Молодые годы короля Генриха IV

Комната освещалась только пылавшими в очаге поленьями: огненные бликиплясали вокруг орущих ртов, на лбах перекладиной лежала тень. Генриху,смотревшему с улицы, эти лица казались звериными мордами, харчевня — каким-товертепом глупости. Его роль незаметного старика стала ему отвратительна. Сдругой стороны, влекла мысль — появиться одному и без оружия среди шестиздоровенных негодяев. В дверях его бесцеремонно оттолкнул какой-то долговязыймалый, который тут же вошел и громко пожелал всем доброго вечера. Генрих узналнезнакомца по голосу и еще больше по фигуре. Честному дю Барта не помогло то,что он повернулся к Генриху спиной. Он сказал:
— Я зашел, чтобы получше расслышать вашу веселую песенку!
Их было шестеро, но только карлик отозвался из-за тяжелого дубовогостола:
— Ну-ка ты, жердь, сними мне с жерди колбасу.
Долговязый дю Барта действительно потянулся к свисавшим с потолкаколбасам.
— Только если ты еще раз прокаркаешь мне песенку про гугенота!
Карлик смутился, а одна из служанок повисла на руке высокого гугенота ипринялась успокаивать его:
— Да это не про тебя поется! В конце концов петь-то можно или нет? Если бы тыневзначай сделал мне ребенка, я бы не боялась, что он родится косолапым. — Тутвсе три женщины взвизгнули. Мужчины, сидевшие за столом, хмуро молчали; они иглазом не повели, невзирая на странное поведение хозяина! А этот наглецпрокрался за спиной дю Барта к огню, схватил горящую головешку и уженацеливался, куда бы ткнуть еретика. Но тут вмешался Генрих: он бросилсявперед, схватил негодяя за руку, вытащил несколько сучьев из своего мешка,зажег их о полено предателя-хозяина и стал размахивать перед его злобной рожей,пока тот, отпрянув, не бросил головешку обратно в огонь. Тогда Генрих уронил напол и свои сучья.
— Ну-ка, беги, подлец, и тащи господину вино, только смотри, чтоб не кислое!У меня все деньги вышли, но я могу тебе дать еще хворосту в уплату!
— Выпей со мной, — сказал дю Барта, словно обращаясь к старому товарищу.Они уселись на свободном конце стола, поближе к двери, и их отделило отостальных гостей этой харчевни то же пространство ненависти, что и в Лувре, застолом короля.
Хозяин поставил на стол кувшин с вином и пробурчал, ни на кого не глядя:
— В моей деревне они совали людей ногами в огонь.
Он не сказал, кто, но оба гугенота поняли и так, о ком идет речь. Ведь онизнали, что вели себя частенько прямо как разбойники! На лице дю Барта появилосьто выражение разочарованности и безнадежности, какое у него обычно появлялось,когда он начинал сочинять стихи и сетовать на людскую греховность ислепоту.
Молодой король Наваррский чуть не воскликнул: «Я давно уже говорил об этомадмиралу! Но ведь они не нашей веры, — вот и все его оправдания, когда мыграбили людей и пытали. По этим вот парням видно, до чего можно довести народспорами о вере».
Но одна эта мысль уже была кощунством, и сын королевы Жанны ужаснулся.Кроме того, он надеялся, что дю Барта действительно его не узнал и оказалсяздесь случайно. Поэтому Генрих прикусил язык и промолчал. Впрочем, у хозяинабыло заготовлено для них еще немало любезностей.
— Завтра утром мне идти исповедоваться, — буркнул он, отворотившись. — Асвященник запретил давать этим разбойникам пить и есть. Понаехали в Париж целойоравой и ну нападать на честных христиан да портить девушек. И еще пьют-едят надаровщинку! Вот, кажется, первый, который не жулик, — добавил он льстиво ивместе презрительно. Генрих, возмущенный, вскочил со скамьи.
— Сиди! — прикрикнул на него дю Барта.
Невероятно, как все-таки он мог узнать Генриха! «Ведь я же человек бедный,маленький», — говорил себе Генрих, словно так оно и было. Лицо грязное,морщины, седая борода, вдобавок и голос скрипучий.
— Будьте настороже, сударь! Рыжий негодяй незаметно вытаскивает нож!
— Вижу, — отвечает дю Барта.
Рыжий негодяй попытался под прикрытием остальных выбраться из своего угла.Карлик, голова которого едва возвышалась над столом, стараясь отвлечь от рыжеговнимание гугенота, прогундосил: — А у коробейницы мальчуган пропал!
