Выстрел в чепчик

Обстановка, в которой пребывал Иван Федорович, говорила о торопливом бегстве: он не просто сбежал, а умчался сломя голову, следовательно, с Марусей у него вышел конфликт.
Дальнейшую беседу я решила вести с учетом этого нюанса и потому со вздохом произнесла:
— Видит бог, Маруся не подарок. Совсем не подарок. Сама всю жизнь мучаюсь с ней. Знаешь, что она мне сегодня сказала?
— Что? — оживился Иван Федорович.
— Что я плохая для Саньки мать.
На лице Ивана Федоровича отразилось разочарование.
— А-ааа, — протянул он и потух.
«Вот это да, — мысленно поразилась я. — А что же он хотел услышать? Видимо, то, как Маруся тоскует о нем, следовательно, вопрос этот его волнует. Что ж, прощупаем почву».
— Что — а-аа? — возмутилась я. — Ты тоже так считаешь? Чем я плохая мать?
Иван Федорович пожал плечами.
— Не знаю, мать как мать, бывают и хуже, — промямлил он, после чего я окончательно поняла, что тема эта ему неинтересна.
— И на том спасибо, — успокоилась я. — Но вернемся к Марусе. Как ты понимаешь, я здесь из-за нее, хоть и сама рада тебя видеть.
— А что — Маруся? — загораясь, но явно не желая обнаруживать это, сказал Иван Федорович.
Вот теперь передо мной был собеседник, а не вялая абстракция.
— Маруся любит тебя, — трагическим тоном сообщила я, поскольку любовь Маруси искренне не считала благом.
— Вранье, — внезапно разозлился Иван Федорович, — Не хочу об этом говорить. Раз пришла, давай поговорим о чем-нибудь другом, но только не об этой лживой женщине.
«Ага, — сообразила я. — Следовательно, Маруся в чем-то обманула его, что неудивительно, поскольку Маруся и дня не проживет, если не солжет. Обманывать же любимого мужчину для нее самое святое дело, но я-то при чем? Вот же хитрая бестия, обманула и молчит. Страдает. Нет бы мне всю правду рассказать для своей же пользы. Я бы знала точней, как вернуть ее Ваню в стойло, а теперь что мне делать? Сиди тут, разгадывай ребусы, мозги напрягай».
— Как там Женька? — начал говорить о другом Иван Федорович. — Давненько его не видел.
— Женька нормально, а вот у меня одни неприятности. Сразу две шляпки прострелили. Картина, правда, еще не упала, но Евгений не соглашается убирать ее со стены — значит, обязательно упадет. Завтра. У меня был ужасный день. Стрела прилетела.
— Какая стрела? — удивился Иван Федорович.
— Арбалетная. Из арбалета сегодня стреляли в меня.
— Кто? — — Пупс.
— Витька?
Взгляд Ивана Федоровича говорил: «А какие еще у Маруси могут быть подруги? Только с пришлепом».
Мне стало обидно. Захотелось срочно реабилитироваться, и я рассказала все, что знала про шляпки, стрелы и картины, начиная с Розы и заканчивая Тамарой.
К рассказу моему Иван Федорович относился со скептическим равнодушием, но до тех пор, пока я не дошла до Маруси.
— И в Марусю стреляли? — спросил он, причем вид у него был очень тревожный, напуганный даже.
— И в Марусю, — подтвердила я. — Сначала прострелили ее шляпку…
В этом месте Иван Федорович удивленно меня прервал.
— Маруся уже носит шляпки? — спросил он и тут же мечтательно предположил:
— Должно быть, они ей очень к лицу.
«Кошмар!» — внутренне ужаснулась я, но, не подавая вида, ответила:
— Слава богу, нет, Маруся по-прежнему не носит шляпок, а прострелили ту, что была на портрете. На том, что в спальне висел.
— Почему — была? Почему — висел? — забеспокоился Иван Федорович.
— Потому что теперь уже все иначе — портрет упал и сильно пострадал вместе с Марусей. Перед этим в нее стреляли из арбалета, но все это не беда в сравнении с тем, что исчез ты. Маруся очень тяжело это переживает и, если верить ее словам, уходит из жизни. Иван Федорович, миленький, возвращайся, — уже пуская слезу, заключила я и полезла в сумку за платком.
Иван Федорович досадливо крякнул и озадаченно почесал в затылке.
