Полёт орла

Не существует никакой практики, есть только жизнь. И тогда возникает вопрос: «Как контролировать мысль?» Мысль блуждает с места на место; вы хотите о чём-то поразмышлять, мысль же перескакивает на нечто иное. Вам говорят: практикуйте, контролируйте; думайте о картине, о какой-нибудь фразе, или ещё о чём-нибудь, — концентрируйтесь; однако мысль уходит совсем в другую сторону, поэтому вы тянете её назад, и эта битва продолжается, взад и вперёд. Поэтому возникает вопрос: зачем вообще нужно контролировать мысль, и кто та сущность, которая собирается это делать? Пожалуйста, следите за этим внимательно. Пока не понят этот существенный вопрос, невозможно разобраться в том, что такое медитация. Когда человек говорит: «Я должен контролировать мысль», — кто этот контролирующий? Кто сам этот цензор? Разве этот цензор отличается от того, что он собирается контролировать или формировать или изменять во что-то другое? Разве они оба — не одно и то же? Что же происходит, когда «мыслящий» видит, что он и сам является мыслью, — а это так и есть, — что «переживающий» является переживанием? Что ему теперь делать? Вы понимаете вопрос? Мыслящий является мыслью, и эта мысль блуждает. Тогда мыслящий, считая себя отдельным, говорит: «Я должен контролировать мысль». Отличается ли сам мыслящий от того, что он называет мыслью? Если нет мысли, есть ли мыслящий?
Что происходит, когда мыслящий видит, что он является мыслью? Что действительно имеет место, когда «мыслящий» — это мысль, когда «наблюдающий» — это наблюдаемое? Что происходит? Нет разделения, нет фрагментации, а потому нет и конфликта; следовательно, мысль больше не надо контролировать, подгонять под что-то. Что тогда происходит? Есть ли вообще какое-либо блуждание мысли? До этого был контроль мысли, была концентрация мысли, был конфликт между «мыслящим», который хотел контролировать мысль, и постоянно блуждающей мыслью. Это то, что всё время происходит со всеми нами. Затем произошло внезапное осознание того, что «мыслящий» является мыслью, подлинное, не словесное понимание. Что тогда происходит? Существует ли ещё такое явление, как блуждание мысли? Мысль блуждает, когда «наблюдающий» отличается от мысли, которую он подвергает цензуре, когда он может сказать, что эта мысль правильная или неправильная, что она блуждает, что требуется контроль над ней. Но когда мыслящий осознаёт, что он сам является мыслью, — есть ли и тогда её блуждание? Вникните в это, господа, — не принимайте на веру, убедитесь сами. Конфликт есть лишь там, где есть сопротивление; сопротивление создаётся мыслящим, считающим себя отдельным от мысли. Когда мыслящий осознаёт, что он и сам является мыслью, сопротивление отсутствует — это вовсе не означает, что мысль блуждает повсюду и делает всё, что хочет, — вовсе нет.
