И маятник качнулся…

Почему она напала на меня? Почему попыталась смять и уничтожить первым же натиском? Почему гнала прочь? Испугалась? О нет, в темных глазах не было и тени страха! Даже страха за своего возлюбленного… Стоп! А что же в них было? Растерянность. Недоумение. Болезненная ярость. Обида. Странный набор чувств, не правда ли? Она словно боролась сама с собой: мечтала оказаться на другом конце мира и в то же время сгорала от желания прикоснуться ко мне… Магия? Но Мантия молчала, только чуть шевельнулась, когда мои пальцы пробежали по нежной коже… Прикоснуться… Она хотела прикоснуться… Прикоснуться, чтобы… Что? В ее глазах была и некая обреченность, свойственная человеку, знающему, что в следующий момент он может исчезнуть, но не меняющему свое решение… Неужели эта девица из рода Видящих Истину? Это будет проблемой… Нет, линия не может быть чистой – это я бы заметил – но иногда достаточно и малой толики древнего наследия… Возможно, она сама не понимает, что именно почувствовала, и не поймет никогда, но… Она хотела войти в мою Мантию. Чтобы погибнуть, потому что для Видящей я смертельно опасен. Но почему девица неосознанно стремилась умереть? Она должна быть совершенно довольна своей жизнью, и недуг возлюбленного – еще не повод навсегда оставить его в одиночестве. Значит ли это, что она тяготится наложенным заклятием, не зная о его существовании? Или она чувствует за собой иную вину? Вину, которая может быть искуплена чем-то вроде смерти?
Я отложил рубашку, воткнул нож в изголовье кровати и вытянулся во весь рост на расправленном одеяле, расслабляя ноющее тело.
Тот, кто зачаровал девицу, приложил все усилия не только, чтобы скрыть свою работу, но и наделил «уздечку» совершенно несвойственной ей особенностью – способностью ощутить угрозу и принять меры по ликвидации оной… Или это были другие чары? Нет, скорее внешний слой… Что ж, дорогуша, выходит, я зря тебя раззадорил? Ты атаковала, потому что лучшая защита – это нападение, а висящему на тебе заклятию просто необходимо было защититься… Фрэлл, и угораздило же меня столкнуться с Видящей! А что я буду делать при следующей встрече?
«Следующая встреча пройдет иначе…»
Почему ты так уверена?
«Ты правильно оценил противника, и когда вы встретитесь снова, я подниму Щиты…»
Щиты… Ты могла меня укрыть?!
«Разумеется… Мне легко это сделать…»
Почему же сегодня Щитов не было?
«Потому что ты должен учиться…»
Учиться?! Я мог совершить непоправимую ошибку!
«Для нее, не для тебя…»
Бессердечная тварь! Тебе не жаль никого – ни людей, которые проходят рядом со мной, ни меня самого!
«Разве я должна тебе помогать?»
А что ты должна делать?
«Ничего…»
Как это?!
Я оторопел.
«Я существую вместе с тобой, но и вне тебя – тоже… Мне все равно, умрешь ты или будешь жить…»
Вот как ты заговорила?! Я запомню!
Звонкий щелчок сошедшихся вместе Пластов подсказал мне, что Мантия уснула. Или сделала вид, что уснула. Ну и фрэлл с ней… Нашла чем испугать… Я тер зудящие виски до тех пор, пока кожа на них не начала гореть. Если каждый разговор с Мантией будет так меня изматывать, пусть лучше она спит беспробудным сном!
Обедать вашего покорного слугу никто не звал – я сам спустился вниз, предварительно выждав, пока квартиранты Гизариуса разбредутся по своим покоям, и застал в кухне усталого доктора. Он наблюдал за кипящим в глиняном горшке очередным травяным отваром.
Гизариус скосил взгляд в мою сторону и пробормотал что-то нелицеприятное. Я сделал вид, что ничего не заметил. С минуту мы пялились друг на друга, ожидая, кто первым нарушит неловкое молчание. Мои нервы оказались крепче.
– Смотрю я на тебя и никак не могу понять: то ли ты и вправду дурак, то ли очень убедительно притворяешься. – В голосе доктора слышалось разочарование.
– А что вас больше устроит? – равнодушно поинтересовался я.
– Меня больше всего устраивает, когда ты спишь лицом к стене. – Доктор был на грани взрыва. – И я с большим удовольствием снова напоил бы тебя снотворным!
