Кофе с перцем
— Все готово!
Паша сосредоточенно пялился на экран компьютера, изображая увлеченного работой человека. Он не успел раскрыть диск и поэтому трясся от страха, что Надин подойдет к нему и поинтересуется его занятием.
— Ты не могла бы заварить кофе? — попросил Паша.
— Может, сначала поедим?
— Голова — как свинцовая. Нужно взбодриться, — для пущей убедительности Паша приложил руку к голове. «Я скоро стану законченным актером и могу смело посылать заявку на кастинг какого-нибудь фильма. Во всяком случае, в последнее время я только и делаю, что играю и притворяюсь».
— Если ты инвалид умственного труда, то зачем вызвался помогать?
— Ради тебя.
Надин усмехнулась и снова отправилась на кухню. Заваривать кофе.
Минут пять у меня еще есть, лихорадочно размышлял Паша. А может, и семь. Каждая минута казалась ему такой же драгоценностью, как капли воды в пустыне.
Раз! — Он раскрыл диск. Два! — прыгнул к компьютеру Надин. Три! — опять стал пробегать глазами файлы, отыскивая один-единственный. Нужный ему. Он искал черную кошку в черной комнате. И он должен был ее найти. Файл «London»… «Mos.kinoteatr»… «Kannfest.»… «Arhiv»… Стоп-стоп… Архив! Может быть, там что-то есть! Черт! Идет Надин! С досады Паша чуть не взвыл.
— Кофе заказывали?
— Заказывал, заказывал. — Паша выдавил из себя улыбку, хотя в данный момент ему больше всего хотелось чертыхаться.
Надин направилась к нему, но Паша замахал руками.
— Не надо. Я сейчас сам подойду к тебе. Посидим на диване… сделаем маленький перекур.
— Ты уже устал? Нуждаешься в перекуре?
— Я нуждаюсь в том, чтобы посидеть рядом с тобой.
— Да, Паша, Стамбул на тебя повлиял, определенно. Ты стал каким-то знойным турком!
Паша вспомнил слова своего начальника Константина Борисовича, который уже несколько раз поддевал его насчет восточных наложниц и гарема, Надин тоже говорит о «влиянии» Стамбула. Все считают, что виной всему — Стамбул. Неожиданно он вздрогнул. А ведь это правда! Если бы не Стамбул и не Лариса Марголина, которую он встретил на базаре, то сейчас он не пытался бы разгадать волнующую его тайну: кто похитил молодую актрису, как и зачем? Если только вдуматься: насколько человеческая жизнь зависит от случайностей и капризов судьбы! Сегодня все идет по накатанной схеме, а завтра происходит некое событие, и жизнь делает разворот на сто восемьдесят градусов.
— Тебе холодно? — спросила Надин, когда Паша сел рядом с ней.
— С чего ты взяла?
— Ты вздрогнул, как от озноба.
— Тебе показалось. — Паша сделал глоток кофе и задумался. Как жаль, что в этот план нельзя посвятить Надин. У нее ясная голова. Надин всегда четко мыслит, она хладнокровна. Вместе они бы точно разрубили этот запутанный узел. Но — нет, нельзя! По крайней мере, пока. Дальше будет видно.
— Как кофе?
— Божественен, как всегда. — Тут Паша вздрогнул вторично. До него дошло, что теперь — следующий «этап» в его роли: страстный любовник. Но в данный момент он совсем не был расположен к сексу. Ну абсолютно! Паша почувствовал, как лоб у него покрылся холодной испариной. Вот вляпался! Сапожник без сапог! Изображает из себя Ромео, а сам ни на что не годен. Паша откинулся на диване и полуприкрыл глаза.
— Блаженствуешь? — раздался насмешливый голос Надин.
— Ага! Так приятно. — Он погладил Надин по руке. — А как там бифштекс?
По молчанию Надин он понял, что она хотела сказать что-то язвительное, но пощадила Пашины уши.
— Ты прямо сейчас хочешь есть? После кофе?
— Прямо сейчас. — Паша подумал, что для утонченной Надин, следующей всем правилам этикета, он, наверное, полинезийский дикарь, который разрывает сырое мясо руками и проглатывает его, не разжевывая.
Ни слова не говоря, Надин поднялась с дивана и прошествовала к двери, как тоненькая изящная ходящая статуэтка. Рука Паши невольно протянулась к ноутбуку Надин. Сама. Без всяких подсказок с его стороны. Он стал наглым типом, идущим напролом. Пиратом Далеких Морей.
