Возвышение Сайласа Лэфема
— Я чувствую, что на него это совсем непохоже, — сказала миссис Кори, выражаясь все более неясно, как часто бывает с женщинами, знающими, чего они хотят. — Брось читать, пожалуйста, Бромфилд! Я ведь очень беспокоюсь. Я должна узнать, насколько это серьезно. Не могу я терпеть дольше. И не понимаю, как ты можешь быть спокоен, ничего не зная.
— Я, например, не знаю, что со мной будет после смерти, и, однако, сплю спокойно, — ответил Бромфилд Кори, откладывая газету в сторону.
— Это совершенно иное.
— И более серьезное? Ну ладно, что ты можешь сделать? Мы уже обсуждали это, когда ты летом приезжала и согласилась со мной, что сделать мы ничего не можем. С тех пор ничто не изменилось.
— Нет, изменилось, продолжается по-прежнему, — сказала миссис Кори, снова противореча себе в словах. — Я должна прямо спросить Тома.
— Дорогая, ты же знаешь, что не сможешь.
— Тогда почему он нам ничего не рассказывает?
— Он не может, если ухаживает за мисс Айрин — так ее, кажется, зовут? — как принято у американцев. Он скажет нам, когда объяснится с ней. Так поступил когда-то и я. Вспомни нашу собственную молодость, Анна. Правда, это было давно.
— Все было иначе, — сказала миссис Кори, почувствовав, однако, легкое волнение.
— Почему иначе? Мамаша Лэфем знает, влюблен ли Том в ее дочь или нет; несомненно, знает это от нее и папаша Лэфем. А нам не знать этого, пока не узнает сама девушка. Будь уверена. Твоя мать про нас знала и сказала твоему отцу; а мой бедняга отец ничего не знал до самой помолвки; а я ухаживал за тобой или, как ты это называешь, — волочился…
— Нет, это ты так называл.
— Значит, я? Целый год или дольше.
Жена не могла не утешиться несколько при воспоминании о днях юности и любви, оживших при этих словах, хотя ей неприятно было связывать их с чувствами ее сына к Айрин Лэфем. Она задумчиво улыбнулась.
— Ты, значит, думаешь, что они еще не поняли друг друга?
— Вероятно, поняли.
— И объяснились?
— Из нашего разговора логически следует, что нет. Но тебе не обязательно так думать. А теперь можно я почитаю, дорогая?
— Да, теперь можешь, — сказала миссис Кори с одним из тех вздохов, какими женщины выражают скорее свою уверенность в никчемности мужей вообще, чем недовольство собственным супругом.
— Спасибо, дорогая, тогда я уж и закурю, — сказал Бромфилд Кори, закуривая сигару.
Она оставила его в покое и не пыталась больше добиться чего-либо от сына. Это не значит, что она ничего не предприняла. Разумеется, она даже себе, а тем более другим, не призналась, зачем сделала утренний визит Лэфемам, которые к этому времени перебрались из Нантакета на Нанкин-сквер. Дочерям она объяснила, что давно чувствовала себя неловко, использовав это знакомство, чтобы получить деньги на благотворительные цели, и больше его не поддерживая. Кроме того, ей казалось, что ей следует как-то признать деловую связь Тома с отцом семейства, дабы никто не подумал, будто семья Тома этого не одобряет.
— Да, дела есть дела, — сказала, смеясь, Нэнни. — А нас опять хочешь взять с собой?
— Нет, на этот раз я поеду одна.
На этот раз ее экипаж легко нашел дорогу на Нанкин-сквер, и она послала со служанкой карточку, которую миссис Лэфем получила в присутствии своей дочери Пенелопы.
— Придется принять ее, — пролепетала она.
— Да, но почему такой виноватый вид, мама? — сказала девушка. — Ты не сделала ничего такого уж дурного.
— А мне сдается, что сделала. Не знаю, что со мной. Раньше я этой женщины не боялась, а сейчас, кажется, не посмею взглянуть ей в глаза. Он ведь по своей воле к нам ездил, и, видит бог, я этому долго противилась. Я не хотела, чтобы он бывал у нас. А вообще-то мы такие же порядочные, как они, и у твоего отца вдвое больше денег. Не нам просить у них милостей. Думаю, они были рады устроить его у твоего отца.
— Это все, конечно, доводы в твою пользу, — сказала девушка. — Повторяй их про себя, всякий раз считай до ста, прежде чем заговорить, и как-нибудь все обойдется.
