Полёт орла

Большинство из нас стремятся заполнить свою жизнь знаниями, развлечениями, духовными устремлениями, верованиями, ценность которых, как мы видим, весьма сомнительна. Мы хотим испытать нечто трансцендентальное, нечто запредельное, — мы хотим пережить нечто необъятное, не имеющее ни границ, ни времени. Для того чтобы «испытать» неизмеримое, необходимо понять значение, смысл «испытания», «переживания», а также всего, что с ним связано. Почему мы вообще хотим «испытать» что-то? — почему вообще хотим «пережить» что-то?
Прошу вас, не принимайте и не отвергайте того, что говорит ведущий беседу; просто проверьте это. Ведущий беседу — давайте ещё раз внесём в это ясность — вовсе не имеет никакого значения. (Он подобен телефону, — и вам нет нужды повиноваться тому, что говорит телефон. Телефон не обладает никаким авторитетом или властью, вы лишь слушаете его.) Если вы слушаете с вниманием, в этом есть любовь, не согласие или несогласие, но присутствует то качество ума, которое говорит: «Давайте послушаем и посмотрим, есть ли в этом смысл, — что здесь верно, а что нет». Не принимайте и не отвергайте, но наблюдайте и слушайте, не только то, что говорится, но также свои реакции, свои искажения в тот момент, когда вы слушаете; увидьте свои предубеждения и предрассудки, свои мнения, свои образы, свои переживания, увидьте, как все они стремятся помешать вашему слушанию.
Мы спрашиваем: какое значение имеет опыт, переживание? Имеет ли он какое-либо значение? Способен ли опыт разбудить сонный, спящий ум, ум, который пришёл к определённым выводам, связан, обусловлен верованиями? Может ли опыт разбудить его, вдребезги разбить всю эту структуру? Может ли такой ум — столь обусловленный, столь обременённый своими же собственными бесчисленными проблемами, разочарованиями, печалями — ответить на какой-то вызов? — способен ли он? И если ум всё же отвечает, разве этот ответ не будет неизбежно неадекватным? — и потому приведёт к ещё большему конфликту. Постоянный поиск всё более широкого, более глубокого трансцендентального опыта является бегством от подлинной реальности, от «того, что есть», то есть от нас самих, от нашего собственного обусловленного ума. Если ум необычайно бдителен, разумен, свободен, — зачем ему нужен какой бы то ни было «опыт» вообще, зачем ему вообще иметь его? Свет есть свет, он не просит большего света. Желание большего «опыта», «переживаний», есть бегство от действительности, бегство от «того, что есть».
Если вы свободны от этого вечного поиска, свободны от потребности и желания испытать нечто необыкновенное, можно продолжить выяснять, что такое медитация. Это слово — как слова «любовь», «смерть», «красота», «счастье» — слишком многозначно. Имеется так много школ медитации, которые учат вас, как медитировать. Но чтобы понять, что такое медитация, человек должен заложить фундамент правильного поведения. Без такого фундамента медитация — это фактически форма самогипноза; без свободы от гнева, ревности, зависти, жадности, стяжательства, ненависти, конкуренции, желания успеха — всех этих моральных, уважаемых форм того, что считается добродетельным, — без заложенного правильного фундамента, без того, чтобы действительно жить повседневной жизнью, свободной от искажений, созданных личным страхом, озабоченностью, жадностью и так далее, в медитации очень мало смысла. Закладка такого фундамента имеет первостепенное значение. Поэтому человек спрашивает: что такое добродетель? Что такое мораль? Пожалуйста, не говорите, что это буржуазный вопрос, не имеющий значения в обществе вседозволенности, где всё можно. Нас не интересует такое общество, — нас интересует жизнь, полностью свободная от страха, — жизнь, способная на глубокую, непреходящую любовь. Без этого медитация становится отклонением от правильного курса, превращаясь в что-то вроде наркотика, который принимают, — что делалось столь многими, — чтобы иметь необыкновенные переживания, продолжая, однако, вести убогую жизнь. Те, кто принимают наркотики, имеют некоторые необычные переживания, видят, возможно, немного более яркие цвета, они становятся, возможно, немного более чувствительными, — и будучи чуткими в таком химическом состоянии, они — возможно — видят вещи без пространства между «наблюдающим» и наблюдаемой вещью. Но когда действие химического препарата прекращается, наркоманы возвращаются к своим прежним страхам, возвращаются к скуке, возвращаются к старой рутине, — и поэтому им приходится вновь принимать наркотик.
