Добрый ангел смерти

Надо было продолжать путь. Выбравшись на плато, я двинулся вперед.
Когда солнце уже пунцовело, зависнув над морем, впереди показались очертания невысоких то ли гор, то ли холмов. Что-то внутри меня встрепенулось.
Несмотря на усталость, я прибавил шагу, словно собирался этим же вечером достигнуть их. Но рывок мой был скорее душевного происхождения. Тело его не поддержало. Заныли плечи, и в ногах из-за ускоренного шага я ощутил тяжесть.
Так что очень скоро я остановился, понимая, что мой сегодняшний переход окончился и наступило время привала.
Со стороны моря доносился шум — волны поднялись выше обычного. Солоноватый прохладный ветерок выносил их запах на плато. Мне показалось, что вместе с шумом моря я слышу шепот ползущего песка.
Посмотрел внимательно себе под ноги и вроде бы действительно увидел какое-то движение, но от усталости и от недавней яркости солнца глаза мои не смогли острее всмотреться в состояние песка. Я присел на корточки. Смотрел на свои ноги и с этого небольшого расстояния увидел, как осыпаются возле ног малюсенькие барханчики. Ветер здесь, кажется, был ни при чем, просто каждый мой шаг заставлял песок двигаться, вдавливаться, осыпаться мои следы-ямки.
Но ветер усиливался, на море собирался шторм. Не зная чего больше бояться — самого шторма или ветра, этот шторм поднимающего, я решил отойти подальше вглубь и уже там обосноваться на ночь. Прошел метров восемьсот, нашел в песке небольшую ложбинку, словно призасыпанный след какого-то гиганта. Увидел, что ветер пролетает над этим местом, не дотрагиваясь до песка. Мне показалось, что ветер с каждым своим порывом становится все холоднее, и поэтому, устраиваясь на ночлег, я просто забрался внутрь палатки, как в спальный мешок. Все вещи тоже затянул под брезент и только голову высунул, лежа на спине. Смотрел в небо, но звезд не видел. Вообще ничего не видел. Там, где совсем недавно синело небо, теперь ничего не было.
Ветер шумел ровно, иногда вдруг ускоряясь и переходя в шипящий свист. Я ощутил беспокойство. Ветер приносил звуки моря, эти звуки долетали обрывками, но с каждым таким обрывком во мне возникал страх и казалось, что песок под моей палаткой-спальным мешком начинает покачиваться, шататься. Тело вспомнило шторм, который я пережил на плавучем рыбзаводе. Я перевернулся на живот и влез глубже под брезент палатки. Слева от меня лежал рюкзак, справа — канистра с водой.
Я не знал, что брезент обладает звукопоглощающими качествами. Как только я залез в палатку — ветер почти затих, а темнота и тепло успокоили тело. Я забросил руку на лежавший рядом рюкзак. Ладонь прошлась по его боку и нашла ровное и мягкое место. И осталась там. Я и задремал. Но дремать мне пришлось недолго — уже минут через двадцать усилившийся ветер засвистел надо мной и бросил на брезент пригоршню песка. Я вздрогнул. И снова ощутил страх. Мне стало понятно, как эта палатка оказалась под грудой песка. Но оставалось неизвестно — куда делся ее бывший владелец. Может, бросил ее к черту, устав бороться с песком. Бросил и ушел куда-нибудь. Может, его заметили с моря рыбаки и забрали?
А ветер, которому и дела не было до моих размышлений, снова хлопнул невидимым парусом, и от этого удара новая волна песка хлынула на палатку. Я высунул из-под брезента голову, потом выбрался полностью и посмотрел вокруг.
Было не так уж и темно. Я потряс верхний брезент, сбросил с него песок. Песка там оказалось совсем немного, просто когда лежишь, чутко вслушиваясь в происходящее всем телом, любой звук, любое движение проходят через тебя, как через усилитель.
Увидев, что от ветра больше шума, чем опасности, я немного успокоился и снова забрался в палатку.
Снова меня потянуло в дрему. Я обнял рюкзак и заснул под неритмический шум ветра.
Часа через два меня разбудила какая-то тяжесть. На моей спине, поверх укрывавшего меня брезента, что-то лежало. Испуг сковал меня, и, пока сон уходил, я лежал неподвижно. Потом пошевелился и услышал какое-то шипение.
