Месть Коула Камерона
– Мы уезжаем? Куда? Не понимаю...
– Еще бы! Ты же была чересчур занята своими мыслями, чтобы слушать меня! Наверное, старалась не запрыгать по комнате – от счастья, что наконец избавишься от меня. В Нью-Йорк. Мы едем в Нью-Йорк, ясно?
– Но я... Нет... Мы так не договаривались!
– Мы договаривались, что ты играешь роль моей жены, а значит, всюду меня сопровождаешь. К тому же тебе пора увидеть свой новый дом.
– Мой новый дом? – Глупо было повторять за Коулом как попугай, но Фейт просто ничего не приходило в голову.
– Все правильно. Я живу в Нью-Йорке, значит, и ты тоже.
– Нет, – Фейт покачала головой. – Это невозможно.
Коул разозлился.
– Что за черт? Ты что, помешалась на этой груде камней? – Он, разумеется, имел в виду дом Камеронов. – Тем не менее тебе придется с ней распрощаться: я продам эту рухлядь при первой же возможности.
Фейт не сомневалась, что он говорит правду, но от этого было не легче. Она была просто в панике: хорош этот город или плох, но она хотя бы знает его, здесь все понятно и потому не страшно. А что ждет ее там? Чужие люди, чужие правила игры...
– Я не еду, – решительно возразила Фейт. – Я тебе не жена, что бы ты там ни говорил.
– Пока нет, – Коул взял ее за подбородок и пристально посмотрел в глаза. – Но там ты станешь моей женой. Что бы ты ни говорила.
Одним движением Коул привлек ее к себе.
– Не смей, – жестко сказала Фейт, но Коул словно не слышал ее, он прижался губами к ее губам, а потом снова испытующе посмотрел в ее растерянные глаза. – Не смей, – повторила Фейт, но теперь это был едва слышный шепот.
Коул снова поцеловал ее. Он мог взять ее хоть сейчас – она была в его власти. Фейт больше не противилась ему, ее руки обнимали его за шею, касались его волос. Коул был уверен – она хотела принадлежать ему.
Но почему-то именно эта мысль остановила его. Он замер, и Фейт, опомнившись, выскользнула из его объятий. Она была бледна как мел, только на щеках горели красные пятна.
– Фейт... – Коулу было трудно говорить.
Фейт не ответила. Она размахнулась и со всей силы ударила его по лицу, да так, что его голова дернулась в сторону.
– Сукин сын! – горько и зло прошептала она, быстро развернулась и почти побежала вверх по лестнице. А он глядел ей вслед. Ему должно было быть безразлично, что она думает о нем или что к нему чувствует. Кем он был для нее? Просто возможностью выбиться из нищеты. Кто она была для него? Доступная женщина, не больше. Не больше?
– Черт побери, – горестно прошептал Коул.
Наверху хлопнула дверь. Коул прошел в библиотеку и отворил дверь в кабинет, где в былые времена его старик хранил выпивку. Он и не думал напиваться, но ему хотелось прогнать с губ привкус пепла. В кабинете горел свет. Как и прежде, на полке стоял ряд бутылок. Не думая о том, сколько они здесь простояли, Коул открыл одну и плеснул себе в стакан.
Фейт ненавидит его. Ему все равно. И может быть, если он скажет себе это тысячу раз, он и сам начнет в это верить.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Они вылетели в Нью-Йорк дневным рейсом. Их места были в первом классе, в соседних креслах, но Фейт хотелось оказаться где-нибудь за тридевять земель отсюда. С другой стороны, они были одни и могли не притворяться. Они мило болтали, только когда Питер мог их слышать, и за последнюю пару дней обменялись не более чем парой фраз. В самолете иллюзия развеялась окончательно. Фейт раскрыла журнал, а Коул открыл кейс, где лежали документы из письменного стола Теда. Вчера вечером он попросил разрешения забрать их. Фейт не возражала – у нее была своя жизнь, у Теда своя... Только сейчас ей пришло в голову, что в бумагах может оказаться что-нибудь важное. Может, ей следовало сначала просмотреть бумаги самой? А впрочем, ничего там нет: Тед ревностно охранял тайну своей «второй жизни», а свидетельство о рождении Питера хранится у нее. Но сейчас Коул явно не думал о бумагах. Он смотрел в окно. Да и Фейт, вероятно, выглядела не лучше: если бы журнал был напечатан на санскрите, она бы и не заметила. Конечно, они оба злятся друг на друга. Но, если на то пошло, Коул просто не имеет права на нее злиться. Чего он ожидал? Что она запрыгает от радости, когда он скажет, что хочет увезти ее? Конечно, Либерти не лучшее место в мире, но это часть ее жизни, которую Коул, между прочим, методично разрушает. Фиктивный брак, теперь переезд... И брачный контракт. Ей безразличны его условия, но ее единственное условие он демонстративно не принимает. Фейт хмыкнула.
