Возвышение Сайласа Лэфема
— Вот уж нашли интересную тему!
— Он о тебе расспрашивал; все хотел знать. Он о тебе очень высокого мнения. О Пэн, как ты думаешь, зачем он приезжал? Думаешь, что правда из-за папы? — И Айрин спрятала лицо на плече сестры.
Пенелопа дала себя обнять, но сама стояла, опустив руки.
— Нет, не думаю.
Айрин отпустила ее, вся пылая.
— Правда, правда не думаешь? О Пэн, ведь он чудо как мил? И красив? Когда он вошел, я, наверное, ужасно поступила: даже не поблагодарила, что приехал. Он, конечно, считает, что у меня дурные манеры. Но ведь тогда получилось бы, будто я благодарю его за то, что он приехал ко мне. А надо было пригласить его приехать опять, когда он прощался? Я не пригласила, просто не решилась. А вдруг он подумает, что я не хочу, чтобы он приезжал? Как ты думаешь, он приезжал бы, если бы… не хотел?
— Не так уж он часто приезжал до сих пор, — сказала Пенелопа.
— Верно. А если… если будет часто?
— Тогда я буду считать, что хочет.
— Ты так думаешь? Какая ты добрая, Пэн! И ты всегда говоришь, что думаешь. Я бы хотела, чтобы и к тебе кто-то приезжал. Только это меня и огорчает. А может быть… Он говорил, что у него есть друг в Техасе…
— Ну, из Техаса, — сказала Пенелопа, — этот друг не смог бы приезжать часто. Не надо просить мистера Кори хлопотать обо мне. Если ты довольна, я уж как-нибудь перебьюсь.
— И как еще довольна, Пэн! А как ты думаешь, когда он опять приедет? — Айрин отодвинула что-то из вещей Пенелопы, чтобы облокотиться на ее туалетный столик и удобно разговаривать. Пенелопа положила их на прежнее место.
— Не сегодня, — сказала она, — и если ты из-за этого не ложишься…
Айрин снова порывисто обняла ее и выбежала из комнаты.
На другое утро полковника отправили с восьмичасовым катером; но его выздоровление не помешало Кори неделю спустя повторить свой визит. На этот раз сияющая Айрин пришла в комнату Пенелопы, где та снова укрылась.
— Непременно сойди вниз, Пэн, — сказала она. — Он спросил, не больна ли ты, и мама велит тебе спуститься.
После этого Пенелопа всегда помогала Айрин принимать гостя, а после отъезда Кори до поздней ночи обсуждала с ней его посещения. Но когда мать в своем нетерпеливом любопытстве выспрашивала у нее ее мнение, она отвечала:
— Я знаю столько же, сколько ты.
— Он хоть что-нибудь говорит тебе о ней? Хвалит?
— Он не говорит со мной об Айрин.
— И со мной тоже, — сказала миссис Лэфем с тяжелым вздохом. — Зачем же он тогда приезжает?
— Не могу знать. Он, например, говорит, что в Бостоне сейчас нет никого из знакомых. Вот когда они вернутся, а он все будет ездить сюда, тут и посмотрим.
— Что ж, — сказала мать; но проходили недели, все труднее было объяснять приезды Кори тем, что ему одиноко в городе, и она обратилась за поддержкой к мужу.
— Сайлас, я уж не знаю, правильно ли, что мы принимаем Кори. Вся его семья в отъезде.
— Он в совершенных годах, — сказал полковник. — И может ездить куда хочет. И не важно, где его семья.
— А вдруг они не хотят, чтобы он сюда ездил? Хорошо ли, что ты его принимаешь?
— А как ему запретишь? Ей-богу, Персис! И что это с вами со всеми? Вас послушать, так лучше этих самых Кори на всем свете нет, а мы им в подметки не годимся.
— Я не хочу, чтобы они сказали, будто мы воспользовались, что они в отъезде, и приманивали его.
— Пусть попробуют сказать! — крикнул Лэфем. — Хоть они, хоть еще кто!
— Ну ладно, — сказала жена, переходя от этой заботы к другой. — Никак не пойму, нравится она ему или нет. И Пэн не знает, а может — не говорит.
— Думаю, что очень даже нравится, — ответил полковник.
— Он вроде ничего еще не сказал и не сделал, чтобы стало ясно.
— Ну, я, например, набирался храбрости год с лишком.
