Практическое демоноводство

– Провода, Джан Ген Джан!
– Все готово, – ответил джинн.
Не успел Рассол и слова в ответ сказать, как загрохотали взрывы – не один, а серия, точно огромная гирлянда хлопушек. На миг весь мир вокруг побелел от муки. Затем вихри пламени облизали фасад дома и грибом рванулись в небеса – последующие взрывы подожгли муку, носившуюся в воздухе. Опалило нижние ветви сосен, затрещала горящая хвоя.
Увидев вихри, Рассол бросился на землю и накрыл голову руками. Когда же взрывы утихли, он поднялся и попробовал разглядеть что-то в пелене из муки, дыма и гари, висевшей в воздухе. За его спиной открылась входная дверь. Он обернулся к проему и крепко схватил кого-то за рубашку, надеясь, что со ступенек он стаскивает человека, а не демона.
– Цап! – завопил человек. – Цап!
Не в состоянии ничего разглядеть во всей этой хмари, Рассол вслепую двинул извивавшегося человека кулаком. Мясистый кулак попал во что-то костлявое, и человек обмяк у него в руках. Взревел грузовик. Рассол на звук потащил тело по двору. Вдалеке завыли сирены.
На грузовик он наткнулся, не разглядев его в мгле. Открыл дверцу и швырнул человека на переднее сиденье, едва не расплющив Джан Ген Джана о противоположную дверь. Следом запрыгнул сам, дал по газам и рванул из этого плохо пропеченного пожара навстречу рассветным лучам.
– Ты не сказал мне, что будет огонь, – пожаловался джинн.
– Я сам не знал. – Рассол откашливался, выковыривая муку из глаз. – Я думал, все заряды сработают одновременно. Забыл, что запалы могут гореть разное время. И не знал, что мука огнеопасна – она просто должна была все окутать, тогда мы бы увидели демона.
– Цапа там не было.
Рассол чуть не утратил контроль над собой. Весь в муке и копоти, он походил на разъяренного снежного человека.
– Откуда ты знаешь? Если бы нас не маскировала мука, я бы уже, наверное, был трупом. Ты же не знал раньше, где его найти, так откуда тебе знать, что сейчас его не было здесь? А? Откуда ты знаешь?
– Демоновод потерял над ним власть. Иначе ты не смог бы причинить ему вреда.
– Так почему ж ты мне раньше не сказал? Почему ты помалкиваешь о самом главном?
– Я забыл.
– Господи, я ведь мог погибнуть.
– Погибнуть на службе у несравненного Джан Ген Джана – великая честь. Я завидую тебе, Август Рассол. – Джинн стянул с головы вязаную шапочку, выбил из нее муку и прижал к груди в знак почтения. Муки не было только на его лысом черепе.
Август Рассол захохотал.
– Что смешного? – обиделся джинн.
– Ты похож на сточившийся коричневый карандаш. – Рассол фыркал и давился от хохота. – Царь Джиннов. Умора.
– Что смешного? – еле шевеля языком спросил Трэвис.
Не отрывая левой руки от руля, Август Рассол развернулся и ударом правой снова вырубил демоновода.
 
25
Аманда
Аманда Эллиот объявила дочери, что собирается выехать пораньше, чтобы не попасть в утренние пробки на монтерейской трассе. В действительности спешка объяснялась другим – в гостях ей никогда не удавалось хорошенько выспаться. Провести еще одно утро в гостевой комнате Эстелль, стараясь не шуметь и ожидая, когда проснется весь дом, – это чересчур. Она поднялась в пять, оделась и в половине шестого отъехала от дома. Эстелль в одной ночнушке помахала матери с порога.
За последние пять лет визиты Аманды становились все более унылыми и печальными. Эстелль все время напоминала матери, что каждая минута, проведенная с ней, может оказаться последней. Аманда сначала утешала ее, заверяя, что впереди еще очень и очень много лет. Но время шло, и Эстелль не оставляла этой темы. И Аманда начала довольно колко сравнивать собственную энергичность и запас жизненных сил у мужа Эстелль, тунеядца Херба.
– Если бы не палец, которым он иногда двигает по пульту управления телевизором, вообще не скажешь, жив он или нет.
Сколько бы ни раздражал Аманду собственный муж, шарящий по всему дому, точно престарелый мартовский кот, одной мысли о Хербе, вросшем в диван Эстелль, хватало, чтобы Эффром начинал выглядеть весьма недурственно. По сравнению с Хербом он казался Эрролом Флинном и Дугласом Фэрбенксом [5] в одном лице – эдаким героем матримониальных уз. Аманда уже соскучилась по Эффрону.
