Седьмой сын

Нет, какое убийство! Раздавить таракана – разве это можно назвать убийством? Да никто на белом свете так не считает.
Но кому какое дело, как это называется? Сияющий Человек пришел, чтобы объяснить Элвину, что убийство всегда остается убийством, как его ни назови.
Вдруг Сияющий Человек пропал. Свет потух, а когда Эл открыл глаза, в комнате никого не осталось, кроме крепко спящего Кэлли. Слишком поздно, чтобы просить прощения. В отчаянии Эл-младший закрыл глаза и снова разрыдался.
Сколько прошло времени? Несколько секунд? Или Элвин задремал и не заметил, как пролетели часы? Хотя неважно – свет опять вернулся. Снова он проник в его тело, пронзив до самого сердца, шепча ему, успокаивая. Элвин вновь открыл глаза и взглянул в лицо Сияющего Человека, ожидая, что тот заговорит. Когда тот ничего не сказал, Элвин подумал, что говорить нужно ему, поэтому начал давить из себя слова, слова, которые не могли выразить чувств, которые бушевали в его душе.
– Извините, я больше никогда не буду, я…
Он мямлил, что-то лепетал, но не слышал себя – настолько был расстроен. Однако свет на секунду стал ярче, и он почувствовал, как в его голове возник вопрос. Не было произнесено ни слова, но он понял: Сияющий Человек спрашивает, в чем именно раскаивается Элвин.
Задумавшись, Элвин сообразил, что сам не знает, в чем виноват. Здесь дело было не в убийстве – можно умереть от голода, если не убивать свиней, да и когда хорек убивает себе на ужин мышку, разве можно назвать это убийством?
Тут свет снова подтолкнул его, и ему явилось еще одно видение. Только на этот раз в тельце таракана он не переселялся. Он увидел краснокожего человека, вставшего на колени перед оленем, призывая того прийти и умереть. И олень, весь дрожа, пришел, его большие глаза дрожали от страха. Он знал, что идет на верную смерть. Краснокожий выпустил стрелу, и, воткнувшись в бок животного, она затрепетала. Ноги оленя подогнулись. Он упал. И Элвин понял, что в этом убийстве греха не было, потому что смерть и убийство – всего лишь часть жизни. Краснокожий поступил правильно, так же правильно поступил олень – человек и животное следовали законам природы.
Но если причина крылась не в смерти тараканов, то где ж тогда? В силе, которой он обладал? Он имел дар управлять животными, которые шли туда, куда он пожелает, он мог управляться с деревом, разделяя его там, где оно ломалось легче всего. Он понимал, как устроено все на земле, и следовал этим законам. Этот дар оказался очень полезным по хозяйству. К примеру, Элвин мог сложить две половинки сломанной рукояти мотыги и без клея соединить их так крепко, что инструмент служил вечно. То же самое он мог проделать с двумя кусочками порванной кожи – ему вовсе не обязательно было сшивать их; а когда он завязывал узел на нитке или веревке, никакая сила на свете не могла развязать его. Свой дар он использовал и в общении с тараканами. Он дал им понять, как должно быть, и они поступили согласно его желаниям. Значит, грех заключен в его даре?
Сияющий Человек услышал вопрос до того, как Элвин успел сформулировать его. Последовала вспышка света, за которой явилось еще одно видение. Он увидел себя самого, прижавшего руки к камню, который таял, как масло, под его ладонями. Камень изначально возник таким, каким пожелал его увидеть Элвин, – отделился от горного склона, гладкий и ровный, и скатился вниз, совершенный шар, идеально ровная сфера, которая вдруг принялась расти, пока не приняла вид огромного мира, созданного руками маленького мальчика. На нем появились деревья, пробилась трава, по нему, внутри его, над ним побежали, запрыгали, залетали, заплавали, заползали всевозможные животные. То был каменный шарик, сотворенный Элвином. И эта сила, правильно использованная, не ужасала, а приводила в восхищенный трепет.
Но если убийство и мой дар тут ни при чем, что же я сделал не так?
В этот раз Сияющий Человек ничего ему не показал. В этот раз Элвин не увидел вспышки света и видение ему не явилось. Ответ возник сам собой, но пришел не от Сияющего Человека – поднялся из глубин самого Элвина. Не видеть собственного проступка – что может быть глупее? Так думал он, когда глаза его прояснились и все встало на свои места.
