Вторжение

– Не волнуйтесь. Он выкарабкается.
Кэт подумала, как же должно быть тяжело этой женщине: ведь она отвечает за них за всех и старается помочь каждому.
– Калвер получил совсем небольшую дозу. Полагаю, что это никак не отразится на его здоровье.
Клер вынула из кармана пачку сигарет и протянула Кэт.
– Я что-то не заметила, вы курите?
Кэт отрицательно покачала головой.
– Весьма похвально, – сказала доктор Рейнольдс, сделав глубокую затяжку.
Было совершенно очевидно, что курение доставляет ей большое наслаждение. Она даже прикрыла глаза от удовольствия. Кэт заметила, что, несмотря на усталость, нервозность и даже резкость, доктор Рейнольдс держится довольно элегантно, ее жесты не лишены изящества – и то, как она вынула сигарету из пачки, и как протянула пачку Кэт, и как выдохнула тонкую струйку дыма.
– Спасибо вам, Кэт, вы очень помогли мне в эти дни.
– Что вы, доктор! Это вам спасибо. Если бы я сидела без дела, то, наверное, сошла бы с ума.
– Да, вы правы. Это большая проблема для всех. Почти весь персонал станции ничем не занят. Это очень плохо действует на людей. Некоторые впадают в состояние глубокой апатии. Другие, наоборот, сходят с ума от беспокойства. Конечно, люди не могут все время думать о смерти близких, о свершившейся катастрофе, о своем собственном конце. Долго этого не выдержит никто.
– Мистер Фарадей пытается всех хоть чем-нибудь занять.
– А что со связью? Есть ли какие-то изменения?
– Насколько мне известно, нет. Может быть, вообще выжили только мы одни.
Во время разговора доктор Рейнольдс внимательно наблюдала за девушкой. Безусловно, сейчас она выглядела лучше, чем в тот день, когда появилась в убежище. Конечно, страх и тревога не покинули ее, хотя внешне она казалась немного спокойнее. Но доктор Рейнольдс понимала, что это было такое неустойчивое равновесие, из которого выбить ее могло любое незначительное волнение, да и в глубине ее глаз все еще таилось смятение.
У Кэт были длинные светлые волосы. Свою разорванную блузку она поменяла на мужскую рубашку, к карману которой, как и у всех обитателей убежища, был приколот дозиметр. В подземном комплексе был свои радиологический отдел, который занимался обработкой показании дозиметров. Доктор Рейнольдс, правда, не совсем понимала необходимость этой процедуры, потому что как в самом убежище, так и вокруг него было размещено достаточно приборов, регистрирующих радиационное излучение, они должны были срабатывать в критической ситуации. Она считала, что дозиметры оказывают на человека скорее психологическое воздействие, как успокоительные таблетки.
Правда, дозиметр может сработать и с прямо противоположным эффектом, это своего рода мина замедленного действия: если они вдруг начнут зашкаливать, то после той информации, которую люди получили от нее, Клер не берется предсказать их поведение.
– Хотите кофе, Кэт? – спросила Клер. – Я бы с удовольствием выпила, и тогда мы с вами могли бы поговорить немножко.
Кэт согласно кивнула, и они пошли в столовую.
– Со Стивом все будет в порядке? – снова спросила Кэт, по-видимому, неудовлетворенная предыдущим ответом доктора.
Один из сотрудников станции вынужден был прижаться к стене чтобы они могли разойтись в узком коридоре, и доктор Рейнольдс благодарно улыбнулась ему.
– Не беспокойтесь, Кэт. Я думаю, у Калвера все будет нормально. Радиационная доза, как я уже говорила, была столь невелика, что самым тяжелым последствием, кроме тошноты и головокружений, может оказаться потеря потенции на короткое время. Но думаю, что в его положении вряд ли это имеет такое большое значение. Лично меня беспокоит, что воздействие радиации снизило сопротивляемость организма. Я имею в виду крысиный укус. К счастью, у нас есть противоядие от этой болезни.
Кэт остановилась.
– Болезни?
Доктор Рейнольдс взяла ее под руку и повела дальше.
