дороге, которая петляет, я же побегу по прямой.
Кангми действительно способны быстро и легко бежать в течение многих дней без перерыва. Возможно, отголоски этих способностей к скоростной выносливости проявлялись в древности и в средние века у тибетских монахов-скороходов лунг-гом-по, осуществлявших связь между монастырями. Во время бега скороход находился в особом состоянии медитации, которое достигалось в результате упорных многолетних упражнений по системе лунггом — специфической тибетской форме йоги.
Не теряя времени, Дангу бросился в дом и через минуту вышел оттуда. Теперь он был лишь в набедренной повязке и в полном боевом облачении — с кинжалом на одном боку и колчаном с дротиками на другом. Его глаза сверкали каким-то необыкновенным блеском.
— Любимый мой! Неужели ты догонишь их? — недоверчиво спросила его Дарья.
— Конечно! — был ответ.
— Сыночек! Никитка! — Я верю тебе, — с возрастающей надеждой сказал Григорий. — Благословляю тебя. Да хранит тебя Пресвятая Госпожа Владычица Богородица, Матерь Божия!
Григорий размашисто перекрестил его.
— Скажи мне только, как выглядят эти ми, — попросил Дангу.
— Один рыжий, долговязый, другой светлый, малого росточка.
— Хорошо! — кивнул юноша. — Я верну то, что по праву принадлежит нам!
Григорий поклонился ему, а Дарья взяла за руку и прижала ее к щеке, на мгновение заглянув в глаза:
— Ты мой повелитель, которого люблю и жду всегда. Будь осторожен, свет мой!
— Я хорошо знаю перевал, который ми называют Пир-Панджал. Кангми называют его Чупса. Ждите меня. Я вернусь сегодня к вечеру.
Дангу внимательно осмотрел кинжал и дротики, ласково погладил Дарью по волосам, улыбнулся Григорию и быстрыми шагами вышел со двора. Было еще совсем темно. Только что началась первая ночная стража.
 
НЕДОЛГОЕ СЧАСТЬЕ
Джон и Николас, меняя лошадей, почти до полуночи ехали по хорошо им знакомой падишахской дороге без остановки. Наконец вдали на фоне темного звездного неба показались едва заметные очертания нескольких построек. Это была небольшая горная деревушка Алиабад. Здесь, в небольшом караван-сарае, англичане намеревались немного передохнуть и переждать самое темное время ночи, чтобы рано утром, едва начнет светать, двинуться к перевалу, пройти через него и начать спуск в Равнины.
Они чувствовали себя в безопасности и заказали бирьяни, стопку хрустящих лепешек — паратха, а для питья — свежий дайс.
Уютно устроившись среди ковров и подушек в небольшой отдельной комнате и воздавая должное еде и питью, наши герои вели неторопливую беседу.
— А славно ты поколотил этого русского, — подобострастно хихикнул Джон, подливая виски разомлевшему Николасу.
— Ну да, ну да! Я и не с такими справлялся, — хвастливо ответил тот. — Московит мог нам помешать. И он действительно болван. Ничего не понимает в шафране. Ну и ты тоже молодцом. Хорошо обтяпал свое дело. Ловкач что надо. Но самое замечательное, что ты зацапал его мешок. И как сообразил? Ну-ка, хлопни по этому поводу еще виски, — и Николас в свою очередь подлил компаньону, который гордо выпятил грудь, упиваясь похвалой.
— Слушай, Джонни! Не посмотреть ли нам еще раз? — Николас подмигнул. — Ну, ты знаешь на что. — И, не дожидаясь ответа, отодвинул в сторону посуду с остатками еды, уселся поудобнее, скинул с плеча на ковер котомку Григория, с которой ни на минуту не расставался, развязал ее и вынул узелок с бриллиантами. Джон притих.
Николас бережно развернул тряпицы, и оба, затаив дыхание, впились глазами в драгоценные камни. В колеблющемся неровном огне светильников большой бриллиант переливался яркими блестками, маленькими вспышками голубоватых молний, словно огромная звезда, внезапно упавшая с неба. Камень поменьше сверкал, словно спутник-луна, вспыхивая искорками отраженного от старшего собрата сияния.
— Чистейшей воды! Чистейшей воды! — забормотал Николас, взяв пальцами большой бриллиант и пробуя его на вес. — Будет, я думаю, каратов двести пятьдесят — триста.
— Я отродясь таких не видел, — ответил Джон. — Таких, наверное, нет и в короне нашего короля Георга.
— Ты думаешь, сколько он будет стоить? — спросил Николас.
— Сто тысяч фунтов!
— Дурак! Я немного имел дело с драгоценными камнями в Сандерленде, поставлял их. Понял, как? Так вот, у моего дружка была ювелирная лавка. И такое вот чудо, — он повертел бриллиантом перед носом Джона, — стоит не меньше миллиона фунтов, понял?
— Понял! — как автомат повторил Джон.
— Мы его продадим в Лондоне. У меня есть знакомые банкиры. А денежки пополам. У тебя будет пятьсот тысяч! Пятьсот тысяч! Ты можешь себе это представить, козел шотландский, а? Ты будешь богачом! А этого, — он повертел маленький бриллиант, — этого нам хватит, чтобы добраться до Англии, да еще и останется немало. Ловко? Давай еще по паре скотчей за такие деньги! — Он выпил разом, пошарил по дастар-хану, нашел кусочек лепешки, сунул в рот и продолжал мечтательно: — Куплю корабль с командой, набью его товаром и снова сюда, в Индию. Нравится мне здесь, хоть и жарко. А ты купи у себя в Шотландии землю с домом, разводи коров да овец, женись. Будешь добропорядочным семьянином.
— Хозяин! — хриплым от волнения голосом проговорил Джон. — Я ведь первым заметил мешок и забросил его в палатку. Я бы мог этого не делать, чтоб мне сдохнуть! Давай поделим так — тебе четыреста, а мне шестьсот. Это будет справедливо.
— Чего, чего? — грозно спросил, поднимаясь с места, Николас. — Ты что это говоришь?
Он неожиданно размахнулся и ударом в лицо опрокинул Джона на ковер. Это было нетрудно сделать, так как Джон был пьян и сидел не слишком устойчиво.
— Ах ты, эдинбургский ублюдок! И ты еще смеешь говорить! Да кто тебя спас от верной смерти в Джайпуре, как не я, вытащив из рук разъяренных сипаев, когда ты оказался замешанным в том мокром деле? Забыл? Падаль ты! — гремел Николас. — А ну как я заявлю об этом властям в Дели? А кто тебя взял в компанию? Ты не заслуживаешь и своей половины!
— Нет! Нет! Хозяин! — захныкал мгновенно протрезвевший Джон, размазывая по лицу кровь из разбитой губы. — Я сказал просто так, для смеха. Я пошутил, я… я… согласен на пятьсот тысяч!
— Ну то-то! Эти денежки надо еще получить. Убьем медведя — поделим шкуру. И не перечь мне. Получишь свое.
Он начал аккуратно заворачивать камни.