Драконье горе

Потом он, быстро наклонившись, подсунул свой острый нос к щели между полом и столом и крикнул в нее:
– Кроха… ты где?!
Он не видел, как позади него прямо из воздуха вынырнула переливающаяся, размытая по краям тень, мгновенно сформировавшаяся в невысокую прелестную девичью фигурку. Фигурка наклонилась к согнутому пополам Фоке и милым голоском произнесла:
– Я здесь…
Фока от неожиданности застыл на месте, а девушка ловко ухватила его за оранжевый хохол и приторно-ласковым тоном добавила:
– И если ты, маленький засранец, еще раз усомнишься в моем существовании, тебе не достанется даже свежих яблок!
Крепко дернув за оранжевые волосики, она отпустила каргуша. Тот боком на четвереньках метнулся вокруг стола к своему невозмутимому товарищу и только там решился приподнять мордочку.
Но все эти Фокины маневры я отметил лишь краем своего сознания, поскольку не сводил глаз с появившейся неизвестно откуда девушки.
Такой красивой девчонки я ни разу в жизни не видел. Она была, как я уже говорил, невысока, но идеально сложена, что к тому же подчеркивалось ее светло-голубым, обтягивающим комбинезоном и белой блузкой с коротким воротником-стойкой. Густые белокурые волосы крупными, чуть завивающимися прядями спускались до плеч, маленький, чуть вздернутый носик очаровательно гармонировал с небольшими пухлыми губами, а огромные темно-синие глаза, опушенные длинными густыми ресницами, казались нарисованными.
«Белоснежка!… – изумленно подумал я, и тут же к этой догадке прибавилось: – И… два гнома!»
Я невольно, вслед своей мысли, перевел глаза на парочку каргушей, притулившихся у противоположного от девушки конца стола. На их шерстяных мордах было написано такое неподдельное изумление, что я как-то сразу пришел в себя и… вскочил со своего камня. В следующее мгновение я оказался около Крохи, осторожно взял ее за руку и, медленно наклонившись над ней, поцеловал ей пальцы.
Недовольное выражение сползло с ее чудесного личика, уступив место изумлению, а я, мотнув головой в коротком и, как мне казалось, элегантном поклоне, хрипловатым от волнения голосом проговорил:
– Рад познакомиться, госпожа Кроха, и позвольте представиться – Владимир, журналист.
Кроха махнула своими, похожими на бабочек, ресницами и пропела высоким, но совсем не писклявым голосом:
– Очень приятно, сэр Журналист… Право, у тебя такое странное имя…
– Нет, – галантно поправил я красавицу. – Зовут меня Владимир, а журналист – моя профессия.
– О, прошу прощения, сэр Владимир, я сразу не поняла… У нас, знаете ли, не принято называть свою профессию…
Тут она метнула острый взгляд в сторону притихших каргушей и совершенно другим тоном добавила:
– Некоторые так вообще стараются свое любимое занятие скрыть!
Затем, снова повернувшись ко мне, она продолжила:
– Вот, например, видите этих двух… к-хм… индивидуумов? Они вам ни за что не скажут, кто они по профессии!
– Это почему это не скажем? – немедленно поинтересовался Фока. – Еще как скажем! Нам скрывать нечего…
– А если и скажут, – не обратила внимание Кроха на реплику оранжевого Фоки, – то непременно соврут!…
– Это почему это мы непременно соврем! – продолжил начатый диалог Фока и даже чуть приподнялся из-за стола, за которым прятался. – Мы вообще самые правдивые… индивидуумы!
– И все потому, – продолжила игнорировать оранжевого спорщика Кроха, – что никому не хочется называться профессиональным попрошайкой!
– Это почему это мы – попрошайки?! – начал было Фока свою следующую реплику, но закончить ему не дали. Кроха резко повернулась в его сторону и гаркнула басом, похожим на медвежий рев:
– Потому что вечно клянчите что-нибудь пожрать, и это стало вашей профессией!!!
Фока тихо ойкнул и снова исчез за столом, зато поднялся Топс, причем сделал это с большим достоинством:
– Ты, Кроха, конечно, замечательная стряпуха, однако твои замечания по поводу наших занятий весьма далеки от истины. Да ты и не можешь о них ничего знать!
