Ипатия

– Стой! Ко мне! Твоя звезда еще не закатилась! Она зовет тебя!
– Кто?
– Старуха Мириам. Будь нем, как могила. Мириам хочет тебя видеть и говорить с тобой. Она отвергла предположение Арсения с такой гордостью, что я удивился. Иди, но будь с ней приветлив, ведь она волшебница. Она может остановить движение светил, она повелевает духами третьего неба!
Филимон вместе с Евдемоном поспешил домой. Предостережения Ипатии относительно Мириам теперь не тревожили его. Ведь он искал свою сестру!
– А, ты все-таки вернулся, презренный человек, – воскликнула одна из девушек Мириам, когда хозяин и жилец постучались у наружных дверей квартиры еврейки. – С чего это ты вздумал приводить к нам молодых людей в ночную пору?
– Молчите, девушки! Я привел сюда молодого философа по личному приказанию вашей госпожи.
– Так пусть он подождет в передней; у моей повелительницы теперь другой посетитель.
В это время Мириам с усмешкой выслушивала рассказ молодого загорелого еврея.
– Я знал, мать Израиля, что все зависит от моей быстроты, и потому скакал день и ночь из Остии в Терент. Но так как лошадь моего врага была лучше, то я подкупил врага, и он искалечил ей ногу. На следующий день мне удалось опередить его на целый перегон. Но ночью филистимлянин меня снова настиг. Ему покровительствовали злые духи, и моя душа изнывала от обиды.
– Дальше, дальше!
– Мы были одни, я убил его…
– А потом?
– Из Терента я отплыл на галере, нанятой у морских разбойников. На полпути нас нагнала другая галера. Я узнал в ней александрийское судно, и капитан его сообщил мне, что она направляется в Брундузиум с письмами от Ореста.
– Ну?
– Переговорив с атаманом разбойников, я предложил ему из своих собственных средств двести золотых. Посоветовавшись, пираты решили потопить судно.
– И им это удалось?
– Конечно, иначе меня бы тут не было. Бог передал их в наши руки, и они погибли, как фараон со своим войском.
– Да постигнет такая же участь всех врагов нашего народа! – воскликнула Мириам. – Значит теперь, по твоему мнению, новые вести не могут достичь Александрии раньше десяти дней?
– Совершенно невозможно! Так уверял меня капитан, ибо с юга надвигался ураган.
– Хорошо. Вот возьми эти письма к верховному раввину и передай ему вместе с благословением матери Израиля. Ты оказался достойным сыном своего народа и сойдешь в могилу в глубокой старости, щедро осыпанный почестями.
Еврей повернулся и ушел, считая себя счастливейшим из смертных во всем Египте. После его ухода Филимона тотчас же провели к Мириам.
Старуха лежала на диване, свернувшись, как змея, и то-то записывала что-то на табличках, лежавших у нее на коленях. Возле нее на подушке сверкали великолепные драгоценные камни, которыми она забавлялась, как ребенок игрушками. Вдоль стен стояли шкафы и сундуки, разукрашенные фантастической восточной резьбой; исписанные свитки пергамента громоздились в углу, а с потолка спускалась лампа причудливой формы и тусклыми лучами освещала все предметы.
Старуха заговорила, наконец, резким, пронзительным голосом:
– Что скажешь, мой прекрасный юноша, зачем тебе понадобилась старая гонимая еврейка?
Филимон сообщил ей причину своего посещения. Старуха слушала, не спуская с него пронизывающего взгляда, а затем медленно возразила:
– А что, если ты на самом деле раб?
– Я – раб? Неужели это правда?
– Без сомнения. Арсений сказал правду. Я сама видела, как пятнадцать лет тому назад он купил тебя в Равенне. Одновременно с ним я купила твою сестру. Теперь ей двадцать два года. Ты казался моложе ее года на четыре.
– О, Боже! И ты знаешь мою сестру? Это Пелагия?
– Ты был хорошенький мальчик, – продолжала колдунья, словно не расслышав вопроса юноши. – Я бы сама купила тебя, если бы могла предвидеть, что ты станешь таким красивым и умным. Арсений заплатил за тебя только восемнадцать или двадцать золотых. Я старею и, кажется, начинаю забывать многое. А ведь мне пришлось бы воспитывать тебя за свой счет, да и сестра твоя обошлась очень дорого. Громадные суммы истратила я на нее! Однако она стоит затраченных на нее денег. Это милое создание!