Она мчалась, превышая скорость на пять миль в час, агрессивно лавируя и регулярно поглядывая в зеркальце – не увязался ли следом дорожный патруль. Да, она старуха, но водить по-стариковски машину ей не нравится.
Сотню миль до Хвойной Бухты она покрыла всего за полтора часа. Эффром уже у себя в мастерской, режет дерево и курит. О сигаретах она должна знать не больше, чем о том, что каждое утро он смотрит физзарядку для женщин. У мужчин должна быть своя тайная жизнь, свои запретные наслаждения – истинные или мнимые. Леденцы, стыренные из банки, всегда слаще поданных на блюде. Ничто так не разжигает похотливый зуд, как пуританство. Аманда исправно вела свою роль – сидела у Эффрома на хвосте, неизменно угрожая разоблачением, но на месте преступления ни разу не застукала.
Сегодня она заедет во дворик, поревет немного мотором, потом будет долго топтаться на крыльце, чтобы Эффром наверняка услышал и успел брызнуть в рот освежителем. Неужели этому старому пню не приходит в голову, что именно она покупает каждую неделю этот освежитель дыхания и приносит его домой в сумке с продуктами? Вот же дурень.
Войдя в дом, Аманда почувствовала в воздухе едкий запах гари. Она не знала, как воняет бездымный порох, поэтому решила, что Эффром просто готовил себе еду. Зайдя на кухню, она рассчитывала обнаружить обгоревшие останки какой-нибудь своей сковородки, но, если не считать нескольких крошек от крекера на столе, кухня была чиста. Может, гарью тянет из мастерской?
Аманда обычно старалась не приближаться к мастерской Эффрома, когда он работает, – главным образом, чтобы не слышать пронзительного визга его дрелей, напоминавшего о зубоврачебном кабинете. Сегодня же из мастерской не доносилось ни звука.
Она постучала в дверь – осторожно, чтобы не испугать мужа.
– Эффром, я уже дома. – Он должен ее услышать. По спине побежали мурашки. Она тысячу раз представляла себе, как находит окоченевшее тело мужа, но мысль всегда удавалось отогнать.
– Эффром, сейчас же открой дверь! – Она никогда не входила в мастерскую. Если не считать нескольких игрушек, которые он обычно вытаскивал перед Рождеством, чтобы отдать местным благотворительным организациям, Аманда и резьбы-то его толком не видела. Мастерская была священным царством Эффрома.
Она замерла, не отпуская дверную ручку. Может, следует позвать кого-нибудь? Позвонить внучке Дженнифер – пусть приедет? Если Эффром умер, в одиночестве узнавать об этом не хотелось. А если нет, если он лежит на полу и ждет помощи? Аманда распахнула дверь. В мастерской Эффрома не было. Она с облегчением перевела дух, но тревога тут же навалилась снова. Где же он?
Все полки в мастерской были заставлены резными деревянными фигурками. Некоторые – всего в несколько дюймов высотой, но имелись и футовые статуэтки. И все изображали обнаженную женщину. Сотни обнаженных женщин. Аманда осмотрела каждую, зачарованная новой стороной тайной жизни своего мужа. Фигурки бежали, сидели, нагибались и танцевали. Если не считать нескольких недоделанных на верстаке, все статуэтки были отполированы, промаслены и очень тщательно выполнены. Общим у них было одно – все они изображали Аманду.
На большей части она выглядела значительно моложе, но все равно это была она – вне всякого сомнения. Аманда стоит, Аманда возлежит в кресле, Аманда танцует – точно Эффром пытался сохранить ее в памяти. Она почувствовала, как в груди поднимается крик, а глаза заплывают слезами. Аманда отвернулась от статуэток и вышла из мастерской.
– Эффром! Ты где, старый пердун?
Она обежала комнаты, заглядывая во все углы и чуланы: Эффрома нигде не было. На прогулки он не выходил. Если бы даже у него оставалась машина, он все равно бы на ней никуда не ездил. Если бы он ушел к какому-нибудь приятелю, оставил бы записку. Не говоря уже о том, что все приятели давно отправились на тот свет: Покерный клуб Хвойной Бухты терял своих членов одного за другим, пока в городке не осталась всего одна игра – солитер.