Граф из Техаса

— Откуда вы об этом узнали?
— Сезон стрижки овец должен начаться со дня на день. В общем, как только прибудут стригали.
— И каким же образом стрижка стада грязных овец принесет в Рейвенс Лэйер деньги?
Люсинда посмотрела на него удивленно и в то же время нетерпеливо.
— Вы ведь новичок в этом деле, не так ли?
— Я совершеннейший профан там, где речь заходит об овцах, дорогая. Помните, я ведь погонщик крупного скота.
— Так вот, мистер погонщик крупного скота, вам очень скоро предстоит узнать, что разведение овец гораздо прибыльнее всех ваших стараний в бычьем хозяйстве.
— Не может этого быть?! Овцы есть овцы. И вы никак не можете сравнивать их с коровами.
— Я и не пытаюсь. Поверьте мне.
— Господи, конечно, да и как их можно сравнивать. Коровы дают молоко, масло и сыр, когда они живые, и говядину, когда их забивают. А все, что делают овцы, — это пожирают траву на ваших прекрасных пастбищных землях и распространяют зловоние по всей округе.
— Не совсем так. Вы забыли, что они дают тонны шерсти каждый год в течение многих лет. Не говоря уж о баранине.
— Шерсть?
— Да, Прескотт, шерсть.
— Мне не нравится шерсть. Я не могу носить вещи, сделанные из нее. Никогда не мог. Последний раз, когда тетушка Эмми заставила меня надеть шерстяные штаны, я, наверное, соскреб половину волос и кожи со своих ног.
— Тогда, очевидно, вы носили не мериносовую шерсть.
— Шерсть есть шерсть, дорогая.
— Нет, мериносовая шерсть отличается от других. Это самый тонкий и нежный вид шерсти, который вы сможете найти. Единственная порода овец, которую мы разводим в Рейвенс Лэйере. И не только это, лорд Прескотт Трефаро, десятый граф Сент Кеверна. К первому мая, когда закончится сезон стрижки овец, деньги от этой вызывающей у вас зуд и чесотку шерсти, к которой вы относитесь с таким отвращением, станут, похоже, единственной прибылью, которая поможет разоряющемуся имению встать на ноги. Словом, если вы хотите мудрый совет — не спешите безоговорочно отвергать шерсть и тех зловонных животных, что дают ее.
Прескотт знал, когда следует спорить, а когда лучше придержать свой язык за зубами. По всему видно, Люсинда знала, что она говорила, и поэтому он совершенно не обиделся за ее прямоту. Наоборот, он серьезно задумался над ее словами.
— Ну, в таком случае я просто постараюсь полюбить этих маленьких созданий, учитывая, что они очень полезны и будут приносить доход.
— Мудрое решение.
— Но я не буду есть их.
— Не будете?
— Нет. Это уж наверняка. Я как-то раз попробовал баранину, и она мне ужасно не понравилась.
— Не может этого быть, Прескотт.
— Да, честное слово.
— О, действительно? Тогда почему вы наложили себе добавку на завтрак? Да и к тому же очень щедрую добавку.
— Я никакой баранины на завтрак не ел.
— Нет, ели. Я сама видела.
— Черт побери, Люсинда, сегодня утром я ел сосиски и какие-то маленькие котлетки. Но я не ел никакой баранины.
Не в силах сдержаться, она засмеялась.
— Прескотт, сосиски и эти маленькие котлетки были сделаны из баранины. Точнее из мяса молодого весеннего барашка, но это почти то же самое.
— Вы разыгрываете меня?
— Нет, я вполне серьезно.
— Я ел баранину?
Она опять засмеялась при виде испуганного выражения на его лице.
— Да, и более того, она вам очень понравилась.
Прескотт с минуту подумал об этом, и выражение ужаса на его лице сменилось выражением смирения.
— Да, вы правы. Черт меня побери, неужели я действительно ел баранину? Но она мне и вправду понравилась.
— Не успеете и оглянуться, как вы будете есть почки и лосося, как истинный английский джентльмен.
— Почки и лосося? — Прескотт резко выпрямился и отошел от стола. — А вот на это не рассчитывайте. Я никогда не буду есть почки и лосося. Во мне слишком много от техасца, чтобы опуститься так низко.