– А ты, Топсик-мопсик, – язвительно ответила Кроха, – отлично знаешь, что я никакая не стряпуха, и тем не менее вводишь сэра Владимира в заблуждение! Интриган, враль и сплетник!
Здесь она снова повернулась ко мне и, не обращая внимания на удивленно разинувшего пасть «интригана, враля и сплетника», ласково добавила:
– Я, достопочтимый сэр, – фея… Правда, фея… наказанная…
– Да кто же это посмел тебя наказать?! – возмущенно вскричал я. – И за что?!
– Наказал меня Демиург, – прошептала фея, и в уголках ее чудесных глаз блеснули слезинки. – За то, что я влюбилась в…
– В сквота, в сквота, в сквота!!! – завопил из-за каменного стола спрятавшийся Фока, на манер нашего «тили-тили-тесто…».
Кроха стремительно обернулась и рявкнула:
– Да, в сквота! А ты не способен влюбиться даже в Белую Даму!
Я, признаться, плохо понимал, о чем идет речь, и потому спросил:
– Неужели можно наказать за любовь?… Даже если это любовь к… сквоту?
– Она влюбилась в сквота и колдовала для него, – немедленно пояснил рассудительный и всезнающий Топс. – А он использовал ее…
– Неправда! – тут же с возмущением закричала Кроха. – Он меня любил!
– Да? – В вопросе Топса была изрядная доля иронии. – И почему же тогда он от тебя отрекся?…
– Я сама ему велела отречься! – горячо проговорила Кроха, глядя почему-то на меня. – Иначе его могли…
– Да ничего бы ему не сделали, просто он тебя не любил, а использовал! – спокойно, но жестко перебил ее Топс.
– Ну, Топсина-мопсина, теперь ты у меня и каштанов не получишь! Хоть на брюхе приползешь – не получишь! – закричала Кроха, но в ее крике звенели слезы обиды. И я понял, что Топс говорит правду.
– Прошу прощения, уважаемый Топс, – немедленно вмешался я в их спор, – но мне кажется, что госпожа Кроха не могла полюбить недостойного… сквота! – И, повернувшись к готовой разрыдаться фее, спросил: – Он был очень хорош?
Кроха подняла свои огромные глаза к потолку пещеры, прижала руки к груди и воскликнула:
– О, он был красив, как утренний туман, благороден, как черный гризли, и мудр, как филин!
«Какие сомнительные комплименты!…» – удивленно подумал я и тут же услышал тихий хохоток Фоки, все еще прятавшегося за столом. Однако Кроха не слышала этого обидного смеха и продолжала восхищенно описывать своего возлюбленного:
– Он говорил такие слова, что мое сердце таяло, как сливочное мороженое в только что прогоревшем очаге…
– А делал такие дела, что сажа в этом очаге по сравнению с его делами казалась только что выпавшим снегом… – пробурчал себе под нос Топс, причем его бурчание звучало довольно мрачно.
Кроха бросила укоризненный взгляд на зеленоголового каргуша и снова повернулась ко мне:
– Теперь ты понимаешь, уважаемый сэр, почему я предпочитаю никому не показываться на глаза?
– Ага, – пискнул из-за стола чуть приподнявший оранжевую голову Фока. – Мы считали, что в ее наказание входит и лишение тела, а оказывается, она сама пряталась!…
Я упер руки в поясницу и исподлобья уставился на двух враз присмиревших каргушей. Я так долго держал паузу, что они заволновались и совершенно скрылись за каменной плитой. И тогда я заговорил:
– Недостойно разумных существ издеваться над любовью! Какой бы она ни была – она священна! И если ваш Демиург счел поведение феи… – я лихорадочно подбирал нужное слово, – …неправильным, это не дает вам права дразниться! Стыдно, господа каргуши! Стыдно и недостойно!
Затем, повернувшись к Крохе, я снова припал к ее ручке, а потом как можно галантнее произнес:
– Я надеюсь, ты не лишишь меня своего общества, хотя бы на то время, пока я буду находиться в этой пе… обители.
– Во! – раздался из-за столовой плиты голосок Топса. – А ты его боялся! Посмотри, какой он галантерейный!
Личико Крохи просветлело, и она, не обращая внимания на притаившихся каргушей, ласково ответила:
– Сэр Владимир, если тебе не противно видеть наказанную фею, то я…