В Милуоки в стикбол не играют

– Совершенно верно.
Охранники исчезли в туннелях.
– Присаживайтесь, мистер Клейн. Декан Далленбах сейчас вас примет. Могу я предложить вам чашку кофе или чая, пока вы ждете?
– Кофе, пожалуйста. С молоком, без сахара.
На столе у нее зажужжал интерком.
– Можете войти, сэр. Декан ждет вас. Я принесу ваш кофе вместе с чаем для декана Далленбаха.
Далленбах оказался моложе, чем я ожидал, лет пятидесяти. С головы до ног он подозрительно напоминал члена корпорации. Его синий костюм-тройка от братьев Брукс был модного покроя, никаких выпуклостей, портивших его высокую, гибкую фигуру. Прямо Берт Ланкастер без идеальной улыбки последнего.
– Садитесь, мистер Клейн, – пригласил он. Голос его звучал приветливо. – Вы причинили нам довольно много неприятностей, вам не кажется: ударили профессора Зантера и приставали к студенту по фамилии… Роберт Берн?
– Ему больше подошло бы имя Джон Берч [11].
– Мы здесь не о политике говорим, мистер Клейн.
Секретарь подала наши напитки, булочки и треугольные сандвичи с огурцами, корочки с хлеба были срезаны безупречно. Я ел и пил, пока он читал мне лекцию о надлежащем декоруме и политике кампуса. Тон его был достаточно дружеским, а зеленые в крапинку глаза светились гордостью, когда он кратко осветил историю школы и достижения ее воспитанников.
– Вы меня убедили, – сказал я, дожевывая последний сандвич. – Я вернусь и получу здесь диплом.
Он пришел в ужас.
– Шучу, – подмигнул я.
Он явно испытал облегчение.
– Возвращаясь к нашему вопросу. Что вы можете сказать о ваших действиях в отношении профессора Зантера и мистера Берча?
– Немногое, – признался я. – Может, профессор Зантер не так понял крепкое похлопывание по спине.
– Возможно, к этому недопониманию привело то, что вы назвали его, цитирую: «трусливым сукиным сыном». Как вы думаете?
– Пожалуй, теперь я это понимаю, – сказал я.
– А что насчет вашего нападения на мистера Берча?
– Этот маленький доносчик брызнул на меня перцем без всякого повода с моей стороны.
– Прошу прощения за недоверие, мистер Клейн, но то, что вы ворвались в комнату к студенту, без сомнения, является достаточным поводом.
– И я это сделал?
Он встал из-за стола.
– Послушайте, мистер Клейн, я понимаю вашу ситуацию. Я знаю о вашем племяннике и тоже чрезвычайно обеспокоен безопасностью Зака. Я от всей души желаю помочь вам и вашему брату в ваших усилиях обнаружить местопребывание вашего племянника. Но я не могу позволить вам в ходе этого будоражить данное заведение. И не потерплю в дальнейшем угроз или применения силы в отношении факультета, студентов, персонала или администрации. Это ясно?
– Да, – смиренно ответил я. – И я прошу прощения за все неприятности, которые, возможно, причинил.
– Мы понимаем, мистер Клейн.
– Не могли бы вы мне сказать, – поинтересовался я, – посещали когда-нибудь мой племянник и Валенсия Джонс один и тот же класс?
Впервые с момента моего появления в его кабинете лицо Далленбаха приняло выражение холодности. Затем, пока он возился с клавишами компьютерной клавиатуры, выражение холодности на его лице сменилось неприкрытой злобой.
– Нет, сэр, они никогда не посещали один класс. – Он повернул ко мне монитор.
– Спасибо. Отчего здесь все проявляют такую чувствительность, когда речь заходит о Валенсии Джонс?
– Колледж Риверсборо – это не Гарвард, не Беркли и не Бруклинский колледж, – язвительно заметил он. – Нас финансируют частные лица, и мы располагаем небольшим, но надежным фондом. Мы не можем позволить себе крупного скандала. Благодаря бдительности и везению, нам удавалось спасти Риверсборо от петли наркотической культуры.
– До этих пор.
– Да, мистер Клейн, до этих пор. И мы не собираемся допустить, чтобы подобное безобразие повторилось когда-либо в ближайшее время. Мы ревностно оберегаем репутацию Риверсборо. И за это я извинений не приношу.
