Ложь во имя любви

– Если он будет капризничать или расплачется, позвоните мне, я посоветую вам, что делать, – сказала Алекс с дрожью в голосе.
Девушка молча кивнула, что, видимо, должно было означать согласие со словами Алекс, но у нее был такой вид, будто она хотела заявить: «Как-нибудь обойдемся и без вас». Она вышла на лестничную площадку. Возле двери стояли два коротко остриженных здоровяка. Лифт уже был наготове. Когда Патрика занесли в лифт, он оглянулся, гордо улыбаясь, довольный своей собственной самостоятельностью.
Какой же он спокойный и доверчивый, подумалось Алекс, пока она следила за тем, как медленно закрывается дверь лифта. Слезы лились из ее глаз нескончаемым потоком, и Алекс почти ничего не видела вокруг себя. Она могла гордиться тем, как воспитала Патрика. Он был спокойный и уверенный в себе ребенок, довольно самостоятельный для своего возраста, контактный и дружелюбный, который не боялся общаться с новыми людьми.
Это был самый длинный день в ее жизни. Никогда прежде ее внутренние часы не отсчитывали каждую секунду, проведенную без ребенка. Каждые пять минут она смотрела на часы, ожидая возвращения Пэдди. Уже прошло время обеда, а мальчика все не было. На душе Алекс скребли кошки, ее воображение рисовало картины самых невероятных происшествий. Она ничего не ела с самого утра, но ей ничего не лезло в горло. Костос Сикельянос говорил Алекс, что гувернантка побудет с мальчиком какое-то время, но она не думала, что это продлится так долго.
С одной стороны, Алекс была рада, что Патрик не раскапризничался, но с другой стороны, она была немного удивлена тем, что он так долго обходится без нее. Каждый день своей коротенькой жизни он провел с ней, и, кроме того, когда уставал, то обычно начинал хныкать. Но, видимо, эта девушка знала, как развлекать маленьких детей. Наверное, она смогла найти ему такие развлечения, которые надолго отвлекли его от дома.
Часы неожиданно громко пробили три. Алекс уже не отходила от окна, будто приросла к нему, выглядывая знакомую маленькую фигурку. Когда где-то около пяти в дверь позвонили, Алекс уже стояла в коридоре, готовая открыть.
Быстро распахнув дверь, она удивленно отпрянула от нее, увидев там не гувернантку с Патриком, а Костоса Сикельяноса собственной персоной, как всегда окруженного неизменными телохранителями.
– А где Патрик? Вы оставили его в машине? Он, наверное, очень устал, ему обязательно нужно как следует поспать. Пошлите за ним кого-нибудь, – не останавливаясь ни на секунду, затараторила она, несколько удивленная молчанием высокого гостя.
– Сандра... – наконец осторожно проговорил он, смотря на нее с выражением полной растерянности.
– Алекс, – не задумываясь, исправила его девушка, отмечая про себя странную задумчивость, появившуюся в его глазах, и суровость его черт.
Когда телохранители Костоса вошли в прихожую, Алекс еще раз озабоченно выглянула за дверь, надеясь увидеть за ней своего дорогого мальчика, который в действительности уже находился на расстоянии тысячи километров от нее. Костос остро почувствовал ее обеспокоенность, ее смятение, ее неспособность думать о чем-либо еще, кроме ребенка. Какое-то незнакомое ему прежде чувство, похожее на сожаление, мелькнуло где-то в глубине его души.
Перед Костосом стояла весьма нелегкая задача – объяснить то, что не подлежит никакому оправданию в цивилизованном обществе, и прийти к соглашению тогда, когда твой партнер загнан в угол, озлоблен и не способен думать. Но у него не было выхода. Ведь если он не уговорит Алекс принять их условия, то разразится грандиозный скандал, и он вряд ли сможет защитить себя и свою семью от обвинений в самоуправстве и похищении ребенка. К сожалению, на данный момент эта негодная мать еще фактически не дала официального разрешения на передачу ему прав на ребенка.
Сандра, или Алекс, или как там еще ее зовут, может быть, и совсем никудышная мать и неисправимая гулена, но ее никак нельзя упрекнуть в отсутствии чувств по отношению к своему сыну. Костос сразу же почувствовал, что каждый вопрос о будущем Патрика, который она задавала ему вчера, был продиктован прежде всего заботой о ребенке, о его будущем, хотя Костосу и совсем не хотелось этого признавать.
