Дангу

— Ладно, давай собираться. Надо выезжать. Арэ! Хозяин! — громко крикнул он.
Хозяин, видимо, был недалеко. Через несколько секунд дверь открылась, и он вошел, потирая руки и кланяясь.
— Чего хотят почтенные фаренги?
— Вот это с нас за постой и еду! — Николас небрежно кинул ему золотую монету в двадцать рупий.
Тот ловко поймал ее и поклонился:
— Спасибо! Да хранит тебя Аллах!
— Достаточно?
— Джи хан! Вполне, мухтарам!
— Лошади вычищены и накормлены?
— Джи хан! У одной мы подправили подковы. Фаренги будут довольны!
— Вот еще пять рупий!
— Спасибо! Да ниспошлет тебе Аллах счастье и богатство!
— Мы сейчас двинемся на перевал. Уже рассвет. Приведи лошадей!
— Как будет угодно фаренги! — И хозяин исчез.
Спустя некоторое время Кондрелл и Гибсон покинули караван-сарай и двинулись в сторону перевала. В это раннее утреннее время, когда небо на востоке только еще начало розоветь, падишахская дорога была совершенно пустынна. Петляя по густому сосново-пихтовому лесу между островками скал и пересекая заросшие цветами и травами марги — поляны, она незаметно поднималась все выше и выше, оставляя внизу подернутую туманом широкую Кашмирскую долину. Воздух, напоенный запахом хвои, был чист и прохладен. Застывшие в немом шествии ряды вершин все яснее вырисовывались на утреннем светлеющем небе. Лошади бодро взбирались по дороге, цокая копытами о камни и позвякивая сбруей. Ехать было легко и приятно. Каждый предавался своим приятным мечтам о прекрасном будущем. В воображении Джона рисовался огромный двухэтажный дом с массой пристроек и обширным двором где-нибудь около Думбартона и хороший кусок земли под рожь. И насчет жениться надо подумать. Бродяжничать чертовски надоело. А самая большая мечта — открыть игорный дом. Теперь это можно будет сделать. У-х-х! Он даже зажмурился от удовольствия.
Николас мысленно во всех подробностях представлял корабль, который он выберет из продающихся в гавани Саутгемптона, потом наймет команду и… тут его мысли переключились на Джона: «Пожалуй, не стоит его оставлять в компаньонах, труслив, глуп… но здесь в Индии он мне пока нужен… а потом, потом… Да там видно будет…»
Он хмыкнул, натянул поводья лошади, поравнялся с шотландцем и, похлопывая его по плечу и изобразив улыбку, проговорил:
— Стой-ка, дружище! У меня в подсумке осталось еще немного виски. Давай хлебнем!
Джон, осклабясь, согласно кивнул. Они остановили лошадей под сенью огромной пихты. Николас вытащил бутылку, открыл, отпил и передал Джону:
— Вот! Твоя половина! Я ведь справедливо поступаю. — Он хихикнул и вытер рот рукавом. Его переполняли радостные чувства, и он запел хриплым голосом:
За что, за что, моя любовь,
За что меня сгубила ты?
Неужто не припомнишь вновь
Того, кого забыла ты?
Твоим зеленым рукавам…
Джон выпил остаток, крякнул, размахнулся и швырнул пустую бутылку в кусты. Нагнул голову набок, слушая, как поет Николас, и потихоньку начал ему подпевать:
Я наряжал тебя в атлас
От головы до ног твоих,
Купил сверкающий алмаз…
Друзья переглянулись.
Для каждой из серег твоих.
Твоим зеленым рукавом…
Громко выкрикнув последние слова, они привстали на стременах и обняли друг друга.
Но тут произошло что-то непонятное. Дружеские объятия оказались разорваны другими, куда более жесткими. В следующий миг компаньоны почувствовали, как чьи-то железные руки потащили их с лошадей. Уже лежа на земле лицом вниз, рядом с Джоном, Николас успел заметить краем глаза, совершенно обалдев от неожиданности, что над ними возвышался голый, как ему показалось, человек гигантского роста. Великан молча наступил ногой на спину Николаса так, что у того затрещали кости и перехватило дыхание, и сорвал с его плеча заветную котомку.
