Краснокожий пророк
— Ну да, но если б Джексон и Уивер так же, как и мы, принялись травить своих краснокожих виски, войны бы не было вовсе.
Рвач сплюнул в плевательницу. Попал.
— Этот краснокожий, Такумсе…
— Что такое? — поглядел на него Гаррисон.
— Он меня беспокоит.
— Но не меня, — фыркнул Гаррисон. — У меня на полу валяется его брат. Такумсе не посмеет ничего сделать.
— Когда он ткнул в меня пальцем, я почувствовал его прикосновение, хоть он стоял в другом конце комнаты. Может, он обладает способностями к волшебству? Умеет людей приманивать? Или управлять ими на расстоянии? Мне кажется, он опасен.
— Рвач, ты ж не веришь во всякие обереги, а? Ты образованный, здравомыслящий человек, я думал, тебя подобные предрассудки не волнуют.
— Волнуют, как, впрочем, и тебя, Билл Гаррисон. Перевертыш тебе говорил, достаточно ли тверда эта земля, чтобы строить на ней форт, а когда твоя первая жена рожала, ты вызывал светлячка, чтобы посмотреть, правильно ли малыш лежит в утробе.
— Предупреждаю, — нахмурился Гаррисон, — мою жену не трожь.
— Какую именно, Билл? Тепленькую или ту, что уже остыть успела?
В ответ Гаррисон разразился долгой вереницей проклятий. Рвач слушал и наслаждался — о, как он был доволен! Да уж, в умении разогреть человека ему не откажешь, причем куда веселее подогревать человеческую злость, потому что пламени от нее не бывает, зато идут клубы пара, раскаленным воздухом так и веет.
Рвач милостиво позволил старине Биллу Гаррисону повопить минутку-другую. Затем улыбнулся и поднял руки, демонстрируя, что сдается.
— Билл, ты ж знаешь, ничего дурного я не имел в виду. Я и не подозревал, что ты последнее время стал таким обидчивым. Я-то посчитал, что мы оба знаем, откуда берутся дети, как они туда попадают и как появляются на свет, и твои бабы в этом смысле ничем не отличаются от моих. Когда она лежит на кровати и вопит как оглашенная, поневоле побежишь за повивальной бабкой, которая и сон сумеет набросить, и боль отвести, а когда ребенок не выходит, зовешь светлячка, чтобы он сказал, как там малыш. Поэтому выслушай меня, Билл Гаррисон. Этот Такумсе, он обладает каким-то даром, живет в нем какая-то сила. Он не тот, за кого себя выдает.
— Да неужто, Рвач? Может, ты прав, а может, и нет. Только он сказал, что слепой глаз Лолла-Воссики прозреет прежде, чем я успею наложить на этого дикаря лапы, так что вскоре мне представится возможность доказать ему, что он вовсе не такой могущественный провидец, каким себя мнит.
— Кстати, об одноглазом, по-моему, от него начинает дурно попахивать.
Гаррисон срочно вызвал своего адъютанта:
— Пришлите сюда капрала Уизерса и четырех солдат. Немедленно.
Военная дисциплина, которую поддерживал Гаррисон, поражала. И тридцати секунд не прошло, а солдаты уже вбежали в кабинет. Капрал Уизерс отдал честь и отрапортовал:
— Генерал Гаррисон, отряд по вашему приказанию явился.
— Прикажите трем солдатам оттащить это животное в конюшню.
Капрал Уизерс тут же повиновался, задержавшись ровно на секунду, чтобы ответить:
— Так точно, генерал Гаррисон.
Генерал Гаррисон. Рвач улыбнулся. Он-то знал, что в последней войне с французами Гаррисон служил под командованием генерала Уэйна и выше должности полковника не поднялся. Генерал. Губернатор. Какая напыщенность…
Но Гаррисон снова обратился к Уизерсу, посматривая теперь на Рвача:
— А сейчас вы и рядовой Дики арестуете мистера Палмера и посадите его за решетку.
— Арестуют? Меня? — заорал Рвач. — Что ты мелешь?!
— Обычно он с собой носит оружие, поэтому вам следует тщательно обыскать его, — продолжал Гаррисон. — Я предлагаю раздеть его прямо здесь, прежде чем посадить за решетку, и отправить в тюрьму голышом. Не хотелось бы, чтобы этот скользкий типчик удрал ненароком.
— За что ты меня арестовываешь?!