Костос уже заметил горечь поражения, появившуюся в ее глазах, а также понимание ею того, что ребенок заслуживает матери, гораздо лучшей, чем она. Оставалось просто подождать немного, пока она окончательно сдастся. Она была бы легкой добычей. Но ждать он как раз и не мог.
Алекс все еще стояла как статуя в прихожей, когда один из телохранителей плотно закрыл входную дверь. Алекс не понимала, что происходит, и подумала, что, видимо, Патрика приведут позднее.
Передняя казалась слишком маленькой и тесной для такого количества крупных мужчин угрожающего вида. Почувствовав угрозу, витающую в самом воздухе, Алекс вспомнила, что невежливо держать гостей в прихожей, и прошла в гостиную, приглашая всех за собой. Голосом, лишенным всяких эмоций, она произнесла:
– Вы знаете, Патрик сегодня должен лечь спать, как обычно, в семь часов. Он очень восприимчивый ребенок и плохо переносит нарушение обычного распорядка дня. Поэтому я хотела бы знать, когда он вернется.
Алекс жаждала получить от Костоса обещания, заверения в том, что их договор еще в силе. Она вопросительно обернулась к нему, при этом ее бирюзовые глаза не покидало выражение глубокой тревоги. Она нервно теребила пальцы, совсем не замечая этого. Ее глаза расширились от волнения, от страха возможной утраты.
– Я должен извиниться перед вами, – сдержанно проговорил Костос, и что-то в его тоне заставило ее насторожиться.
Взгляд Алекс беспорядочно блуждал по лицам, переходя от одного к другому, выискивая ответ на интересующий ее вопрос. Между бровями девушки залегла складка. Сразу было видно, что этот важный господин не привык извиняться. Он, казалось, не торопился давать объяснения. Что же случилось? Ее ум отказывался воспринимать происходящее.
– Присядьте, чтобы я смог объяснить вам сложившуюся ситуацию, – мягко и печально продолжал Сикельянос. Его сжатые губы и серьезное выражение лица наводили на мысль о какой-то неприятности.
Боже, неужели с Патриком что-то случилось? За несколько секунд в голове Алекс промелькнули ужасные картины всевозможных происшествий. Одна только мысль об этом приводила ее в ужас. Ее голос отказывался подчиняться ей. Она пристально посмотрела на него.
– Он... жив? – почти неслышным запинающимся голосом прошептала она. Ей стало невыносимо страшно. – С Патриком... что-то случилось?
– Нет, нет, что вы, с ним все в порядке, – поспешил заверить ее важный гость, не отрывая опечаленных глаз от ее лица.
– Но в чем тогда дело? – не понимая, спросила она.
– Сегодня утром в полдесятого Лала привела Патрика ко мне, где мы с ним познакомились. Он такой доброжелательный и послушный ребенок, мы очень понравились друг другу. Мы играли с ним в машинки. Я хочу сделать вам комплимент. Вам удалось вырастить его общительным и дружелюбным, – издалека начал Костос.
Алекс все еще никак не могла понять, какое это имеет отношение к ней и к Патрику. В ее сердце гнездились дурные предчувствия.
– Сразу же после этого мне позвонили из больницы, где сейчас находится мой отец, и сообщили об ухудшении его самочувствия. Он смог сказать мне всего несколько слов, и его единственным желанием было увидеть своего внука. Я не мог отказать человеку, который уже взглянул в лицо смерти. Мне пришлось срочно отвезти Патрика вместе с гувернанткой в аэропорт, откуда они на частном самолете вылетели в Грецию. Патрик сейчас находится на борту самолета, и через час они приземлятся в Афинах.
Его попытка оправдаться выглядела неуклюжей. Он был слишком уставшим и расстроенным, чтобы придумать какое-либо более подходящее объяснение.
Алекс была настолько потрясена, что не отвечала в течение длительного времени и лишь смотрела на него широко раскрытыми глазами.
– Что вы сказали? Патрик...
Она, казалось, совсем утратила дар речи, мука отчаяния отражалась на ее лице.