— Гугеноты убивают детей! — подтвердили остальные; видно, им было наплевать,что тут посторонние. — Они совершают ритуальные убийства, все это знают.
Эта сцена едва ли кончилась бы благополучно, но тут появились новые гости.Вошли четверо гугенотов, двое были из отряда Генриха. Генрих знал их имена ивоенные подвиги. Два других казались весьма сомнительными: не будь ониревнителями истинной веры, их можно было бы назвать головорезами. С их приходомсилы обеих партий за столом сравнялись. Поэтому рыжий негодяй отказался отсвоего намерения, и противники спрятали оружие.
Конники заявили дю Барта, что, блуждая по Парижу, набрели в темноте надвух единоверцев. Иначе они не нашли бы никакой харчевни. Однако все их обличиедоказывало обратное: должно быть, они успели побывать уже в несколькиххарчевнях и вели себя там не слишком благопристойно, ибо вид у них былрастерзанный. Генрих вдруг забыл, что представлялся убогим стариком, и властноприкрикнул на своих всадников: — Это еще что? Собирать головорезов? Затеватьдраки? Вы позорите нашу партию!
Они громко расхохотались, а дю Барта решительно толкнул Генриха в бок, и тотпонял, что властный окрик при столь нищенской внешности делает его простосмешным. Поэтому он замолчал и больше не вмешивался. Новые посетители, позвеневв карманах деньгами, выложили на стол задаток и потребовали себе кур, которых,видимо, вертели над огнем уже достаточно, — золотисто-коричневая корочкааппетитно поблескивала; затем вновь пришедшие великодушно пригласили поужинатьс ними и господина дю Барта и смешного старичишку. Однако ужин они проглотиликак-то удивительно быстро и все время прислушиваясь к далеким ночным шумам. Ана то, чтобы полюбезничать со служанками, у них, должно быть, совсем неоставалось времени. Едва насытившись, они поспешили прочь — и конники иголоворезы. Сначала были слышны шаги, потом раздался топот ног, словно кто-тоубегал.
На всякий случай дю Барта заметил: — Теперь, хозяин, ты уже не посмеешьуверять, будто гугеноты тебе не платят. — Ответом ему было молчание; а темвременем загремел четкий шаг, блеснул свет факелов: ночной обход. В дверяхпоявились офицер и солдат:
— Где тут гугеноты?
— Вот они! — воскликнул хозяин, тыча пальцем в сторону долговязого истаричишки. — Кур жрут, а денежки их мне сразу показались не католическими. —Рыжий малый, уродливый карлик и три женщины подтвердили это, хотя их неспрашивали. Лишь после строгого допроса они нехотя признались офицеру, чтоздесь пировали и другие. — Но платили-то эти двое! Ясное дело: напали накакого-нибудь прохожего и пообчистили ему карманы. — Жалобщиков тожезабрали.
Дю Барта уже не обращал внимания на Генриха, он пошел впереди с офицером.Можно было догадаться, что именно он открыл офицеру, ибо стража вдруг измениласвой путь. Вскоре они дошли до одного здания, которое Генрих узнал: это былдворец Конде. Генрих сразу же направился бы сюда, если бы его не соблазнило ине отвлекло ночное приключение с переодеванием. Короля Наваррского уже давнождали, слуги с фонарями услужливо бросились к нему навстречу — они были,видимо, предупреждены насчет его странного вида, ибо склонились перед ним доземли.
То же самое сделал вдруг и дю Барта.
 
Последний час
Генриха сначала провели в комнату, где он почистился и переоделся, а потом вдругую: там сидел адмирал Колиньи. Старик хотел было встать, но Генрих опередилего и удержал в кресле. Была здесь также и принцесса де Бурбон, и онапреклонила перед братом колено: — Я ваша покорная служанка, братец, прошу вас,позвольте мне тоже послушать, какое решение вы и господин адмирал примете вэтот последний час.
Она сказала это с той же многозначительностью, с какой произнесла за столомслова: «Помни о нашей матери». Серьезностью и торжественностью тона она хотелазаставить брата окончательно опомниться. Екатерина знала слишком хорошо, кто унего на уме, знала, что он ради этой женщины может все забыть. Екатерина былаеще дитя, и ее голос срывался; однако, она сказала то, что хотела. И теперь изполосы света отступила в тень.