Пока не заложен фундамент добродетели, медитация остаётся трюком по контролю за умом, по его успокоению, насильственной подгонке под требования системы, которая говорит: «Делайте то-то и то-то — и вы получите великую награду». Но такой ум, какие бы методики вы ни пробовали и какие бы системы ни практиковали, так и останется маленьким, жалким, обусловленным и потому никчемным. Человек должен выяснить, что такое добродетель, что такое поведение. Является ли поведение результатом внешней обусловленности, общества, культуры, в которых человек был воспитан? — вы ведь ведёте себя в соответствии с этим. Добродетель ли это? Или добродетель — в свободе от общественной морали жадности, зависти и всего прочего того же рода? — что считается весьма респектабельным. Возможно ли вообще культивировать добродетель? И если её можно культивировать, не станет ли она механической и, следовательно, вовсе лишённой добродетели? Добродетель — нечто живое, текущее, постоянно самообновляющееся, и ее невозможно увеличить в размере с течением времени; это всё равно что предполагать возможность культивировать смирение. Можете ли вы культивировать смирение? Это может делать только тщеславный человек, «культивирующий» смирение; что бы он ни культивировал, он всё же останется тщеславным. Но в ясном видении природы тщеславия и гордыни, в самом этом видении есть свобода от тщеславия и гордыни — и в этом есть смирение. Если это ясно, тогда можно продолжить выяснять, что такое медитация. Если человек не в состоянии делать это очень глубоко, самым подлинным и серьёзным образом, — не просто делать два-три дня, а затем сбросить, — прошу вас, не надо тогда говорить о медитации. Медитация, если вы понимаете, что это такое, — нечто совершенно необыкновенное; но невозможно понять её, пока вы не прекратите все свои поиски и смутные метания, пока вы не освободитесь от желания и судорожного цепляния за то, что, представляясь вам истиной, есть лишь ваша собственная проекция. Вы не можете даже подойти к ней, пока в вас имеется потребность в «опыте», в «переживании», пока не понят тот хаос, в котором вы живёте, беспорядок собственной жизни. При наблюдении этого беспорядка приходит порядок, который не является всего лишь планом или проектом. Когда вы это сделали — что само по себе уже есть медитация, — то тогда можно спросить не только о том, чем является медитация, но и о том, чем она не является, ибо в отрицании ложного — истина.
Любая система, любой метод, который учит вас как медитировать, очевидным образом ложны. И можно видеть, интеллектуально, логически, почему: ведь если вы практикуете что-либо согласно методу — каким бы благородным, древним, современным, популярным он ни был, — вы делаете себя механичным, вы повторяете что-то вновь и вновь в надежде добиться чего-либо. В медитации цель не отличается от средства. Но метод обещает вам что-то; это средство для достижения цели, результата. Если средство механично, тогда результат также является чем-то, что произведено механизмом; механичный ум говорит: «Я достигну, я получу нечто». Человек должен быть полностью свободен от всех методов, всех систем; это уже начало медитации — вы отрицаете то, что абсолютно ложно и бесполезно. И, кроме того, существуют и те, кто практикует «осознание». Можете ли вы осознание практиковать? — ведь если вы «практикуете» осознание, то вы постоянно невнимательны. Поэтому вместо практики удержания внимания осознавайте своё невнимание. Если вы сознаёте своё невнимание, внимание возникает из этого осознания, так что вам нет никакой нужды его практиковать. Поймите это — это так ясно, так просто. Вам не нужно ездить в Бирму, в Китай или в Индию — в места романтические, но ничего не дающие. Помню, однажды я путешествовал в машине по Индии с группой людей. Я сидел рядом с водителем, трое других сидели сзади; они говорили об осознании, желая обсудить со мной, что это такое. Машина ехала очень быстро, и когда на дороге появился козлёнок, водитель его не заметил и задавил несчастное животное. Джентльмены, сидевшие сзади, продолжали говорить об осознании, даже не заметив случившегося! Вы смеётесь; однако это то, чем мы все занимаемся, — мы интересуемся идеей осознания интеллектуально, на уровне слов и мнений, не осознавая при этом того, что происходит в реальности.