Табакерка императора

Нед ухмыльнулся. Но издевка тотчас же сползла с его лица.
— Тоби, милый! — проговорила Ева.
Тут не могло быть сомнения. Так может говорить лишь женщина, влюбленная или вообразившая себя влюбленной. Лицо ее сияло. Оно, казалось, излучало чувство облегчения и благодарности.
— Ничего, что я позвонил? — повторил Тоби.
— Ну что ты! Как… Как ты там?
— Все хорошо. Только вот не спится.
— Я хотела спросить… Ты откуда говоришь?
— Снизу, из гостиной, — отвечал влюбленный мистер Лоуз, ничего странного не находя в этом допросе. — Я был у себя. Но все думал и думал о том, какая ты необыкновенная, и вот решил позвонить.
— Тоби, милый!
— Фу ты! — сказал Нед Этвуд.
Всегда не слишком приятно слышать, как кто-то при вас изъявляет свои чувства, даже если вы их и разделяете.
— Нет, правда, — серьезно заверил ее Тоби, — э-э-э… тебе понравилась пьеса, которую давали сегодня англичане?
— И он звонит посреди ночи, чтоб обсудить достоинства спектакля? — спросил Нед. — Пошли-ка ты этого зануду подальше.
— Тоби, она мне так понравилась! По-моему, Шоу очень мил.
— Шоу, — сказал Нед, — очень мил. Ох, господи!
Конечно, выражение лица Евы не могло не бесить Неда. Тоби замялся.
— Но, по-моему, он допускает кое-какие вольности. Тебя это не смущало?
— Просто не верится, — простонал Нед, во все глаза уставясь на телефонную трубку. — Просто не верится…
— Мама, Дженис и дядя Бен, — продолжал Тоби, — говорят, что это ничего, но я как-то не знаю… — Тоби принадлежал к числу тех, кого взгляды мистера Шоу приводят в отчаяние. — Я, наверное, немного старомодный. Но как-то мне кажется, что есть вещи, о которых женщине, ну, женщине из хорошего общества вообще не следует знать.
— Тоби, милый, меня это не смущало!
— Ну хорошо, — тянул время мистер Лоуз. Прямо будто видно было, как он волнуется на том конце провода. — В общем-то, я только это и хотел тебе сказать.
— Господи! Какие церемонии!
Однако Тоби все никак не мог повесить трубку.
— Не забудь, завтра у нас пикник. Погода, надеюсь, не подведет. Да, кстати. Папа заполучил еще одну побрякушку для своей коллекции. Он счастлив, как ребенок.
— Еще бы, — усмехнулся Нед, — мы только что видели, как старый осел ею упивался.
— Да, Тоби, — подтвердила Ева, — мы видели…
У нее вырвались слова, которые, в сущности, ее выдали. Она вся сжалась от страха.
Подняв глаза, она увидела на лице Неда знакомую усмешечку, которая бывала у него и пленительной и противной. Но ее уже несло дальше:
— Я говорю, мы видели сегодня изумительную пьесу.
— Правда? — переспросил Тоби. — Ну, не буду тебя задерживать. Иди ложись, милая. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Тоби. Ты не знаешь, ты не поверишь, как я рада была услышать твой голос.
Она положила трубку, и в спальне стало тихо.
Ева сидела на краю постели, одну руку оставив на телефонной трубке, а другой рукой поддерживая на груди кружевной халатик. Подняв голову, она взглянула на Неда. Она раскраснелась. Длинные шелковистые волосы, окружавшие лицо темным, блестящим облаком, сильно растрепались. Она подняла руку и пригладила их. Блеснули розовые ногти на белых пальцах. Отчужденная и далекая в своей близкой беззащитности, полная сдержанной, скрытой игры, она была в эту минуту так хороша, что свела бы с ума любого.
Нед не отрывал от нее глаз. Вынув из кармана пачку сигарет и зажигалку, он закурил и глубоко затянулся. Пламя зажигалки прыгало и танцевало, пока он не загасил его. Все нервы у него напряглись, но он старался не подавать виду. В спальне нависла душная, тяжелая тишина, и даже тиканье часов не нарушало ее.
Нед не спешил.
— Ну ладно, — начал он наконец. Ему пришлось откашляться. — Говори уж.
— Что сказать?
— "Бери шляпу и уходи".
— Бери шляпу, — спокойно повторила за ним Ева, — и уходи.
— Ясно. — Он внимательно поглядел на кончик сигареты, опять затянулся и выпустил дым. — Совесть мучит, а?