– И ты знаешь, где она? О, скажи мне, скажи! Я готов служить тебе, если ты поможешь мне разыскать ее…
– Вот как! А если я тебя к ней приведу? И если это окажется сама Пелагия, – что тогда? Она теперь богата и счастлива. Можешь ли ты сделать ее еще богаче и счастливее?
– И ты еще спрашиваешь! Я должен, я хочу вырвать ее из того круга, в котором она находится. Спасти от порока, которому она предается!
– А, так вот что, почтеннейший монах! Я ожидала чего-нибудь в этом роде… Я не обещаю тебе, что ты ее увидишь, но и не помешаю свиданию; я не утверждаю, что это Пелагия, но и не отрицаю этого. Знай, теперь ты в моей власти. Не гневайся, красавчик. Я могу выдать тебя Арсении как его раба в любой момент. Мне стоит сказать Оресту одно слово, и ты очутишься в оковах, как беглый невольник.
– Я убегу…
– Убежишь от меня! – Она засмеялась и указала пальцем на терафима. – Если ты скроешься от меня за горами Каф или схоронишь себя на дне океана, по моему велению эти мертвые уста заговорят и откроют мне твое местонахождение а демоны, по одному моему слову, принесут тебя ко мне на своих крыльях. Убежать от меня!.. Слушайся лучше меня, и ты увидишь свою сестру.
Филимон покорился, дрожа от страха. Отуманенный властным взором старухи и ее ужасными словами, невольно внушавшими доверие, юноша прошептал:
– Я буду тебе повиноваться, только… только…
– Только ты еще совсем не мужчина, а по-прежнему монах, так? Мне нужно это знать, прежде чем содействовать твоим планам, мой прекрасный юноша. Монах ты или мужчина?
– Думаю, что я все-таки мужчина.
– Не могу согласиться. Если бы ты был настоящим мужчиной, то давно увивался бы вокруг какой-нибудь языческой женщины, как делают это все.
– Мне? Мне увиваться? Ухаживать?
– Да! Тебе! – повторила Мириам, грубо передразнивая смущенного юношу. – Да, ты должен ухаживать за нею, потому что ты самый красивый мужчина в Александрии, а она – самая тщеславная женщина города. В этом заключается твоя сила и превосходство, и ты можешь вить из нее веревки и заставить ее пасть к твоим ногам. Все это свершится, как только ты откроешь глаза и поймешь, что ты красивый мужчина.
Филимон вспыхнул. Сладостная отрава проникла в его кровь, и томительное, неведомое чувство загорелось огнем в его венах. Мириам видела, какое она произвела на него впечатление.
– Ну, не пугайся новой науки! Скажу тебе по правде, что ты понравился мне с первого мгновения, как только я встретила тебя. Я расспрашивала о тебе своих демонов и они мне дали ответ. Какой ответ! Я тебе сообщу его со временем. Оттого-то бедная, старая, мягкосердечная еврейка начала бросать на ветер свои деньги. Знаешь ли ты, от кого ты получал каждый месяц таинственный золотой?
Филимон оцепенел от изумления, а Мириам разразилась громким хохотом.
– Готова побиться об заклад, – ты считал, что этот золотой является даром прекрасной греческой женщины и ни разу не подумал о бедной, старой еврейке. Не так ли, глупое, тщеславное дитя?
– Неужели это ты? Значит тебе должен я выразить свою признательность за такое редкое великодушие? – пробормотал Филимон.
– Мне вовсе не нужна твоя признательность. Я требую только одного: повиновения. Знай, я всегда могу доказать твой долг и потребовать обратно свои деньги, как только захочу. Но не тревожься, я не буду так жестока по отношению к тебе, не буду потому, что ты и так в моей власти. Я умею расточать свои дары ради счастья молодежи, и, следовательно, тебе нечего страшиться принимать помощь от доброй старой женщины. Итак, ты вчера спас жизнь Оресту.
– Как ты узнала об этом?
– Я? Я все знаю. Теперь ты должен поступить на службу к Оресту. Что такое? Тебе это как будто неприятно? Разве ты не знаешь, что он к тебе расположен? Он сделает тебя своим секретарем, а со временем, если ты сумеешь воспользоваться своим счастьем, ты сможешь занять даже более высокий пост.