— Посмотрим, — тихо сказала Люсинда, улыбнулась и закрыла книгу перед собой.
 
Глава 9
Стригали прибыли в Рейвенс Лэйер два дня спустя после их разговора, и, как и предсказывала Люсинда, началась работа по стрижке овец.
Прескотт узнал, что в имении есть для этого специальный сарай, расположенный в маленькой тихой долине в полумиле от замка.
Он стоял у входа в этот сарай, переводя свой взгляд то на овец, сгрудившихся в загоне неподалеку и ждущих своего часа, то на подъезжающие к сараю фургоны с людьми.
Было такое раннее утро, что солнце еще только взошло и коснулось земли своими первыми лучами, поэтому стригали, которые молча высыпали из фургонов, выглядели угрюмо. Некоторые из них были с такими красными глазами и серыми лицами, что выглядели менее всего пригодными к работе.
«Пьяницы, страдающие с похмелья», — решил Прескотт, глубоко сочувствуя этим людям. Но от его сочувствия не осталось и следа, когда первую партию овец завели в большой открытый сарай, и стригали решительно взялись за дело.
Несмотря на то, что мужчины были небольшого роста, они обладали большой силой в руках.
«Это совершенно необходимо», — решил Прескотт, учитывая, что каждый должен был прижимать к земле непокорную овцу одной рукой, а другой состригать с нее шерсть. Одна овца на человека — так было установлено у стригалей. Они с силой валили на пол блеющее животное, состригали с него шерсть практически без единого пореза, и пока полуголое создание ковыляло из сарая, полегчав на несколько фунтов [5], другая овца, выглядевшая намного толще, тотчас же занимала опустевшее место.
Прошло несколько часов, и первая партия овец в загоне сменилась второй. Прескотт с удивлением смотрел, как гора шерсти в дальнем углу сарая становилась все больше и больше. Он решил, что если стригали будут продолжать работать в том же темпе, то эта куча к концу дня достигнет потолка, покоящегося на высоких железных балках. Но это было только начало — постричь предстояло еще несколько тысяч овец.
— К концу дня в сарае не останется места, куда складывать шерсть, — сказал он Люсинде, когда стригали остановились перекусить.
— Этого не случится. Скоро они начнут вывозить ее.
Люсинда вместе с другими девушками почти все утро помогала миссис Свит готовить основательный обед для работающих мужчин.
Подав последний огромный бутерброд и оставшуюся кружку горячего чая стригалям, она подошла к Прескотту, и они пошли немного прогуляться.
— И куда же всю эту шерсть вывезут отсюда?
— Большая часть переправляется в Шотландию.
— А что там?
— Там находятся лучшие ткацкие фабрики в мире. У нас долгосрочный контракт с двумя самыми старыми и крупными из них.
— О, я этого не знал.
— А откуда вы могли знать? Вы ведь не носите шерстяные вещи.
— Послушайте, я сожалею об этом.
— О чем? О том, что вы не носите шерстяные вещи? За это совсем не нужно извиняться. Многие люди не носят их.
Отойдя на порядочное расстояние от толпы стригалей, Прескотт остановился. Он заставил остановиться и Люсинду, завладев ее обеими руками и развернув ее к себе лицом.
— Я не это имел в виду. Я сожалею о том, как я вел себя в тот день.
— О том, как вы вели себя?
— Да, как идиот. Которым, вероятно, я и являюсь, если внимательно приглядеться. Люсинда, я погонщик крупного скота, а не овцевод.
— Вы уже говорили об этом. И много раз.
— Но, черт побери, это же правда.
— Но ведь теперь вы знаете об овцах больше, чем прежде, не так ли?
— На данный момент — да.
— И они не так губительны для земель, как вы думали о них раньше, не правда ли?
— Я смогу ответить на этот вопрос только тогда, когда своими глазами увижу, насколько быстро восстановится трава на пастбищных землях.
— А вообще-то они даже очаровательны, эти овцы.
— Очаровательны? — он задумчиво посмотрел на нее, размышляя о том, ощущает ли она то зловоние, какое чувствует он. Но Прескотт решил не затрагивать эту тему. Вместо этого он опять зашагал, направляясь к роще на вершине холма.