Конечно, он не угадал. Но доля правды в этом была, причем достаточная, чтобы лицо Евы так и вспыхнуло.
Нед, развалясь в кресле и все еще изучая кончик своей сигареты, продолжал с повадкой бывалого следователя:
— Скажи-ка, милая, а тебе не тошно?
— Отчего же?
— Да из-за дружбы с Лоузами.
— Знаешь, Нед, тебе этого просто не понять.
— Ну да, я недостаточно благороден? Я не так благороден, как тот кретин в доме напротив?
Ева вскочила, поправляя халатик. На талии его прихватывал розовый атласный поясок, поясок этот вечно развязывался, и сейчас Еве пришлось опять завязывать его.
— Зря, между прочим, ты выбрал тон обиженного ребенка, — сказала она. — Меня этим не проймешь.
— При чем тут это? А когда ты беседуешь с ним, твой тон просто невыносимо действует мне на нервы.
— Правда?
— Правда. Ты ведь умная женщина.
— Спасибо.
— Но когда ты говоришь с Тоби Лоузом, ты будто нарочно стараешься быть поглупей, чтоб к нему приспособиться. Господи, надо же! Какие излиянья! Шоу, видите ли, «мил». В конце концов, тебе удастся себя убедить, что ты такая же дура, как Тоби. Ведь если ты этак с ним беседуешь, пока еще вы не поженились, что же потом-то будет? — он говорил вкрадчиво. — Неужели же тебе не тошно, Ева?
«Пошел ты к черту!»
— Ну как? — осведомился Нед, выпуская новое облако дыма. — Что, правда глаза колет?
— Я тебя не очень-то испугалась.
— Да что ты знаешь про этих Лоузов?
— А что я знала про тебя до того, как мы поженились? И много ли я узнала с тех пор о твоей прежней жизни? Только что ты эгоистичен…
— Положим.
— Груб…
— Ева, милая, мы же говорим о Лоузах. Ну, что тебя там пленило? Их добропорядочность?
— Конечно, мне хочется быть добропорядочной. Как всякой женщине.
— Ах, скажите!
— Оставь, милый, это же неумно. Пойми, они мне нравятся. Мне нравится и мать семейства, и отец семейства, и Тоби, и Дженис, и дядя Бен. Они доброжелательны. Они живут так, как надо, и все же они не зануды. Они такие, такие, — она поискала слово, — нормальные.
— А отцу семейства нравится твой счет в банке!
— Не смей!
— Доказать пока не могу. Но погоди, вот…
Нед смолк. Он провел рукою по лбу. Минуту он смотрел на нее с искренним — она готова была поклясться — глубоким чувством: что-то новое — растерянность, отчаяние и даже мягкость во взгляде.
— Ева, — выпалил он. — Я этого не допущу.
— Чего ты не допустишь?
— Я не допущу, чтоб ты совершила ошибку.
Когда он двинулся к туалетному столику, чтобы раздавить окурок в пепельнице, Ева вся напряглась. Широко раскрыв глаза, она смотрела на него. Она знала его до тонкостей и почуяла в нем нечто вроде ликования. Нед зажег новую сигарету и снова повернулся к Еве. На сияющем лбу его, под светлой шапкой кудрей пролегли морщинки.
— Ева, а я кое-что узнал сегодня в «Замке».
— Ну?
— Говорят, папаша Лоуз, — продолжал он, выпуская дым и кивая в сторону окна, — туг на ухо. Но все же, что, если я отдерну шторы и крикну во все горло: «Как дела?»
Молчание.
Ева ощутила приступ дурноты, напоминающий начало морской болезни. У нее даже в глазах потемнело. Все было как во сне. Густой дым сигареты в душной спальне. Синие глаза Неда в этом дыму. И ее собственный голос, совершенно чужой и далекий.
— Ты не сделаешь такой гадости!
— Почему же? Не вижу тут никакой гадости, — спокойно возразил Нед и ткнул в нее пальцем. — В чем ты провинилась? Ты чиста, как ангел, разве нет?
— Да.
— Повторяю. Ты — воплощенная добродетель. Я — злодей из мелодрамы. Я ворвался сюда силком, хотя у меня и был ключ. — Он повертел его на пальце.
— Предположим, я подниму шум. Тебе-то чего бояться?
У нее пересохли губы. В глазах рябило. Все происходило как будто в страшной пустоте, и каждый звук шел словно с огромного расстояния.