Проклятье! Рушились надежды!.. Николас в бессильной ярости метался по земле. И было от чего! Кораблю мечты не суждено бороздить воды океанов. Он затонул прямо в Саутгемптонской гавани. Даже раньше. Удар был слишком жесток. Николас задергался, пытаясь вырваться, громко изрыгая чудовищные ругательства на невообразимой смеси английского и урду. Джона совсем развезло от выпивки, и он лежал неподвижно, тихо поскуливая от страха.
Сдернув с одной из лошадей моток веревки, гигант ловко связал англичан так, что они едва могли пошевелиться. Не обращая никакого внимания на вопли Николаса, он присел на корточки и, развязав котомку, начал проверять ее содержимое. Вот пистолет, вот книги, вот крест… Удовлетворенно хмыкнул, снова завязал, забросил за плечо и встал. Молча обошел связанных, внимательно осматривая их, потом одним прыжком оказался около лошадей и стал быстро снимать с них подсумки, вытряхивая их на траву. Его внимание привлек увесистый кожаный мешочек. Он наклонился, поднял его, развязал и вытащил горсть золотых монет и бриллианты, ярко заблестевших в лучах восходящего солнца. Это было то, что он искал. Победитель аккуратно завязал мешочек и засунул в котомку. Поворошив ногой вещи, рассыпанные по траве, он повернулся к англичанам.
— Проклятый ублюдок! Вонючий шакал! — выкрикивал Николас. — Караул! Грабят! — наконец истошно завопил он, мотая головой и брызгая слюной.
Незнакомец медленно приблизился к нему, холодно посмотрел и отчеканил на урду:
— Бриллианты и деньги принадлежат мне! Чужую собственность брать нельзя! Тем более обманом. Ваш Господь Христос сказал — не кради! И еще сказал — не говори ложного свидетельства на ближнего твоего! А ты скажи спасибо, что остался жив!
Пока изумленный Николас соображал, что ответить, незнакомец повернулся, двинулся вниз, в сторону Кашмирской долины и через несколько секунд исчез среди густых зарослей подлеска.
 
УТРАТЫ
На рассвете, в один из июньских дней, ровно через три недели после того, как Дангу догнал англичан и отобрал у них деньги, бриллианты и котомку, из Шринагара по падишахской дороге на перевал Пир-Панджал вышел большой торговый караван, возглавляемый Парвезом. Ювелир собирался продать в Дели и Джайпуре партию хороших кашмирских сапфиров, добытых в копях Сумджам в Падаре. Кроме того, он вез шахси мурасала — личное послание от субедара падишаху Фарруху Сийяру. Он часто выполнял разные деликатные поручения своего владыки, который не всегда доверял своим придворным.
Григорий ехал в середине каравана После приключений, выпавших на его долю, он получал истинное удовольствие от верховой езды, управляя хорошей, послушной лошадью. Он закупил много шалей и шафрана и надеялся выгодно их продать, полагаясь на помощь и покровительство Парвеза. Тогда можно было бы думать о возвращении в Россию Эти мысли приходили все чаще Эх, постылая чужбина! Ни хлебушка ржаного, ни в баньке попариться, чтобы дух захватило от пьянящего березового веника.. Григорий даже зажмурился на мгновение.
Дарья ехала вслед за Григорием, погруженная в свои сокровенные мечты. Все складывалось необыкновенно хорошо и обещало быть еще лучше. Единственный, любимый человек находился рядом с нею. Он шагал рядом с Дарьиной лошадью, держась за луку седла. Запах еще нерастаявшего кое-где снега и настоявшийся аромат хвои возбуждали и будоражили юношу. Дангу ловил взгляд девушки, и тогда они улыбались друг другу, ни о чем не говоря. Все ведь было так прекрасно и понятно в них самих и вокруг. Эти чудесные горы, покрытые зелеными волнами леса, голубое небо, по которому плыли гряды серых облаков, предвестников Времени дождей… В юных влюбленных сердцах звучала одна песня, песня без слов. Что еще нужно было им в этом мире?
— Смотри! Бу — гриф! — говорил он с улыбкой и показывал на парящую высоко в небе птицу. Дарья, запрокинув голову, следила за ее полетом. А после очередного поворота дороги, когда открывался новый чарующий вид на долину с едва заметной деревушкой внизу, они опять переглядывались с улыбкой. Весь мир принадлежал им, и они были неразрывной его частью.