— У нас имеется ордер на твой арест по обвинению в неуплате долгов, — объяснил Гаррисон. — Кроме того, ты обвиняешься в продаже виски краснокожим. Естественно, нам придется конфисковать все твои товары — в частности, те подозрительные бочонки, что мои солдаты таскали весь день в крепость, — и продать их, чтобы оплатить твой долг. Выручив с их продажи достаточную сумму, мы освободим тебя от несправедливых обвинений в спаивании краснокожих, после чего отпустим на свободу.
Произнеся эту тираду, Гаррисон вышел из кабинета. Рвач дергался, плевался, поминал жену Гаррисона и мать, но рядовой Дики крепко держал в руках свой мушкет, а на конце того мушкета сидел добрый штык, поэтому Рвачу ничего не оставалось делать, кроме как раздеться и позволить себя обыскать. Только это ничего не изменило, и он снова принялся ругаться, пока голышом под надзором Уизерса маршировал через весь форт. Ему даже одеяла не дали, заперев в одну из кладовых. Кладовая была наполовину заполнена пустыми бочонками, оставшимися с последнего привоза виски.
Дожидаясь суда, Рвач просидел взаперти ровно два дня. Впервые в его сердце зародилось желание убить. Можете быть уверены, он придумал массу способов отомстить. Сначала он решил подпалить кружевные занавески в доме Гаррисона, потом — поджечь амбар, где хранилось виски. Но лучше всего вообще весь форт спалить. Какой резон быть факелом, если не можешь использовать свой дар, чтобы поквитаться с тем, кто сначала притворяется твоим другом, а потом заключает тебя в тюрьму?
Но форт поджигать он не стал, потому что надо быть круглым идиотом, чтобы устроить здесь пожар. Рвач знал, что, если одно из зданий внутри крепости загорится, меньше чем за полчаса пламя перекинется и на противоположный конец форта. Все тогда кинутся спасать своих жен, детей, порох, виски и не вспомнят о каком-то торговце, запертом в одной из кладовых. Рвачу совсем не хотелось сгореть заживо в пожаре, который он сам же и устроил, — что ж это будет за месть такая? Он успеет поджечь пару-другую домов, когда ему на шею накинут петлю, но рисковать собственной шкурой, чтобы поквитаться с предателем, он не собирался.
Однако главной причиной того, что Рвач так и не совершил поджог, был не страх, а чисто деловой расчет. Гаррисон хотел продемонстрировать, что ему не нравятся махинации Рвача, который специально задержал груз виски, чтобы заломить цену повыше. Гаррисон показывал ему, что он обладает реальной силой, а Рвач — всего лишь деньгами. Что ж, пусть поиграется в великого и могучего губернатора. Только Рвачу тоже кое-что известно. Он знал, что когда-нибудь Воббская долина подаст петицию в филадельфийский конгресс с просьбой принять ее в Соединенные Штаты. И тогда некий Уильям Генри Гаррисон душу продаст ради того, чтобы стать губернатором штата. А Рвач достаточно выборов повидал, пока торговал в Сасквахеннии, Пенсильвании и Аппалачах, и успел узнать, что немного ты голосов наберешь, если не будешь раздавать направо-налево звонкие серебряные доллары. У Рвача эти серебряные доллары будут. Когда придет время, он может раздать свои денежки голосующим за Гаррисона — и опять-таки может не раздать. Просто так, возьмет и не даст денег. Поможет другому человеку обосноваться в губернаторском особняке, когда Карфаген превратится в настоящий город, а Воббская долина — в полноправный штат. Тогда Гаррисон на всю оставшуюся жизнь запомнит, чем это чревато — бросать нужных людей за решетку. Он зубами будет скрежетать от гнева при виде того, как люди типа Рвача отнимают у него заветную власть.
Вот какими мыслями развлекался Рвач, коротая в запертой кладовке два долгих дня и две темные ночи.
Затем его вытащили, одели и приволокли в суд — небритого, грязного, с торчащими в разные стороны волосами и в мятой-перемятой одежде. Судьей выступал генерал Гаррисон, члены жюри были одеты в мундиры, а защиту представлял — Эндрю Джексон! Очевидно, губернатор Билл хотел позлить Рвача, хотел, чтобы тот начал протестовать, но Рвач тоже не вчера родился. Он знал наперед, что замышляет Гаррисон, поэтому ругаться не стал — выгоды это не принесло бы. Сев на скамью, он выпрямился и решил побыстрее покончить с представлением.