Мертвый попугай моего соседа

Он опустил голову. Потом спросил:
– Который час?
Я как раз перед тем, как начать пробежку, посмотрел на часы, так что сразу ответил:
– Без четверти два.
С этими словами я поставил ноги на ширину плеч и начал делать наклоны – правой рукой к левой ноге и наоборот.
– Будет тебе.
Теперь он говорил без злости, или его раздражение приняло иную форму.
– Пока ты не поднимешься, я буду делать гимнастику, – сказал я.
– Да не могу я встать!
– Это потому, что не хочешь.
– Я тебя вблизи и не видал никогда, – сказал он.
– В каком виде не видал?
– Мне из-за тебя жизни нет.
Я выпрямился.
– Да мы с тобой никакого отношения друг к другу не имеем.
– Ты прямо как кошмар неотвязный.
– Господи, да ведь это я тебя до нынешней ночи в глаза не видел!
– Из-за этого тоже… – Голос его слегка смягчился. – Я ведь тебя тоже никогда не видел.
Он поднял голову, оглядел меня, потом повторил:
– Ты мне жить не даешь.
– А ты теперь хочешь устроить так, чтобы и мне житья не было?
– Ты даже покончить с собой мне не дал… – Потом он сказал: – Ладно, хочешь, чтоб мы домой пошли?
Я молча ждал. Где-то вдалеке проехал автомобиль. Наконец он поднялся на ноги.
– Как я мечтал уснуть спокойно, навсегда. А ты тут как тут со своим пением.
Я не ответил. Он сказал:
– Почему ты ничего не говоришь? Думаешь, я дурак? Думаешь, завидую тебе?
– Да нет.
– Да, да, завидую!
– Чему завидовать-то?
– Скажи, что ты про меня думаешь?
– А что бы ты хотел?
– Я узнать хочу.
– А я хочу, чтоб ты встал и мы отправились. Я хочу не простудиться. Я хочу, чтоб ты лег спать и отдохнул. И я отдыхать пойду.
– Устал небось? – спросил он.
– Это ты устал.
– Ты даже не хочешь признать, что устал, ишь, силач! Честное слово, люди с ума посходили. Что им только в голову приходит?!
– Я же только на спине тебя тащил. Это ты считай в могилу заглянул.
Наверно, не стоило так прямо говорить, но я сказал. И тут он заплакал. Я подошел ближе и некоторое время молча смотрел на него. Он и так был слаб, а теперь совсем раскис. Я снова подставил спину и понес его, придерживая за ноги. Он пытался высвободиться, всхлипывал, повторял, что хочет идти сам. Я поставил его на землю, обхватил под мышками, он медленно, нетвердо ступая пошел. Он не мог идти, но хотел быть самостоятельным. Или он только делал вид? Нет, сил у него действительно не было.
В конце концов мне это надоело. Я снова поднял его и потащил, а он все всхлипывал, пока не отключился. Наконец мы добрались до дома. На тротуаре валялись разбитые цветочные горшки, с угла к нам торопился полицейский. Но я как раз открыл подъезд, и мы вошли внутрь. На лестнице он пришел в себя и потребовал, чтобы я его отпустил. Но я уже был сыт по горло, да и не хотел, чтобы он напрасно тратил силы. Сознание собственного убожества, стыд толкнули его на этот злополучный шаг… Но тогда счастливое спасение оборачивалось для него не такой уж удачей: избежать смерти было, пожалуй, хуже, чем умереть. Спастись от смерти, чтобы жить, прилипнув ухом к стене, питаясь моими огорчениями, жить связанным по рукам и ногам звуками моего голоса, моих движений…
Мы подошли к его двери. Она была не заперта. Я внес его внутрь, уложил на кровать и сказал:
– Вот ты и дома.
Он опять погрузился в сон. Я вытащил из-под него одеяло и плед, укрыл – пусть так и спит в моем пиджаке. Впрочем, возможно, он не спал, просто сказать было нечего, вот он от неловкости и притворялся спящим. В дверь позвонили. Я пошел открыть – никого, хотя звонок продолжал звонить. Я вышел на балкон, глянул вниз. У подъезда стоял полицейский, тот самый, Аждар, или как его там. Я спросил:
– В чем дело?
– Хочу доложить, что с протоколом все в порядке.
– Только людей будите!
Сукин сын вытащил свисток и приготовился свистеть. Я захлопнул балконную дверь, прошел к выходу, вынул ключ из замочной скважины, потом вернулся, нагнулся над спящим, достал из пиджака свой бумажник, вышел из квартиры, запер дверь и подсунул под нее ключ. У порога лежала разбитая клетка с мертвым попугаем. Если бы клетка осталась цела, а попугай жив, их бы, конечно, сперли, зато ломаную клетку с дохлой птицей принесли и положили бедняге под самую дверь. До чего же добрые люди!
Мне стало жаль соседа. Я поднял клетку и отнес к себе. Вышел на балкон, посильнее раскрутил проволочный домик за петлю на верхушке и запустил его куда-то в мерцающую даль, скрытую темнотой спящего ночного города. Не знаю, в каком направлении упала клетка, она просто исчезла.
Потом я вернулся в комнату, скинул с себя одежду, почистил зубы, затем стал под душ, пустил воду, как следует вымылся и лег спать.