Повитель

— Ну, там видно будет… Ты сам говорил: обещать — еще не дать.
— Тьфу, — плюнул со злостью старик и растер плевок сапогом. — А ты не крути, женись — да все тут. Тогда я пойду, может…
Григорий молчал.
— Да ведь, сынок, чего тебе? — подступил к Григорию отец, хватая его за пиджак. — У попа водятся деньжонки, потрясем его. Время, правда… неспокойное. Да, может, уляжется все. Я ли тебе зла желаю? Женись, сынок…
— Ладно, сказал же — там видно будет… — неопределенно ответил Григорий и пошел в дом, но обернулся и промолвил: — И вообще, батя, рано опускать руки. Мы еще встанем. И возьмем свое. Про рыбокоптильню не забыл? Я помню. Погоди, всему свое время. Так что сходи к попу. И Анну Туманову встретишь — позови. Не потому что… а так… работы вон сколь в доме!..
В тот же день Петр Бородин сходил к попу Афанасию.
— Ну что? — спросил Григорий, когда отец вернулся. — Уговорил?
Старик бросил в угол костыль, вместо ответа громко выругался.
— Что? Не уговорил? Или… успел жалобу настрочить? — не на шутку испугался Григорий.
— Куда ему жаловаться-то? Опоздал он, вот что… Там, — махнул старик за окно, где плескалось озеро, — там, в городе, говорят, такое творится — все вверх дном стало!
Григорий, пытаясь сообразить, в чем дело, опустился на стул, уперся руками в колени, стал смотреть себе под ноги, покачивая головой.
— Ну ладно. Может, еще… — неуверенно проговорил наконец Григорий. — Нам-то все равно… Что терять осталось?
— Что терять? — переспросил старик. — Теперь уж видно что… Опоздали и мы, однако, сынок, со своим хозяйством, как поп с жалобой. А поп не наврал. Лопатин вон грузит добришко да в лес подводу за подводой… Чует, подлец, какой ветер дует… Такие дела! Э-э… — Старик махнул рукой и поплелся в кухню.
Вечером к Бородиным завернул Терентий Зеркалов. Тряхнув по привычке косматой головой, проговорил:
— Ну, отошел, стало быть? Я и то думаю — пора. Полагаю, бутылка самогонки за тобой…
— Садись, — кивнул Григорий на стол и ногой пододвинул табуретку.
Старик сам принес бутылку крепкого первача, поставил перед Зеркаловым, спросил:
— Что отец-то говорит?
— Всякое. Выпьет — матерится, а трезвый — молчит больше.
— Ну, не прикидывайся дурачком. Пей давай.
Зеркалов сам налил себе в стакан, потом хотел налить Григорию, но тот закрыл стакан ладонью.
— Что так? — спросил Зеркалов, не выказывая особого удивления.
— Слаб еще после… после болезни, — ответил Григорий.
— Ага. Ну, поправляйся, набирайся сил.
Опьянел Терентий быстро, после первого же стакана. Встряхивая головой сильнее обычного, спросил Григория:
— Слыхал, Маврушка-то? Пришла в себя… Теперь бы самое время опять под окном у нее посвистеть, да… некому. Уехали…
— Как уехали?! — даже привстал со стула Петр Бородин. — Когда, куда? Я ведь сегодня только у них был!
— Куда — не знаю. А когда — могу сказать. Только что сундуки склали на подводу — и Митькой звали. Попик, брат, не промах, раздумывать не любит. Чемоданчики заранее приготовил.
— Врешь? — задохнулся Петр Бородин.
Зеркалов усмехнулся, посоветовал:
— Сбегай к их дому, посмотри, коль не веришь. Остались мы без попа.
— Значит… что же это делается на земле? Он ведь говорил мне, что в городе… того, началось. А я еще — верить, не верить… Значит, пропадем? А?
— Ну-у! Зачем так скоро? Мы еще посмотрим… — Терентий замолчал, глянул вначале на неподвижно сидящего Григория, потом на его отца и проговорил: — Ты, папаша, вот что… Поди-ка отсюда, мы поговорим с Гришухой… по одному делу.
— Так ведь что же… — начал было старик, но Зеркалов встал, взял Петра Бородина за плечи. Старик, не сопротивляясь, поднялся и вышел.
Возвратясь к столу, Зеркалов опять налил из бутылки себе и Григорию, прошептал:
— Я тебе вот что хочу сказать… Тебя знаешь кто разделал в переулке?
— Ну? — приподнял голову Григорий.
— Андрюха Веселов.