«Архив»… Так, раскрываем. Паша чуть было не издал возглас восторга, потому что перед ним возникло лицо Марголиной и еще четырех девушек. Он не сомневался, что наконец-то нашел то, что ему нужно! Он быстро вытащил из кармана брюк дискету, спрятанную там заранее, и вставил ее в ноутбук. Скачал на дискету файл. Готово! Сунул дискету в карман. Нет, лучше в сумку. А то вдруг она выпадет ненароком. Это будет финиш!
Когда Надин появилась в комнате, все необходимые манипуляции были уже проделаны. Паша чувствовал, как отметка его настроения стремительно ползет вверх. Ему захотелось стать свободным, раскованным и неотразимым.
— Вот твои бифштексы. Я принесла тебе тушу мамонта в пещеру.
Паша взял тарелки у Надин и поставил на столик. Потом резким движением притянул девушку к себе. Снял очки и поцеловал ее. Долгим страстным поцелуем. Он взглянул в глаза Надин и увидел в них странное выражение. Она как будто бы наблюдала за ним со стороны. Внимательно, изучающе. И вдруг Паше захотелось стереть с ее лица это холодно-отстраненное выражение. Увидеть ее другой: нежной, покорной. Он провел указательным пальцем по шее Надин — до ложбинки между грудей. Потом стал медленно расстегивать блузку. Одна пуговица, другая… Кожа у Надин была гладкая, приятно прохладная… Паша посмотрел на нее потемневшими от нахлынувших чувств глазами, потом быстрыми движениями снял с девушки одежду. Разделся сам и принялся покрывать тело Надин страстными поцелуями…
Расставшись с Надин, Паша подумал, что до конца сыграл роль пылкого любовника. Но тут же другая мысль пришла ему в голову: а играл ли он? Может быть, он просто поддался искреннему порыву влечения к Надин — к ее гладко-шелковистой коже, серым обольстительным глазам и цветочному аромату духов? Разве он мог провести грань между игрой и собственными чувствами? Паша покачал головой: нет, себя он обманывать не станет. Это была не только игра. А может быть, и вовсе не игра.
ГЛАВА 7
С матерью Лариса простилась наспех, скороговоркой сказав, что уезжает в Москву. Она говорила эти слова, смотря в пол. Она боялась поднять на мать глаза и увидеть в них отражение той безумной женщины, которая стояла над ней ночью со свечой в руках и шептала слова заклинания. Мать к этому известию отнеслась равнодушно. Она уже не выходила за границы собственного мира, а все, что приходило извне, решительно отсекала, как ненужное и лишнее. По-настоящему Лариса простилась только с Эмилией Григорьевной и Николаем Степановичем. Эмилия Григорьевна сказала, чтобы она звонила ей. И подарила на прощание деревянную шкатулку, сказав: «Это шкатулка моей бабушки, она обладает целебной силой. Бабушка, царствие ей небесное, привезла ее с Нового Афона. Из Греции. Она — твоя. Пусть этот милый пустячок всегда будет с тобой как память обо мне». Лариса расцеловалась со своей преподавательницей и подумала, что в Москве ей будет совсем одиноко. Но это был ее путь, свернуть с которого она уже не могла.
С Николаем Степановичем краткого прощания не получилось: неожиданно он предложил ей перед отъездом в Москву поехать на две недели в Крым. В горы. «Горы лечат. От всего. Ты убедишься в этом сама. Сейчас — лето. Двумя неделями позже или раньше ты поедешь в Москву — значения не имеет. Я правильно говорю?»
«Абсолютно», — ответила Лариса.
Они приехали в Алушту, и город совершенно очаровал Ларису. Она никогда раньше не была в Крыму, и здесь все было ей в диковинку: и море, и остроконечные кипарисы, и дороги, стремительно убегающие вверх, и ярко-голубое небо, и сладко-пряные ароматы…
Но самое главное — горы. Они манили и притягивали. Когда Лариса впервые увидела гряду гор на горизонте, она не могла оторвать от них взгляда.
— Нравится? — спросил ее Николай Степанович.
Лариса посмотрела на него так, как будто не поняла, о чем ее спрашивают, а потом выдохнула:
— Да!
— Мы с тобой обязательно пойдем в горы. Но не сегодня. А завтра.