— Если верить Марусе, говоришь, — сердито сказал он. — А верить ей нельзя. Я Марусе не верю — она все врет. Она врет на каждом шагу.
Я вспомнила ее осунувшееся лицо, круги под глазами, потухшие глаза и с жаром воскликнула:
— Иван Федорович, клянусь, она умирает без тебя.
Еще немного, и она станет точь-в-точь как та дистрофичка на картине!
Иван Федорович снова досадливо крякнул, но было очевидно, что в нем уже появились сомнения. Сомнения, которые поселила я.
— Умирает? — растерянно спросил он.
Я, понимая, что пора ударить эмоциями, вскочила с табуретки и закричала:
— Да! Да, Ваня, да! Марусе без тебя не нужна эта жизнь. Под своей подушкой она хранит твою пижаму, под ее кроватью стоят твои тапочки, твои стишки она читает как молитву… Короче, крыша поехала совсем.
И еще, — здесь я перешла на шепот, — Ваня, ей жить одной просто опасно. Эти покушения…
— Ерунда, — отмахнулся Иван Федорович. — Выдумки все. Никто не убит.
— Может быть, — согласилась я, — но ей страшно.
Боюсь, и на этой почве у нее масса психических расстройств. Роза говорит, что у нее уже абулия, аггравация и агипногнозия.
— А что это? — спросил Иван Федорович, обнаруживая тщательно скрываемую панику.
— Ужас что, — заверила я. — Можешь представить, как ей тяжело? Она страдает, мучается, любит тебя, тоскует, нервы ее измотаны, а тут начинаются эти покушения. Плохо они легли на психику Маруси. Видел бы ты, в каком состоянии она.
— Но ты же только что сказала, что покушались не только на нее, но и на Розу, и на Тосю, и на Ларисус Юлей, и на тебя с Тамарой. Вы-то не боитесь, так почему должна бояться она?
— Да потому, что мы не одни, — закричала я. — Мы живем с мужьями, а Марусю некому в случае чего защитить.
Иван Федорович не смягчился. Против моих ожиданий он озверел.
— Пусть Акима своего позовет! — рявкнул он и так зло посмотрел на меня, что я попятилась.
Мне стало ясно, что на сегодня достаточно, тем более что разговор зашел не туда. Одно отрадно — я кое-что узнала.
«Ну, Маруся! — свирепея, подумала я. — Уж я тебе покажу!»
 
Глава 33
От Архангельского я вышла слишком поздно, чтобы показываться Марусе в этот же день. Домой вернулась далеко за полночь, и единственное, что сделать могла, так это позвонить Марусе.
— Где ты взяла этот адрес? — гневно спросила я. — Бедная компьютершица! С ума ее чуть не свела!
— Я вся умираю, — пожаловалась Маруся, — а ты на меня кричишь.
— Да как же не кричать на тебя, когда посылаешь меня к посторонним людям. Эта женщина с трудом вспомнила, кто он такой, твой Ваня.
— Так он не к ней, значит, ушел? — прозрела наконец Маруся.
— Нет, не к ней, — подтвердила я и гаркнула:
— Говори, где взяла этот адрес?
— В записной книжке, — пролепетала Маруся.
— Голубушка! — возмутилась я. — Кто же так штудирует записные книжки будущего мужа? В твоем возрасте пора бы уже овладеть этим искусством..
— Я овладела, — вяло защищалась Маруся.
— Ха! Овладела! Это уже называется — овладела!
Какую-то малозначительную компьютерщицу от егойной дульцинеи не можешь отличить. Куда же это годится? Пора тебе брать уроки у меня.
Похоже, Маруся пришла в смущение.
— Неужели и в самом деле промахнулась? — растерянно спросила она.
— Абсолютно, поверь моему опыту. Уж я-то не промахнусь. Бедная женщина едва твоего Ваню в глаза видала. Клянусь, ей не до него.
— Епэрэсэтэ! А ведь три раза ее адрес был в Ваниной книжке записан, — загремела Маруся.
— Это говорит лишь о незначительности знакомства. Несколько раз Ваня информацию о ней получал и всякий раз тут же забывал. Вот если бы она его интересовала, то вместо адреса был бы телефон, напротив которого была бы запись: Сидор Петрович или какой-нибудь там Сергей Алексеевич. Уж я-то знаю, столько книжек перепотрошила за свою длинную и неинтересную жизнь, что врагу не пожелаю.
— Старушка, ты права, — согласилась Маруся. — И что же мне делать теперь?