– О, совсем забыл! – Нужно было сказать Гизариусу про сон и проблемы, с ним связанные. – Мне подолгу спать нельзя.
– Это еще почему? – Он нахмурился.
– Видите ли… – Как можно рассказать все, не упомянув ни о чем? Вот задачка… – Если я буду часто принимать снотворное в больших количествах, то в один прекрасный день могу не проснуться.
– И почему этот день будет прекрасным? – съехидничал доктор.
– Вы же мечтаете меня усыпить, не так ли? – За что боролся, на то и напоролся! Ну как, нравится?
Гизариус вздохнул:
– Нет, ты определенно беглый королевский шут, других версий у меня нет.
– Почему сразу – шут? – обиделся я.
– Потому что вечно шутишь, но твои шутки по большей части – очень злые и острые вещички.
– Я всегда стараюсь говорить серьезно. – Я продолжал дуться.
– Угу, – буркнул доктор. – Всегда стараешься, но получается это у тебя так редко, что никто не замечает…
– Может быть, оставим в покое мою грешную душу? – предложил я, роясь в остатках обеденной трапезы. – Давайте лучше поговорим о персонах более интересных, чем я.
– И о ком же, позволь узнать?
– Например, о девице, которая все утро стонала под принцем, – ответил я, щедро намазывая кусок хлеба паштетом из птичьей печени.
Доктор снял горшок с огня и сел за стол напротив меня.
– Ты знаешь, что тебе не идет грубость?
– О чем вы? – Я попытался прикинуться дурачком. Не вышло. Гизариус покачал головой и продолжил:
– Объясни, пожалуйста, почему ты так себя ведешь?
– Да никак я себя не веду. – Сейчас кусок в горле встанет. От таких вопросов…
– Вот именно! Ты стараешься быть никаким, но в результате твоя речь пестрит фразами, которым не научишься, роясь в отбросах, а твое поведение является жуткой смесью нахальства и галантности. Это выглядит по меньшей мере неестественно, ты не думал?
– Я вообще редко думаю, – огрызнулся я.
– Опять мимо, – резюмировал доктор. – Неудачная попытка. Попробуй еще раз.
– Чего вы хотите добиться? – Я посмотрел на него с нескрываемым раздражением.
– Я хочу, чтобы ты привел себя в состояние равновесия. Твое шатание из стороны в сторону плохо кончится…
– Я знаю, – пробормотал я, впиваясь зубами в хлеб.
– Ты хочешь рассыпаться на кусочки? – Сколько участия и заботы, вы поглядите!
– Моя жизнь принадлежит только мне. – Отвяжись, зануда!
– Вряд ли. – Доктор улыбнулся. – Впрочем, ты вполне самостоятелен и самодостаточен, чтобы решить, когда уходить и когда – возвращаться.
– На сегодня воспитание закончено?
– Можешь считать, что да. Так что ты хотел узнать?
Фрэлл, он совсем сбил меня с мысли!
– Эта девица… Кто она? Откуда? Из какой семьи? Какие отношения связывают ее с принцем?
·– Больше похоже на вопросы дознавателя, чем на невинное любопытство. – Доктор прищурил глаза. – А ты, часом, не из Орлиного Гнезда [8]?
Сказать бы тебе, из какого «гнезда» я выпал, да не поверишь. А если и поверишь… У меня и так слишком много проблем – зачем увеличивать их тяжесть во сто крат?
– А почему не из Гильдии навигаторов, егерей или Постоялого Двора? Чем вам любезнее Орлиное Гнездо? – съязвил я, наливая разбавленное водой вино в кубок, оказавшийся поблизости.
– Ты хорошо осведомлен… – В голосе доктора появилось беспокойство.
– Ай, бросьте! – Я отхлебнул. – Эти названия знает любой мальчишка в Четырех Шемах!
– Но и ты – тоже. – Последнее слово перекрыло рекорд многозначительности всей предыдущей речи Гизариуса.
– Я не имею отношения к славному делу слежки и доносительства, – устало сказал я.
– Из Гнезда открывается много дорог. – Доктор сурово сдвинул брови, но через мгновение улыбнулся. – Можешь не волноваться, я уверен, что ты не оттуда.
– На чем же зиждется ваша уверенность? – с интересом спросил я.