Дело было не в погибших тараканах и не в том, что он отправил насекомых на бойню. Его вина заключалась в том, что он сделал это ради собственного удовольствия. Он сказал, что в соседней комнате их ждет нечто очень хорошее, а на самом деле все было не так, и выиграл от этого только Элвин. Он навредил сестрам, навредил – если это можно так назвать – тараканам, после чего принялся кататься со смеху по кровати, радуясь, что поквитался…
Сияющий Человек услышал мысли, пришедшие из сердца Элвина, и Эл-младший увидел, как из переливающегося глаза пришельца вырвался огонь и ударил его прямо в грудь. Он угадал. Он был прав.
И не сходя с места Элвин принес самую важную клятву в своей жизни. Он обладал даром и умел использовать его, но существовали правила – правила, которым он будет непреклонно следовать, даже если это убьет его.
– Я никогда не воспользуюсь своим даром ради собственной выгоды, – поклялся Элвин-младший.
И когда слова слетели с его губ, он почувствовал, как сердце охватил огонь, пылающий и жгущий изнутри.
Сияющий Человек снова исчез.
Элвин лег и забрался под одеяло, смертельно уставший от слез, но испытывающий поразительное облегчение. Он много бед натворил сегодня. Однако пока он будет следовать принесенной клятве, пока будет использовать свой дар на благо других людей, не обращая его себе в выгоду, ему нечего стыдиться. Голова закружилась, словно лихорадка внезапно отпустила, – а ведь все именно так и было, только что он исцелился от зла, которое зрело внутри него. Он вспомнил, как смеялся, послав на смерть живых существ ради собственного удовольствия, и опять устыдился, хотя теперь стыд лишь приглушенно отдавался в сердце, смягченный знанием, что такого больше никогда не случится.
Лежа на кровати, Элвин внезапно ощутил, как комната опять наполняется светом. Правда, теперь он исходил не от Сияющего Человека. Открыв глаза, Элвин осознал, что свет исходит от него. Руки сияли, и лицо, должно быть, испускало такой же свет, как тот, что мгновения назад исходил от Сияющего Человека. Он отбросил простыни и увидел, что тело мерцает настолько ослепительно, что даже глаза режет и хочется отвести взгляд, – впрочем, на самом деле ему хотелось смотреть и смотреть. «Это действительно я?» – подумал он.
«Нет, не я. Я так ярко сияю, потому что должен что-то сделать. Помочь кому-то, как помог мне Сияющий Человек. Я теперь тоже должен что-то сделать. Но кому может потребоваться моя помощь?»
Возле кровати вновь возник Сияющий Человек, но на этот раз тело его не светилось. Неожиданно Элвин-младший понял, что уже видел когда-то этого мужчину. То был Лолла-Воссики, одноглазый пьяница-краснокожий, который принял христианство несколько дней назад, – он и сейчас носил одежду белого человека, которую ему подарили, когда он покрестился. Внутри Элвина поселился свет, и сейчас он видел намного лучше, чем прежде. Он увидел, что вовсе не алкоголь убивает беднягу-краснокожего и не потеря глаза так калечит его. Какое-то очень темное, черное пятно зрело внутри его головы, напоминая зловредную опухоль.
Краснокожий ступил три шага и опустился на колени перед кроватью, так что его лицо оказалось прямо перед глазами Элвина. «Что тебе нужно от меня? Что я должен сделать?»
В первый раз человек открыл глаза и заговорил:
– Расставь все по своим местам. Верни целостность.
Прошла целая секунда, прежде чем до Эла-младшего дошло, что тот говорит на родном языке, – насколько он помнил, краснокожий происходил из племени июни, именно так говорили взрослые во время его крещения. Но все же Эл понимал его ничуть не хуже, как если бы тот говорил на языке лорда-протектора, на английском. Верни целостность…
Ведь у Элвина был дар. Он умел творить, мог управлять, следуя законам, заключенным внутри предметов. Вся беда в том, что он не до конца понимал, каким образом это у него получается, и уж точно не знал, как исправить нечто живое.