Григорий резко повернулся к Зеркалову, и тот сразу замолчал.
— Ну, говори, — задыхаясь, попросил Григорий.
— Что говорить? Я подбежал на шум — Андрюшка с компанией трудятся вокруг тебя. Тогда я… вот так…
Терентий сунул руку за пазуху — и в руке у него холодно блеснуло лезвие ножа. Григорий впился в него сузившимися глазами, и тонкие ноздри его стали едва заметно подрагивать.
— Это, знаешь, штука! — проговорил Зеркалов, играя ножом. — Они и сыпанули от тебя, как горох… Вот что, брат… А то бы замолотили.
Зеркалов еще повертел в руках нож и хотел спрятать, но Григорий схватил Терентия за руку:
— Дай сюда!..
— На… — тотчас проговорил Зеркалов и наклонился к самому уху: — Это ты правильно. Только верни потом.
Через несколько минут они вышли на пустынную улицу.
На небе не было ни луны, ни звезд. Огней в домах люди почему-то тоже не зажигали. Казалось, деревня притаилась на берегу огромного озера в ожидании чего-то необычного. Над крышами кое-где маячили темные пятна тополей. Время от времени в ветвях деревьев возились спросонья неуклюжие, отъевшиеся за лето галки, но быстро затихали. И опять устанавливалось над деревней полнейшее безмолвие.
Григорий, чуть нагнув голову, широко и твердо шагал по улице в ту сторону, где жил Андрей Веселов. Терентий семенил рядом, забегая то с правой, то с левой стороны.
— Ты только, Гришуха, не теряй времени… Выйдет Андрей, ты р-раз — и маху в лес, — шептал он то в одно, то в другое ухо. — Тебе это потом зачтется… в заслугу. Ты уж поверь — зачтется, раз я говорю.
— Отстань, — сквозь зубы цедил Григорий, почти не слушая его.
Но Зеркалов не унимался:
— Главное — чтобы без шума… и быстрее. А то — Ракитин напротив живет. Понял?
— Понял. Отстань ты…
— Э-э, ничего ты не понял! — досадливо воскликнул Зеркалов. Но когда Григорий очутился перед домом Веселова, Терентий куда-то исчез.
Несколько секунд передохнув, Григорий нагнулся и вытащил из-за голенища сапога нож… Потом грохнул ногой в дверь:
— Вылазь!.. Должок пришел отдать…
Но за дверью было тихо. Григорий, еще помедлив немного, нажал на нее плечом И в ту же секунду кто-то схватил его за шиворот и отбросил прочь.
Не поняв толком, что случилось, Григорий тотчас вскочил на ноги, сжимая рукоятку ножа.
— Ты вот что.. Поворачивай отсюда, понятно? — услышал он слева от себя голос Тихона Ракитина и, вздрогнув, резко обернулся. Ракитин стоял у палисадника в тени деревьев.
— Ты!.. Чего мешаешься? — крикнул Григорий, подскакивая к Ракитину. Но в то же время скрипнула дверь, и Григорий невольно обернулся на звук. В дверях, закутанная в большой платок, стояла Дуняшка.
Потом она не спеша спустилась с низенького крылечка и подошла к Григорию, придерживая рукой сползающий с плеч платок. На Григория пахнуло теплом молодого, свежего, разогретого сном женского тела, и у него закружилась вдруг голова, мелко задрожали ноги, отказываясь сдвинуться с места.
— Дай мне ножик, — спокойно потребовала Дуняшка и протянула руку.
Григорий покорно отдал ей нож и стал оглядываться по сторонам, точно недоумевая, как здесь оказался.
Дуняшка, пряча нож под шаль, сказала негромко и властно:
— Уходи отсюда сейчас же…
Григорий поднял глаза на Ракитина, точно спрашивая: «Уходить или нет?» — повернулся и, сгорбившись, зашагал обратно, так и не вымолвив больше ни слова.
Едва отошел на несколько шагов от Дома Веселова, как откуда-то из темноты вынырнул Терентий Зеркалов, рванул его за плечо:
— Ты-ы… слюнтяй!.. Надо бы хоть Ракитина… И тем же поворотом — в избу. Застал бы Андрюху в одних подштанниках. А ты… раскис перед бабой…
Григорий остановился, прохрипел:
— Ничего… ничего. Я еще отомщу… Он еще от меня… — И пошел дальше, нагнув голову.
 
Глава четвертая
 
1
Хлеб Бородины все-таки успели убрать и составить в суслоны до снегов. Вечером, лежа в постели, Григорий чувствовал, как дрожат от перенапряжения ноги.