– Ты что-то сказала? – спросил Коул.
– Нет, – отрезала она и перевернула страницу. Весь перелет она просидела, тупо глядя в журнал и машинально перелистывая страницы.
В аэропорту их ждал черный «мерседес», а в «мерседесе» молодой человек в джинсах и белой рубашке. Он приветливо поздоровался с Коулом и взял их вещи. Коул просил не брать ничего лишнего, утверждая, что все необходимое она найдет в Нью-Йорке, но Фейт не обратила внимания на эти слова: если Коул надумал купить ее, у него ничего не получится.
Теперь Коул представлял ей шофера.
– Фейт, это Джон. Если захочешь прокатиться, он всегда к твоим услугам. Джон, это моя жена.
Джон кивнул и вежливо ответил, что рад познакомиться. Фейт кивнула ему в ответ. Коул взял ее под руку, но Фейт отстранила его, а в машине забилась как можно дальше в угол. Машина тронулась и плавно влилась в поток автомобилей.
– Этот район называют Куинз, – сообщил Коул через пару минут. – Сверни на мост, Джон, я хочу, чтобы миссис Камерон увидела панораму.
Можно подумать, она не видела панораму в кино. Высоченные здания – и только. Что они могут изменить в ее жизни?
– Если честно, – сказала она, – совсем не обязательно показывать мне...
Она не успела договорить. За широким невесомым пространством серебристой воды прямо в небо застывшими языками пламени вздымались громады из стали, бетона и стекла. Это был Манхэттен. В одну секунду Фейт забыла обо всем на свете.
Не то чтобы Коулу было особенно важно, понравится Фейт город или нет... Но все-таки это было ему небезразлично: слишком много для него значил этот бешеный ритм жизни, суматоха многолюдных улиц и тишина парков – это было что-то особенное. Ему хотелось, чтобы она чувствовала то же самое, чтобы она полюбила Нью-Йорк. Он был по-настоящему рад, когда она сказала:
– Потрясающе.
Коул кивнул.
– Когда я увидел это впервые, не мог понять, что чувствую: восторг или ужас.
Фейт приподняла бровь.
– Неужели великий Коул Камерон способен испытывать ужас?
Коула захлестнула злость. Что она знает о его скитаниях? О том, сколько он пролил пота, сколько трудился, сколько рисковал ради одной только тени надежды – надежды на счастье.
– Прости, – ответил он сдержанно и холодно. – Я не думал, что тебе станет скучно.
Фейт искоса взглянула на него. Он сидел, устремив взгляд прямо перед собой, его лицо было неподвижно, но бог знает отчего Фейт пожалела о своих словах.
– Нет, – поправилась она. – Я просто не могу представить, что ты вообще можешь испугаться.
Коул не сразу овладел собой.
– «Испугался», наверное, не совсем то слово, – Коул засмеялся. – Шокирован до глубины души! Я ведь тогда и не видал ничего больше Атланты или Корпус-Кристи!
– Корпус-Кристи?
– Это первое, что попалось мне на пути, когда я уехал из Либерти.
– Когда ты уехал из Либерти! – Фейт старалась говорить как можно равнодушнее. – Ты, должно быть, долго планировал свой отъезд.
Коул искоса посмотрел на Фейт – ее слова прозвучали не слишком дружелюбно.
– Я ничего не планировал заранее.
– Неужели?
Коул повернулся к ней лицом.
– Почему ты так уверена, что знаешь меня? Ручаюсь, ты и понятия не имеешь, что я за человек.
Да, она действительно этого не знает. И не хочет знать. Как ему удалось втянуть ее в эти абсурдные отношения? Не иначе, на нее затмение нашло! Что изменится, если она узнает, что он делал все эти девять лет? Решительно ничего. Он любит Нью-Йорк? Да хоть Тимбукту!