Миссис Лэфем растерянно поправляла свою прическу и ленты в ожидании появления миссис Кори. Она тяжко перевела дух, взглянула невидящими глазами на дочь и поспешила вниз. Действительно, при первых встречах с миссис Кори она не робела перед ней; но с тех пор она поняла, как мало знает свет; и столько раз возвращалась к тому, что неверно понимала и что проницательно угадала, что уже не могла встретить ее, как прежде, на равной ноге. Несмотря на бодрый дух и чистую совесть, какими только может обладать женщина, миссис Лэфем внутренне робела и с ужасом спрашивала себя, с чем явилась гостья. Она то бледнела, то краснела и заговорила с гостьей довольно бессвязно. Она смутно слышала, что миссис Кори что-то очень хорошо сказала о сыне, о его интересе к новой работе и о том, как он доволен. Но она не спускала с миссис Лэфем взгляда и видела ее смущение. Миссис Лэфем негодовала, сознавая свою невиновность. Однако под этим взглядом она стала чувствовать, будто и впрямь гнусно воспользовалась отсутствием миссис Кори, чтобы отнять у нее сына и женить его на Айрин. Пока все это мучительно ворочалось в голове миссис Лэфем, она вдруг услышала, что миссис Кори хотела бы иметь удовольствие увидеть мисс Айрин.
— Ее как раз нет дома, — сказала миссис Лэфем. — Не знаю, когда она вернется. Пошла взять книгу. — Тут она снова покраснела, вспомнив, что Айрин потому пошла за книгой, что о ней говорил ей Кори.
— Как жаль, — сказала миссис Кори. — Я надеялась повидать ее. А как другая ваша дочь, с которой я не знакома?
— Пенелопа? — спросила миссис Лэфем с некоторым облегчением. — Она дома. Я ее сейчас позову. — Лэфемы еще не додумались тратить излишек своих денег на слуг, которых вызывают звонком; они держали двух служанок и истопника, и так продолжалось уже десять лет. Если бы миссис Лэфем позвонила из гостиной, служанка пошла бы отпирать входную дверь, уверенная, что кто-то пришел. Миссис Лэфем сама поднялась наверх за Пенелопой, и девушка, хоть и встретила ее насмешками, пришла вместе с ней.
Миссис Кори смерила ее взглядом, а Пенелопа, будучи ей представлена, отошла в глубь комнаты и села; внешне покорившись предстоящему испытанию, она отвечала своим медлительным голосом на вопросы миссис Кори.
— Вы, барышни, вероятно, с удовольствием переедете в новый дом, — сказала та вежливо.
— Не знаю, — ответила Пенелопа. — Уж очень мы привыкли к старому.
Миссис Кори несколько опешила, но продолжала сочувственно:
— Конечно, вам будет жаль расставаться со старым.
Миссис Лэфем не удержалась, чтобы не заметить:
— Если бы это зависело от девочек, мы бы, наверное, так и не переехали.
— В самом деле? — спросила миссис Кори. — Они так привязаны к этому дому? Но я их понимаю. Мои дети были бы в отчаянии, если бы надо было уезжать из нашего старого особняка. — Она обратилась к Пенелопе: — Но подумайте, как красив ваш новый дом и как чудесно он расположен.
— Да, мы, вероятно, и к нему привыкнем, — сказала Пенелопа в ответ на дидактическое утешение.
— Думаю, что и полюбите, — продолжала покровительственно миссис Кори. — Сын говорил мне, какой чудесный вид на залив открывается оттуда. Он находит, что ваш дом великолепен. Он, кажется, имел удовольствие именно там встретиться со всей вашей семьей, когда только что приехал.
— Да, он, наверное, был нашим первым гостем.
— Он просто восхищен вашим домом, — сказала миссис Кори вежливо, но не сводя с Пенелопы пронзительного взгляда, словно стараясь угадать по ее лицу, чем еще восхищен ее сын, и надеясь, что она это вдруг нечаянно выдаст.
— Да, — сказала девушка, — он несколько раз побывал там с нашим отцом, а уж тот не преминул продемонстрировать все его достоинства.
Мать несколько приободрилась, увидев такое спокойствие дочери.
— Девочки потешаются над отцом: уж очень он носится с постройкой и только и знает, что о ней говорить.
— О, в самом деле? — спросила миссис Кори вежливо и рассеянно.