Вся идея контроля и концентрации подвергается огромному изменению; теперь это внимание, нечто совершенно отличное от них. Если понятна природа внимания, что внимание может быть сфокусировано, тогда понятно и то, что это совершенно отлично от концентрации, которая всегда исключает, отбрасывает. Тогда вы спросите: «Возможно ли делать что-либо без концентрации?», «Разве мне не понадобится концентрация для любого действия?» Но нельзя ли это сделать с вниманием? — которое концентрацией не является. «Внимание» означает «внимать», то есть слушать, слышать, видеть — всем своим существом, всем своим телом, своими нервами, глазами, ушами, умом, сердцем — полностью. В этом тотальном внимании — в котором деление отсутствует — вы можете делать всё; и в таком внимании сопротивление отсутствует. И тогда следующий вопрос: может ли ум, включающий рассудок, — рассудок, который обусловлен, который является результатом тысяч и тысяч лет эволюции, рассудок, который является хранилищем памяти, — может ли ум стать спокойным, затихнуть? Ибо только тогда, когда весь ум безмолвен, тих, происходит подлинное восприятие, ясное видение, в уме отсутствует смятение, путаница. Как ум может быть спокойным, тихим? Не знаю, замечали ли вы, что для того чтобы смотреть на прекрасное дерево или на облако, наполненное светом и великолепием, вы должны смотреть всем своим существом, безмолвно; в противном случае вы не смотрите непосредственно, а смотрите на них с некоторым образом, с неким представлением удовольствия, или вы смотрите на них с воспоминанием о вчерашнем дне — так что на самом деле вы не смотрите на них, вы смотрите скорее на образ, чем на факт. Итак, спрашивается, может ли тотальность ума — включающая рассудок — быть абсолютно тихой, совершенно спокойной? Люди задавали этот вопрос — по-настоящему очень серьёзные люди — и будучи не в состоянии его разрешить, они пробовали различные приёмы, они говорили, что ум можно успокоить повторением слов. Пробовали ли вы когда-нибудь это? — повторять «Аве Мария» или санскритскую мантру, завезённую из Индии, — повторять определённые слова, чтобы успокоить ум? Неважно, какие это слова, придайте им ритмичность — «Кока-кола», любое слово, — часто их повторяйте и увидите, что ваш ум становится совершенно спокойным; но это — тупой ум, а не ум, который чуток, бдителен, деятелен, полон жизненной силы, страсти, интенсивен. Тупой ум, даже если бы он и мог сказать: «У меня был необыкновенный трансцендентальный опыт», — обманывает сам себя.
Так что безмолвие ума — не в повторении слов, не в насилии над самим собой; какие только трюки не были испробованы, чтобы его утихомирить; но в глубине души человек знает, что когда ум спокоен, тогда со всей проблемой покончено, тогда существует истинное восприятие. Как уму, включающему рассудок, быть совершенно спокойным? Кто-нибудь посоветует правильно дышать и делать глубокие вдохи, чтобы увеличить концентрацию кислорода в крови; маленький убогий ум, занимающийся очень глубоким дыханием, день за днём, может стать довольно спокойным; но он по-прежнему останется самим собой — маленьким убогим умом. Или практиковать йогу? Но это включает в себя очень многое. Йога означает мастерство в действии, а не просто практику определённых упражнений, необходимых для поддержания тела здоровым, сильным, чутким, что включает правильное питание, ограничивающее потребление огромного количества мяса, и прочее (углубляться в это не будем; возможно, вы все здесь мясоеды). Мастерство в действии требует интенсивной чуткости тела, лёгкости тела, правильного выбора пищи, без потакания диктату языка или привычки.
Так что же человеку делать? Кто задаёт этот вопрос? Вполне очевидно, что хотя мы живём в беспорядке, внутренне и внешне, порядок необходим, и не меньший, чем в математике. Такой порядок рождается только при наблюдении беспорядка, не через усилие навязать некий образец, который кто-то или вы сами почитаете за порядок. Через видение, через осознавание беспорядка возникает порядок. Понятно также, что ум должен быть необыкновенно тихим, чутким, живым, свободным от какой бы то ни было привычки, физической или психологической; как всё это осуществить? Кто задаёт этот вопрос? — ум, который болтает, ум, в котором столь много знаний? Он узнал что-то новое? Иначе говоря: «Я могу очень ясно видеть лишь тогда, когда я спокоен, и поэтому я должен быть спокоен». Затем он говорит: «Как мне стать спокойным?». Несомненно, сам этот вопрос неверен. В тот момент, когда ум спрашивает «как», он ищет систему, а значит разрушает тем самым то, о чём спрашивает: как ум может быть совершенно спокойным, тихим? — не механически, не принудительно, не вынужденный быть тихим. Ум, спокойствие которого не навязано, — необыкновенно активный, чуткий, живой. Но когда вы спрашиваете «как», присутствует разделение между наблюдающим и тем, что наблюдается.
Когда вы осознаёте, что не существует в этом мире метода, системы, мантры, учителя, которые могут помочь вашему уму стать безмолвным, когда осознаёте истину, что только безмолвный ум способен видеть, — ум действительно становится необыкновенно тихим, спокойным. Это похоже на увиденную опасность и уклонение от неё. Так же и здесь — когда видишь, что ум должен быть абсолютно тихим, он спокоен, тих.