Копейка

Я вернулся на свой двор. Чем бы заняться? Плохо все-таки одному. Скучно. Ходишь весь день как неприкаянный. Скорей бы каникулы. Укатил бы с отцом подальше отсюда, в Ленинград или Полоцк.
Из сеней выглянула мать. Сейчас заставит огурцы полоть или пойло приготовить борову. Мать всегда дело найдет. Она не скучает.
— Шел бы к дружкам своим, — сказала мать. — Чего околачиваешься дома?
— Иду, иду…
На всякий случай я выскочил за калитку. И как это она меня в огород не мобилизовала?
Шел бы я к дружкам… А к кому? Был у меня друг, а теперь нету. Раньше я не думал, куда идти. Крикнул через забор — и Ленька тут как тут… У нас всегда дел было по горло. То в кузницу сбегаем, то на речку, то в овраг. Иной раз не заметишь, как день пролетит. И чего я все думаю о Граче? Как будто кроме него мало ребят в деревне. Найду другого товарища. Пускай с Толькой на крыше топчется, обойдусь без него… Кого же мне выбрать в товарищи?
Я стал в уме перебирать ребят. Миша Комов… Он ничего парень, да вот голова его занята другим. Миша — известный школьный кукурузовод. Он на школьном участке вырастил богатый урожай кукурузы. Никто и не подозревал, что у Комова есть такой талант. Все по домам, а Мишка — на участок. Мы над ним немного подтрунивали: дескать, не мальчишечье это дело — в огороде ковыряться. А он только посмеивается. И вот урожай вырастил. Да еще Какой! Про него в газетах даже писали. Сначала в районной, потом приехал корреспондент из «Пионерской правды». Написал про нашего Мишку большую статью и сделал три фотографии: Мишка на поле, рядом со своей кукурузой; Мишка в школе, сидит, нос уткнув в тетрадь; и Мишка дома, помогает матери по хозяйству. Вот какой знаменитый наш Мишка Комов! Ну ладно, с кукурузой понятно. Человек вырастил богатый урожай. А вот за партой его не стоило снимать: так себе Комов учится. С тройки на четверку перебивается. И дома не очень-то матери помогает. Правда, говорят, теперь стал помогать. Мать повесила статью с фотографиями и, чуть что, тычет туда пальцем.
Сначала Мишка зазнался, когда статью прочитал. Важный такой стал, ни с кем не разговаривал. Ходил по школе с задранным носом. Потом это у него прошло. Забыл, наверное, про статью.
С Мишкой дружить можно. Только когда надо кукурузу выращивать, Мишка все остальное считает чепухой. Кроме учебы, конечно.
Комов уже был один раз на областной сельскохозяйственной выставке. Ему очень понравилось. Готовится снова. Теперь поедет в Москву. С академиками будет разговаривать. А мне что-то не хочется возиться с кукурузой. Призвания нет. Я вообще с овощами дело имею только за столом. Мне больше нравится шоферская профессия. Тимка Сенин, колхозный шофер, обещал меня поучить на машине. Вот это работка! Сиди за рулем и крути баранку: «Еду-еду я по свету у прохожих на виду…» Дядя Матвей — он сейчас и бригадир, и председатель — обещал передать школе грузовик. Это за то, что мы выручили колхоз в посевную кампанию. Вот тогда я первым запишусь в автокружок.
К кому же еще сходить? А что, если к Олегу? Бамбула — настоящий парень. Его в школе уважают. Он хоть и редко говорит, но метко. И потом, он кукурузой не занимается. Наверное, валяется на лужайке и книжки читает. Он любит книжки. И гири любит выжимать. У него пудовка стоит у крыльца. Такого товарища заиметь, как Олег, милое дело. Никто в школе до тебя пальцем не дотронется. Силач Бамбула не даст в обиду. Олег со всеми в нормальных отношениях. С ним ребята считаются.
Я отправился к Олегу. К моему великому удивлению, дома его не оказалось. Бабушка сказала, что он, наверное, на конюшне. Я спросил бабушку, что он там делает, но она не ответила. Наверное, не расслышала. Олегова бабушка была туга на ухо.
Конюшня находилась на другом конце деревни. На каменистом бугре, возле речки. С речкой нам не повезло. Узенькая, неглубокая. И воды-то не видать. Тина да кувшинки. Кроме мальков, ни одной порядочной рыбины не встретишь. Раньше, говорят, река была глубже. И рыба водилась. Дядя Матвей сома поймал. Купаться противно: воробью по колено. Зато в трех километрах — большое озеро Белое. Вот там глубина так глубина! До пятнадцати метров. На это озеро мы часто ходим. Рыбу ловим, купаемся. Дно там не очень хорошее. Илистое, вязкое. И осока у берегов острая. Пока до воды доберешься, все бока исцарапаешь.
