Шелковая вендетта

Бабушка, Касси и я были увлечены этим проектом. Джулия пока жила в Лондоне. Графиня переехала в дом на Грэтнэм-сквер и сопровождала ее на балы.
Мы проводили Старый год и вступили в следующий. В этом году мне должно было исполниться семнадцать. Бабушка считала, что в этом возрасте с девушками происходят всякие удивительные события.
А потом случилась беда. У сэра Фрэнсиса был новый удар, на этот раз оказавшийся роковым.
Тусклым январским днем его привезли в Шелковый дом. Гроб с телом два дня простоял в доме, после чего его должны были перенести в мавзолей. В местной церкви отслужили службу, после которой сэр Фрэнсис был перенесен к месту своего последнего упокоения.
Вся семья была в сборе. Леди Сэланжер изображала глубокую скорбь, которая вряд ли могла быть искренней: они виделись так редко, и она никогда не скучала по мужу. Она настояла на том, чтобы лично присутствовать на заупокойной службе, дабы последний раз, как она выразилась, «взглянуть на дорогого Фрэнсиса». Ее вынесли к экипажу; она казалась такой хрупкой в своем черном одеянии и шляпе, на которой развевались черные страусовые перья. Она прикладывала к глазам белый платок и требовала, чтобы ее с обеих сторон поддерживали Чарльз с Филиппом...
В церкви было холодно. Во время службы гроб стоял на помосте, после чего его перенесли в экипаж, и мы совершили траурное шествие к мавзолею.
Когда я стояла там на жестоком ветру, на меня нахлынули воспоминания. Проводить сэра Фрэнсиса пришло несколько слуг, и среди них я заметила Вилли с собачкой.
Позади толпы я увидела незнакомку, одетую в черное, с вуалью на лице. Ее фигура выглядела трагично. Я сразу же поняла, кто она, и видела, что бабушка тоже заметила ее.
– Бедная женщина, – прошептала она.
Это была миссис Дарси.
Наступило лето. Филипп часто бывал в Шелковом доме. Бабушка розовела от удовольствия, заслышав в холле его голос. Он рассказывал нам о своих делах.
– Теперь уже не вызывает сомнений, – сказал он однажды, – что «Салонный» спас нас от разорения. Да, дела в самом деле обстояли очень плохо. Неудивительно, что отец заболел от переживаний. Французы обходили нас по всем статьям. Их шелк стоил им дешевле, к тому же они нарочно сбрасывали на него цену, чтобы вышибить нас с рынка. Ну ничего, слава Богу, мы выжили. «Салонный» нас спас.
– Чарльз, наверное, ужасно горд этим.
– Он редко бывает в офисе. Говорит, что придет, когда снова изобретет что-нибудь новое, что произведет революцию в шелковой индустрии.
– Однако как это все же странно, – заметила я, – что именно он, который никогда не интересовался шелком, – во всяком случае, так казалось, – что именно он совершил это удивительное открытие.
– Действительно, странно. Но я начинаю думать, что он просто очень скрытен. Сейчас он, по его словам, отводит душу, развлекаясь. Я должен признать, что он заслужил это, и коль скоро он готов приступить к делам в свое время, то пусть себе развлекается.
Приближался день моего семнадцатилетия, и я опасалась, что вместе с ним закончится мое образование. Я надеялась, что хотя бы смогу больше работать с бабушкой. Меня все больше и больше очаровывало наше открытие, и я любила моделировать платья, выгодно подчеркивающие новую ткань. На основе этого шелка мы разработали несколько видов материй, и Филипп занимался подбором оттенков каждого из них. Он был в постоянных разъездах, отыскивая опытных красильщиков, а также районы с подходящей водой, где можно было добиться наилучших результатов.
Я с нетерпением ждала, когда он придет к бабушке и мы сможем поговорить. Часто с нами была и Касси. Она тихонько садилась на низенькую скамеечку, обхватывала руками колени и слушала нас. Она была счастлива участвовать в происходящем.
В ноябре мне должно было стукнуть семнадцать. Джулия говорила, что я выбрала не лучшее время для появления на свет – слишком близко к Рождеству. Лучше всего родиться в середине года, утверждала она. Возможно, она и была права, но я не могла дождаться своего семнадцатилетия, потому что в этот день я перестану быть для всех девочкой, а превращусь в молодую женщину.