— То было дело другое, — сказала миссис Лэфем, отмахиваясь от такого сравнения, но, впрочем, ласково. — Если бы она была ему нужна, в его положении нетрудно набраться храбрости и объясниться.
Лэфем стукнул кулаком по столу.
— Слушай, Персис! Раз и навсегда, чтоб я больше этого не слышал! У меня состояния почти миллион, и каждый цент я сам нажил, и мои дочери хоть кому пара. Мне плевать на его положение. Он не таков, чтобы зазнаваться, но если когда-нибудь попробует, я его живехонько выпровожу. Пожалуй, я поговорю с ним…
— Нет, только не это! — взмолилась жена. — Я ничего, я просто так сказала. Он очень скромный, а Айрин, конечно, кому угодно пара. Пусть все идет своим чередом. Все образуется. С молодежью никогда не угадаешь. Может, она очень чопорна. Ты только не говори ничего. Не скажешь?
Лэфем тем легче дал себя уговорить, что после вспышки гнева почувствовал, что именно гордость и помешает ему выполнить то, чем он из гордости угрожал. Он удовольствовался обещанием жены, что она никогда не станет больше представлять это дело в таком обидном для них свете, а она получила некоторую поддержку в его несокрушимой самоуверенности.
12
Миссис Кори с дочерьми вернулась в начале октября, проведя после Бар-Харбор недели три-четыре в Интервэйле. Они слегка загорели с тех пор, как в июне уехали из города, но ни в чем больше не изменились. Старшая дочь, Лили, привезла немало эскизов водорослей и грибов-поганок на фоне скал и гнилых пней, которые никогда не будут закончены и никому не будут показаны, ибо она знала им цену. Младшая, Нэнни, прочла множество романов, остро ощущая, сколь неверно они изображают жизнь; и повидала немало сцен из жизни, сожалея об их непохожести на романы. Обе они были милые девушки, образованные, разумеется, всегда хорошо одетые и достаточно хорошенькие; но ни на море, ни в горах не встретили они никого, кто мог бы сыграть роль в их жизни, и вернулись домой, к обычным своим занятиям, без надежд и без опасений.
За отсутствием этого, они проявили тем больший интерес к делам брата, которые немало заботили их мать, как стало ясно после первых же взаимных приветствий.
— Кажется, все продолжается, а ваш отец не написал об этом ни слова, — сказала она, качая головой.
— А чем бы это помогло? — спросила Нэнни, миниатюрная блондинка с пышными волосами, которые красиво выбивались из-под шляпки. Шляпка шла ей более всего. — Ты бы только расстроилась. Он не мог помешать Тому, и ты не смогла, когда нарочно для этого приезжала.
— Думаю, папа мало что знал, — сказала Лили. Это была высокая худая брюнетка, казалось, всегда зябнувшая, так что, однажды увидев ее, вы всегда представляли ее себе в сочетании с теплыми шалями различных цветовых оттенков.
В любой семье женщины весьма серьезно относятся к возможности того, что молодой человек заинтересуется другой женщиной. Муж дочери или сестры не становится частью семьи, ему не требуются нежности и заботы; но жена сына или брата имеет на его мать и сестер неоспоримые права. Некая принятая женским полом условность вынуждает их выражать ей нежность, любить ее или делать вид, что любят, и ввести в свой круг, как бы она ни была им противна. В семье Кори тут были замешаны не одни лишь чувства. Семья была отнюдь не бедна и по части денег не зависела от Тома Кори; но мать, не сознавая этого, привыкла во всем полагаться на его суждения и советы, а сестры, видя его равнодушным к девушкам, стали смотреть на него как на полную свою собственность; и кончиться это должно было не с его женитьбой, а с их замужеством, которое пока не предвиделось. Были девушки — они охотно выбрали бы для него одну из них, — которые взяли бы его, не отнимая у семьи; но от девушки вроде мисс Лэфем нельзя было ожидать подобного великодушия.
— Может быть, — говорила мать, — не так уж это было бы плохо. Она очень ласкова со своей матерью; она, видимо, слабохарактерная, хотя кое в чем очень умелая.
— О, она и с Томом будет очень ласкова, будьте уверены, — сказала Нэнни. — А из таких слабохарактерных выходят самые узколобые. Она вообразит, будто мы с самого начала были против нее.