Что-то не видно возле конюшни Олега. Может, бабка перепутала? К старости у людей не только со слухом, но и с памятью не очень-то. И потом, какие у него дела на конюшне, если все лошади в поле? И тут я увидел, как из одного окна вылетает навоз. Блеснули жала вил. Я заглянул в конюшню: так и есть, Олег! Вилами ворочает. Не обманула бабка. Больше никого не видно. Бамбула не замечал меня. Он был в одних штанах, закатанных до колен. Подцепив на вилы пласт слежавшегося навоза, он швырял его в окно. И так раз за разом, не разгибая спины.
— Ты что тут делаешь? — спросил я.
Олег воткнул вилы в кучу, смахнул пот с широкого лба.
— Сено кошу, — сказал он.
Это он прав: нечего глупые вопросы задавать. Но узнать, с какой стати он торчит тут, на конюшне, мне хотелось.
— Всю эту кучу перекидаешь?
— Чего на нее любоваться?
— Тебе за это трудодень запишут?
— Может, и запишут.
— На трудодень много ли получишь? — сказал я.
Бамбула молча вонзил вилы в навоз и, побагровев от напряжения, вывернул огромный пласт. Этот навоз накопился тут с зимы. А Олег решил в один день конюшню очистить. Я прикинул: тут работы до вечера хватит. На меня Олег внимания не обращал, знай работал. А я стоял рядом и смотрел на него. Ну ладно, Мишка Комов помешался на кукурузе. Его все-таки на выставку посылают, а вот чего Бамбула ковыряется в навозе? Может быть, думает, его тоже куда-нибудь пошлют?
— Тебя заставили? — спросил я.
— Я сам, — ответил Олег.
Чудак этот Бамбула! Добровольно чистит конюшню. Я вспомнил книжку «Мифы Древней Греции». Там чистил Геракл Авгиевы конюшни. Так то в мифах…
Я знал, что Олег парень упрямый. Не уйдет из конюшни, пока весь навоз не перекидает. Но и ждать мне не хотелось. Мелькнула было мысль подсобить Олегу, но уж очень не хотелось заниматься этим грязным делом, да и вил под рукой что-то не видно…
— Пойдем лучше в лес, — предложил я. — Березового соку напьемся.
Олег покачал головой. У него даже стриженый затылок вспотел.
— Хочешь на озеро?
Олег поставил вилы к стене, и мы вышли из конюшни.
— Думаешь, за трудодень работаю? — спросил он.
— Не задаром же?
Олег присел на телегу, которая стояла возле конюшни, посмотрел на свои руки.
— Мозоли? — спросил я.
— Мозоли — ерунда.
Олег негромко свистнул. Из кустов, что обступили нашу маленькую речку, послышалось ржание. Раздвинулись ветви, и на тропинку степенно вышел черный жеребец с короткой щеткой гривы. Жеребец радостно закивал и потрусил к нам. Олег смотрел на него, и я не узнавал Бамбулу.
— Ах ты морда, — ласково сказал Олег. — Сахару хочешь? А у меня — вот те раз — нету!
Он достал из кармана горбушку хлеба.
— Пожуй…
Жеребец вытянул мягкие губы и осторожно взял с ладони хлеб. Съел и снова энергично закивал красивой головой: дескать, спасибо, хочу еще.
— Ах ты морда, — сказал Олег, запуская руку в жесткую гриву. Более ласковых слов для своего любимца у Бамбулы не было. Но жеребец не обижался. Он тоже ласково смотрел на Олега и помахивал длинным роскошным хвостом. Гладкая шерсть его лоснилась. Это был лучший племенной жеребец. На нем не пахали и не сеяли. На нем раньше ездил председатель колхоза в район и в город. А сейчас никто не ездит. Оттого жеребец такой гладкий.
У дяди Матвея ноги длинные, он и без транспорта всюду поспевает. Жеребец добродушно взглянул на меня своими черными с голубоватым отливом глазами и кивнул. Забавный конь.
Олег спрыгнул с телеги, обошел жеребца кругом, похлопал по шее и ловко вскочил на него. Жеребец напружинился, крутнулся на месте и наметом ударился от конюшни. Олег пригнулся, руками вцепился в гриву. Жеребец скакал легко; дробный топот становился все глуше. И вот они исчезли за лесом, Олег и жеребец. Я не знал, что Олег так хорошо держится на коне. От Бамбулы никогда лишнего слова не добьешься. Теперь понятно, почему он торчит на конюшне. За таким жеребцом и я бы согласился навоз убирать. На нем прокатиться не хуже, чем на мотоцикле. Нинка Шарова посмотрела бы, как я промчался по улице… Надо попросить Бамбулу, он даст. Только удержусь ли я на этом жеребце? Вряд ли. Мне доводилось ездить верхом на лошадях. На смирных, которых не вдруг раскачаешь на галоп. А этот — огонь!