– Я высоко оцениваю это, – подчеркнул я, – но вы должны сознавать, что где-то в городе производится «Изотоп».
– Ни слова больше. Я не принимаю вашего предположения. Это был отдельный случай.
– Вам бы лучше пересмотреть свою позицию в этом вопросе. В камере предварительного заключения я сидел с пареньком, который наширялся так, что съехал с катушек
Это заставило декана Далленбаха замолчать. Я видел, как он пытается сформулировать достойный ответ, но смог сказать только:
– Я займусь этим.
– Да уж следовало бы.
– Вы можете идти, мистер Клейн. Я прослежу, чтобы с вас были сняты все обвинения. Однако, боюсь, я должен просить вас прокладывать маршруты всех своих расследований через этот кабинет. Если в будущем вы пожелаете обратиться к любому сотруднику факультета или студенту, вы должны получить на это письменное разрешение. И если человек откажет вам во встрече, этот ответ будет считаться окончательным и бесповоротным. Апелляции приниматься не будут. Это ясно? – Поскольку вопросом это на самом деле не являлось, я только кивнул. – Великолепно. Приятного вам дня, сэр, и успеха в нахождении вашего племянника. Надеюсь, наша следующая встреча состоится при более приятных обстоятельствах.
Меня выпроваживали. Далленбах вбил клин прямо в сердце моего расследования, но сделал это с улыбкой. Он предупредил меня и хотел, чтобы это было сделано официально. Я не собирался его слушаться. Жизнь Зака была важнее престижа школы. Но мне придется вести себя чуть более сдержанно. Ибо с этого момента, понял я, за мной все время будет кто-то следить.
 
Неверный вывод
Когда я направлялся в свой номер в «Старой водяной мельнице», дежурный портье остановил меня и вручил несколько листков, переданных по факсу. Он напомнил мне, что сегодня вечером гостиница собирается устроить еженедельную вечеринку с жареной рыбой. Я поблагодарил и сказал, что жареную рыбу мне придется пропустить. Прежде чем расстаться, я попросил его отнести две чашки кофе охранникам с кампуса, которые сидели через дорогу в синем фургончике. Не моргнув глазом портье поинтересовался, не хочу ли я, кроме кофе, передать что-либо на словах?
– Скажите им, что я знаю, какая это тоска – наружное наблюдение. Скажите им, что если они почувствуют зов природы, то путь писают в пустые чашки.
Это здорово отдавало Голливудом, но поскольку я только что оттуда вернулся, то решил, что мне это простительно. Портье же это понравилось. Вряд ли здесь, в краю пикников с жареной рыбой, ему доводилось участвовать в голливудских сценах. Я сунул ему двадцатку в счет кофе и размышлений на будущее. В конце концов, я расходовал деньги Джеффри.
Бросив листки на кровать, я прямиком отправился в душ. Тюремная вонь отходила слой за слоем. Отмываясь, я мысленно прокрутил свою маленькую конференцию с деканом Далленбахом. Он держался сравнительно цивилизованно и проявил больше понимания, чем я мог рассчитывать, но, несмотря на внешнюю браваду, посещение городской тюрьмы и кабинета декана несколько выбило меня из колеи. Не знаю, может, этот городок оказывал на меня такое влияние. Я начал думать, что Риверсборо относится к тем местам, с которыми лучше знакомиться по видовым открыткам. Вероятно, под снегом скрывается множество мерзостей.
Вступительное письмо Ларри гласило:
Клейн.
Придурок! Это было дело Боутсвейна, а не Эрнандеса.
Если бы ты так сразу и сказал, я бы нашел для тебя эту дрянь почти сразу. Читай между строк, но ничего между строк ты не увидишь. А пока будешь читать, подумай, почему близкие тебе люди называют это дело делом Эрнандеса. Вывод, к которому ты придешь, окажется неверным. Позвони мне, чтобы узнать правду.
Ты мой должник, малыш.
Фелд
Ох уж этот Ларри, такой душка. Даже когда он делает добро, тебе все равно хочется выколоть ему глаза. А говоря о чтении между строк, Ларри не шутил. Вторая и третья страницы факса были подборкой заголовков из ежедневных нью-йоркских газет. Вверху второй страницы Фелд от руки написал, что данные заголовки появились в газетах между 14 марта 1972 года и 4 января 1973 года и что они даны в хронологическом порядке. И вот что предстало моему взору: