Рассказы
— Ну и что ты хочешь сказать?
— А хочу сказать, что эту войну нам «союзнички» подсунули, еще по Крымской войне. Причем даже подготовиться не дали. А когда япошки нам бока помяли, и мы решили дать бой — так подписали в Штатах этот Портсмутский мир. А годовалые большевики — первый съезд в Лондоне и революция! Война и революция, и все из Лондона. Как тебе?
Помолчали.
— Что-то связиста долго нет. Как думаешь, при нем можно говорить про революцию?
— А черт его знает? Парень недалекий, или прикидывается, но на стукача не похож. Думаю, можно. Хотя — каптри на корабле второго ранга...
— Связисты — не карьеристы.
— Не скажи. Для связиста — надводника кап-три — это прилично. А может, «залетный»...
— Может, спросить?
— Да не надо. Захочет — сам скажет. Кстати, лейтенант Колчак — по-нашему кап-три — в ту войну миноносцем командовал. И неплохо командовал. Знаешь про то?
— Не очень. Хотя Пикуль в «Три возраста Окини-сан» пишет про него нормально.
Пить третью без хозяина не позволял этикет. Покурили в иллюминатор.
— Может, выйдем, посмотрим?
— Да ну... Ночь — как ночь, а до Цусимы еще далеко. Хозяин вернется, а нас нет. Сидим.
— Ладно. Слушай, а чего ты еще читал?
— Ну... в госпитале, на практике в Северодвинске, «Порт-Артур». Про несостоявшийся прорыв во Владивосток. От Макарова Того шарахался, как черт от креста. И надо же — первый минер России подорвался на мине... Невезуха какая-то.
— А Степанов, он как, «по Ленину» пишет или нет?
— Да нет. У него этакого революционного злорадства не видно. А отрицательный герой вообще один — это Стессель со своей генеральшей. Все остальные — герои. Непонятно только, как Порт-Артур сдали.
— А ты как думаешь?
— А черт его знает. Ты понимаешь, по сути это уже была мировая война. Нас с японцами поставили друг против друга. А исподтишка против нас — и Франция, и Англия, и Штаты... Ну, Турции сам Бог велел. А за нас одна Германия. Девять лет прошло — и мы уже в общей своре с этими «союзниками» с немцами воевали. Как тебе расклад? Надо пропустить для проясненья.
— Давай еще маленько подождем.
— Пять минут — засекаю.
— Про шимозу слышал?
— А что — шимоза? Конвенция ее запретила, страшная это штука, но японцы все равно применяли. Я так думаю, им ее всесильные тогда англичане подсунули, вместе с бездымным порохом.
— А наши снаряды даже не взрывались, когда броню пробивали...
— Это у легких крейсеров. Главной-то целью броненосцы были. Дрались на равных и разгрома не было, пусть не свистят.
В каюту вошел связист в роли вестового.
— Ну ты даешь! А мы уже заждались на третью.
— Не нашел нигде. Завтра ему устрою... Цусиму...
КИПовец разлил на троих — чуть побольше.
— Ну... за тех. Кто утоп, как говорится.
Выпили, не чокаясь. Пытались перевести разговор на службу, на светские темы — не вышло. Все равно возвращались к Цусиме.
— ...Что там не говори, а сам по себе переход с Балтики вокруг полмира — уже геройство. Считай, кругосветка — и все в тропиках, на угле, никаких тебе «кондишенов», и до Цусимы дошли все. Все, понятно? А у нас с Камчатки вышло два новейших атомохода, а к Дохлаку мы одни доползли. И то — на грани фола, все ломается. Я бы за тех механиков врезал, вот мужики были!
Пол-литра шила на мандариновых корках как не бывало — и ни в одном глазу.
— Может, еще залезть в закрома Родины?
— А есть?!
— Да есть... надо только обеспечить перелив, сохраняя скрытность. Там же наверняка хоть кто-то да не спит.
— Может, не стоит светиться? — засомневался комдив-два.
— Стоит. Цусима — не хухры-мухры. — не сдавался КИПовец — Такое раз в жизни выпадает! А светиться я не буду. Принесу все в чемоданчике от документации. Я же умный.
— Конспиратор... — Все улыбнулись.
— Когда подходим?
— Да... часа через два. Нам тревогу объявят — проход узкости, — сказал надводник.
— Ты — как?
— Что — «как»? Нормально, как и все. Вроде крепко развели, а не берет. Можно и еще...
— Ну, все. Норматив — пятнадцать минут.
— Прикрыть? — спросил комдив-два.
— Нет. Двоих быстрей расшифруют. — И КИПовец ушел, сосредоточенный.
Когда вернулся через пятнадцать минут, связист и комдив-два опять толковали про Цусиму.
— ...ведь явно же не успевали! Шли «на убой».
— А что, сдаваться надо было?! Даже сам факт выхода второй эскадры — это уже шаг и моральная поддержка для Порт-Артура! — связист рубил, как по писаному.
«Ведь вот что с человеком делает шило животворящее!» — порадовался КИПовец.
— ...но факт произвел обратный эффект — японцы выложились из последних сил, чтобы взять Порт-Артур, и взяли. Эскадра на пять месяцев опоздала.
— А то, что отступали, так это кутузовская тактика. К концу войны мы уже превосходили японцев и во Владик уже первые лодки начали поступать!
— Вот если бы не революция, завалили бы наши первые подводники японцев, — вмешался КИПовец. — В норматив уложился, но заслушался вашими заумными разговорами. Лично я в училище писал реферат — «Роль флота в русско-японской войне»...
— А у меня там два прадеда воевали, — предвосхитил вопрос связист, — один в Маньчжурии где-то, в полку Деникина, другой на «Рюрике».
— Понятно. А в каких чинах?
— В каких... В рядовых, конечно.
— Ну... тогда за предков наших, которые проливали, как говорится...
Говорили о русских артиллеристах, о непонятных интригах в Главном Артиллерийском Управлении, о том, почему снаряды пробивали броню, да не взрывались. Говорили о «загадочном гении Ленина», который всегда стоял за поражение России и рвал ее в клочья в угоду мировой революции. Маньчжурия и пол-Сахалина после первой революции. После второй — больше: Финляндия, Польша, Прибалтика, Бессарабия да половина Белоруссии и Украины...
Вдруг корабль чуть накренило на правый борт. СДК начал левый поворот.
— Ну, кажись, мне пора — подошли к Цусиме, — заторопился связист. И, будто в подтверждение его слов, экипажу СДК дали по боевой «Готовность номер один». Подводники тоже решили выйти наверх — подышать и посмотреть на ночной пролив.
КИПовец чуть поотстал в коридоре. Корабль снова резко изменил курс, теперь уже вправо.
— Ео-о мое, иди сюда быстрее! Глянь, что творится! — заторопил комдив-два.
Корабль входил в море огней. Впереди, слева и справа аж за горизонт уходили яркие пятна прожекторов. Множество миниатюрных японских шхун, не теряя напрасно время, чего-то сосредоточенно ловили, осветив воду. Зрелище было потрясающее. По правилам МПСС наш «мастодонт» должен был обходить рыбаков, и он, как пьянчужка на церковной площади среди молчаливых богомолок в Великий Пост, стыдливо рыская и покачиваясь, побрел к выходу из пролива.
— Жируют на нашей кровушке, — сказал комдив-два недобро.
— Знаешь... сдается мне, что вся эта наша враждебность какая-то... искусственная, что ли. Будто нас держат и натравливают, чтобы еще одного Перл-Харбора не было. Японцы все ж поумнели после Цусимы — в сорок первом бросились на американцев, а не на нас... А вот мы не удержались и кинулись добивать их, и себе прихватили японского...
— Ну, это ты зря! Что ж теперь, обратно отдавать? А кто наши транспорта втихаря топил в нарушение нейтралитета? Скажешь, не топили? Родственнички-подводнички... А «Л-16»?
— Ну, топили... — махнул рукой. — Слушай историю. Забирал контейнер на морвокзале, было у меня ноль-пять на всякий случай. Подхожу к какому-то приличному деду-работяге, прошу помочь контейнер найти. Пузырь показываю. Нашли махом, а потом — к нему в каптерку, где и приговорили. Потом пивком шлифанулись. Так вот он мне и рассказал, о чем Пикуль умолчал, хотя не мог не знать.
— Про что?
— А про американские пароходы под разгрузкой, про «студебеккеры» с тушенкой... С сорок третьего года половину ленд-лиза через Камчатку везли, американскими конвоями. Потом грузили на наши — и во Владивосток. А вот уже оттуда поездами на фронт. Говорит, будто америкосы и отстроили Петропавловск...