Медленно повернулся на бок и почувствовал, как уменьшается тяжесть, придавившая меня. Уже смелее я приподнялся на локтях, не выбираясь из брезента, и тяжесть скатилась куда-то. Я понял, что ветер едва не занес меня песком. Выбравшись наружу, я отряхнул поверхность палатки и снова залез внутрь.
Спать уже не хотелось. Я прислушивался к ветру, бил снизу по брезенту, сбрасывая невидимый песок. И думать уже ни о чем не мог. Я был на дежурстве, охраняя свою жизнь и свое путешествие от опасностей, которые нес с собой в пустыню каспийский ветер.
А ветер все усиливался. У меня заболела спина — то ли от неудобной позы, то ли от постоянного ерзанья. И руки заболели. Как-то незаметно я выбился из сил. Показалось, что мои усилия по борьбе с этим летающим по ветру песком чрезмерны. Показалось, что можно сбрасывать с брезента песок, просто поворачиваясь раз в полчаса с боку на бок. И я застыл неподвижно, давая отдых изнуренному телу.
Лежал, слушал ветер. Пытался догадаться, который час, но быстро устал от этого — уже мысленно.
И вдруг то ли ситуация, то ли мое состояние напомнили мне о полете в невидимый космос там, на складе «детского питания», где я работал ночным охранником. Я вспомнил удивительные ощущения полета, которые мне подарило «просроченное сухое молоко», добавленное в растворимый кофе. Чувство полета, полученное в обмен на тогдашнее чувство страха. Обмен был явно неравноценным, но в мою пользу. Я выпотрошил свой рюкзак, нашел там банку порошка, открыл.
Сунул туда два пальца и слизал с них этот порошок, после чего перевернулся на другой бок, к канистре с пресной водой, и сделал несколько глотков. Сначала показалось, что действительно во рту у меня от соединения этих двух составных частей возникло теплое молоко. Но уже через полминуты язык ощутил непонятную сладость, потом она полилась вниз, разлилась по всему телу. Тело стало терять вес. Неожиданная легкость в то же время уводила его из-под контроля. Я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, хотя все еще чувствовал их. Я попробовал восстановить хотя бы какую-то физическую связь с конечностями, не пытаясь делать никаких движений. Я хотел просто поочередно ощутить сначала руки, потом ноги. С правой рукой у меня, казалось, это получилось. Я даже ощутил подушечки пальцев как бы изнутри. Но тут вес мой стал отрицательным, я стал подниматься над землей. Я был легче воздуха и, так и не поняв, куда же делся брезент палатки, накрывавший меня, взлетал все выше и выше. Меня нес уже знакомый мне и силой, и запахом каспийский ветер, поднимая все выше и выше. Я видел летящие рядом песчинки, но они были тяжелее меня, и как только порыв ветра ослабевал, они проваливались вниз, словно из-под них выбивали невидимые подпорки. А я продолжал лететь, продолжал подниматься. И в какой-то момент понял, что я уже поднялся выше ветра. Теперь мое вознесение проходило плавно и вертикально. Я уже различал приближающиеся звезды, а значит, проник за ту черную пелену, которой укрыло себя небо на время шторма. Вокруг меня суетились какие-то небесные насекомые, иногда задевая меня то колкой лапкой, то усиком. Но страха я не испытывал, почему-то заранее уверенный в их полной безобидности и дружелюбности. Одно такое насекомое некоторое время поднималось рядом со мной напротив моего лица, рассматривая меня с нескрываемым любопытством. Оно чем-то напоминало рака, только клешней у него не было, а было множество длинных паучьих лапок. Мне захотелось пожать одну из них и я попробовал протянуть руку.
Несмотря на то, что рука не послушалась, насекомое, видимо уловив мое желание, испугалось и исчезло в синей густоте втягивавшего меня внутрь себя неба.
 
Глава 24
Время растягивалось, как жевательная резинка. Снова сминалось в один комок, меняло форму, при этом оставаясь бездвижным и застывшим. Я с ним играл, как какой-нибудь космонавт-проказник с каплей воды в состоянии невесомости. Мой полет перешел в свободное парение, руки и ноги уже слушались меня, и я с их помощью продолжал плавное движение, ощущая себя больше медленной птицей, чем человеком.