– Несколько лет назад, когда появились эти крысы-мутанты, каждый укушенный заболевал тяжелой формой лептоспироза. Лечение было найдено довольно быстро, но все-таки специалисты не были до конца уверены в его полной эффективности, и поэтому было разработано лекарство на самый крайний случай. Вот его-то я и обнаружила в нашей аптеке.
– Но почему же я не заразилась? И Алекс Дили?
– У вас не было таких глубоких укусов. Вы были в основном исцарапаны. Но вам я тоже ввела это лекарство, чтобы избежать возможных осложнений. А Дили крысы вообще не тронули.
– Как странно. Но ведь Алекс тоже был болен.
– Да, но это была лучевая болезнь. Они с Калвером получили примерно одинаковую дозу. Слава Богу, не смертельную, но достаточную для того, чтобы уложить их в постель на день-два. Сейчас Дили в полном порядке.
– Вы имеете в виду, что от этой болезни они уже избавились?
– Да, у них обоих сейчас все в норме. Правда, болезнь носит волнообразный характер и может возобновиться в течение последующих двух недель. Однако при такой дозе она в любом случае неопасна и протекать будет в легкой форме.
Из генераторной до них донесся ровный гул трансформатора. Почему-то этот звук действовал успокаивающе, будто свидетельствовал о том что цивилизация не погибла полностью и что техника так же, как и люди, хоть частично уцелела. Они прошли мимо вентиляционного отсека, и доктор Рейнольдс помахала рукой инженерам, которые там работали. Но только один из них помахал ей в ответ.
– Надеюсь, они не замышляют ничего криминального, – устало пошутила доктор Рейнольдс.
Когда они пришли в столовую, Клер разлила по чашкам кофе из автомата. В комнате было еще несколько человек, которые переговаривались о чем-то вполголоса. Кэт и Клер сели за свободный столик у стены. Кэт налила себе сливок, а доктор Рейнольдс с наслаждением пила черный кофе и курила, стряхивая пепел в безупречно чистую пепельницу. Они сидели друг против друга, и Кэт пыталась разглядеть глаза своей собеседницы, скрытые темными стеклами очков.
– Сколько еще Стив проболеет? – настойчиво спросила она.
Доктор Рейнольдс глубоко затянулась, затем выпустила сигаретный дым и слегка отвернулась от пронзающего ее насквозь взгляда Кэт.
– Он вам в самом деле настолько небезразличен? Мне казалось, что вы не были знакомы до Дня Страшного суда.
– Страшного суда?
– Вы разве не слышали? Так кто-то из обитателей убежища назвал прошлый вторник. Теперь многие с напускной легкостью произносят это вслух, скрывая тот чудовищный смысл, который стоит за этими словами.
– Он спас мне жизнь, – как бы невпопад сказала Кэт, но в ее словах прозвучала предельная искренность.
Доктор Рейнольдс посмотрела на муху, ползающую по сахарнице, и на какое-то время позавидовала ей. Счастливое насекомое, наверное, ничего не знает о катастрофе, постигшей мир. Она махнула рукой, и муха улетела.
Клер снова посмотрела на Кэт.
– У вас кто-то остался наверху?
Кэт потупилась. Ресницы ее дрожали. Клер подумала, что она сейчас заплачет, но та ответила бесцветным голосом:
– Родители и два брата. Я думаю, они погибли.
Доктор наклонилась вперед и дотронулась до ее руки.
– Может быть, и нет, Кэт. Может быть, они живы. Все-таки какой-то шанс есть.
Кэт с сомнением покачала головой, лицо ее еще больше помрачнело.
– Нет, мне не хотелось бы, чтобы они страдали. Мне легче думать, что они погибли и смерть их была не слишком мучительна.
Доктор Рейнольдс погасила окурок и закурила вновь. – Может быть, вы правы. По крайней мере, когда ожидаешь худшего, то непредвиденной может оказаться только радость. А возлюбленный у вас был или, может быть, друг?
– Да, был, – ответила Кэт довольно равнодушно, – но мы с ним расстались несколько месяцев назад.
Несмотря на нарочитую безразличность тона, доктор Рейнольдс видела на ее лице хорошо знакомую ей гримасу страдания, которую читала на лицах многих обитателей убежища, в том числе и на своем собственном, когда она мимоходом видела себя в зеркале. Можно было подумать, что все они натянули на себя одну и ту же маску.