Если бы я была дочерью Сэланжеров, меня бы ожидал дебют в свете, но в моем настоящем положении об этом, конечно, не могло быть и речи.
Выход в свет Джулии пока нельзя было назвать успешным. Ее по-прежнему, по циничному выражению бабушки, продолжали выставлять «на торги». Она была раздосадована и начала падать духом, поскольку за целый год не получила ни одного предложения. Конечно, это должно оказывать на девушку деморализующее действие.
Что же до меня, то я вступала в новую фазу своего существования. Леди Сэланжер была этим крайне удовлетворена. Она изобретала для меня все новые занятия. – Это абсурдно... чтобы девушка твоего возраста... каждый день занималась уроками. Я не сомневаюсь, что сейчас ты и сама могла бы кое-чему поучить мисс Эвертон. Я хочу, чтобы ты взглянула на мой гобелен. Мне кажется, я ошиблась в выборе рисунка.
Это означало, что она неверно положила стежки, но винила в этом не себя, а рисунок.
Ты можешь приходить ко мне по утрам, сразу после уроков. Мне бывает так одиноко за стаканом вишневки.
– Леди Сэланжер придумывает, чем бы меня занять сразу после уроков, – пожаловалась я бабушке.
– Надо попробовать урезонить ее, – ответила бабушка.
Мы готовились отпраздновать мой семнадцатый день рождения. Бабушка решила устроить у себя в гостиной небольшую вечеринку – только она, Касси и я. Если в доме в это время окажется Филипп, то она намекнет ему об этом, и при желании он, то сможет присоединиться к нам.
И вот этот день настал. Стояла обычная ноябрьская погода, которая для меня всегда ассоциировалась с днем рождения. В воздухе висел туман, и лес из моих окон казался загадочным.
Леди Сэланжер подарила мне свою шелковую шаль, которой она давно перестала пользоваться.
– Мы должны были бы отпраздновать твой день рождения, Ленор, если бы не траур по сэру Фрэнсису, – сказала она.
– Понимаю, – ответила я, – да мне и не надо никакого празднования. Я просто рада, что мне уже семнадцать.
– Семнадцать! Я помню свой семнадцатый день рождения. Какой день! В усадьбе был праздник. Я тогда еще не выезжала. Тебе бы понравилась наша усадьба. Она была очень большой, настоящее баронское поместье. Конечно же, был страшный шум, когда я вышла за сэра Фрэнсиса. Мои родители возражали. Торговец... понимаешь... и они считали, что я могу сделать самую блестящую партию. Я бы могла рассказать тебе несколько историй.
– Полагаю, что я услышу их непременно, – не удержалась я.
Она не уловила иронии. Правда, она никогда не слушала, что говорят другие.
Я поблагодарила ее за шаль – она была действительно прелестна, – вручную расписанный голубыми и розовыми бабочками на зеленых листьях шелк. Но мне уже начинало казаться, что быть семнадцатилетней не так уж чудесно, если тебя заваливают обязанностями.
Днем у леди Сэланжер разыгралась сильная мигрень, означавшая, что она весь день не выйдет из комнаты и будет лежать в темноте. Мы с мисс Логан помогли ей добраться до постели и оставили ее отдыхать.
Выйдя из ее комнаты, я увидела Филиппа, поднимающегося по ступенькам.
– О, Филипп, – обрадовалась я, – как мило, что ты приехал в мой день рождения!
– Я не мог пропустить такой день. А где мама?
– Она только что легла в постель. У нее разболелась голова.
– Значит, ты свободна. Я хотел поговорить с тобой.
Он открыл дверь в гостиную своей матери.
– Давай здесь, – сказал он, – где нам не помешают.
Мы вошли в комнату. Он закрыл дверь, обнял меня и поцеловал.
– С днем рождения!
– Спасибо, Филипп.
– Наконец-то ты его дождалась.
– Да, уже семнадцать. Мне показалось, что ждать пришлось слишком долго.
Он взял мое лицо в свои руки.
– Я дал себе слово дождаться этого дня.