Пятая волшебница

Трещина на ветке стала еще глубже.
«Пусть мне хватит еще двух взмахов, — взмолился принц. — Вечность, молю тебя — всего два!»
Он отпустил ветку на втором взмахе, и в то же самое мгновение та отломилась от ствола, повиснув на полосках коры. Тристан пролетел по воздуху к утесу и рухнул на него, задев головой морду удивленно попятившегося Озорника. Инерция заставила принца сделать кувырок через голову, и он больно ударился затылком о камни утеса.
Спустя несколько мгновений, оглушенный, с трудом приходя в себя, Тристан ощутил на лице что-то влажное.
Губы Озорника мягко касались щеки хозяина. Было видно, что жеребцу ужасно надоело ждать хозяина и он хочет домой. Принц сел, посмотрел на него и засмеялся, вначале еле слышно, потом все громче и громче, испытывая невероятную радость от осознания того, что все-таки уцелел. Потом Тристан представил себе вытянутые физиономии всех шести магов Синклита, получивших известие о том, что на престол возводить некого, — и расхохотался еще громче. Он хотел бы, конечно, как-нибудь избежать восхождения на трон, но… но не таким же образом! По правде говоря, ему нравилось дразнить магов, но умирать ради этого вовсе не стоило.
Принц медленно встал, надеясь, что не обнаружит у себя каких-нибудь серьезных повреждений, и, обтерев ладони травой, собрал выпавшие из колчана ножи. Вроде бы кости целы, но где-то с неделю он, скорее всего, будет чувствовать себя весьма скверно. Тристан обхватил руками морду Озорника, и конь вздрогнул от боли; его нос тоже оказался разбитым. Ну, ничего не поделаешь, получил по заслугам. Он с улыбкой обнял жеребца за шею и прошептал ему в ухо:
— Ты вел себя из рук вон плохо. Когда придем сюда в следующий раз, придется привязать тебя к дереву.
Озорник негромко заржал и ткнулся мордой в плечо хозяина.
Принц нашел взглядом висящие на ветке седло и уздечку. Оказавшись на этой поляне, он всегда снимал сбрую, отпуская коня свободно пастись. Озорник никогда не уходил далеко и был приучен возвращаться по первому свисту Тристана еще с тех пор, как был жеребенком. Прихрамывая, принц пересек полянку, снял с дерева седло и уздечку и положил их на мягкую траву. Потом поднял взгляд к небу и по положению солнца определил, что недавно перевалило за полдень.
Сняв колчан, он лег на траву, подложив седло под голову, и потянулся к седельной сумке, вытащив из нее пару морковок.
Услышав свист, жеребец тут же потрусил к Тристану, осторожно взял морковь из протянутой руки хозяина длинными ровными зубами и с явным удовольствием захрумкал ею, не спуская глаз с принца, который принялся грызть свою. Это был один из их маленьких ритуалов, и иногда Озорнику доставались обе морковки. Так и на этот раз, почувствовав, что голода он не испытывает, Тристан протянул жеребцу оставшуюся часть морковки. Тот наклонил голову и снова коснулся щеки хозяина губами, оставив на ней маленькие влажные кусочки моркови. Принц вытер лицо и негромко засмеялся — только сейчас он почувствовал, как сильно болят ребра.
— Иди, погуляй пока, — сказал он коню. — Мне, конечно, не мешает умыться, но тебе я это дело поручать не хочу.
Тристан достал из сумки еще одну морковку и, дав ее понюхать Озорнику, бросил на другой край поляны. Принц улыбнулся, увидев, как жеребец поскакал туда, задрав хвост. До него у Тристана была кобыла, которая погибла, дав жизнь Озорнику. С тех пор молодой принц и жеребенок были неразлучны. Временами казалось, что лучшего друга у Тристана и нет. После его сестры-близнеца Шайлихи и Вига, Верховного мага Синклита, конечно. Он снова улегся на траву, скользя ленивым взглядом по медленно плывущим облакам. Одно из них чем-то напоминало профиль старого мага, и принц улыбнулся.
Виг, наставник и друг. Верховный маг — это подразумевало, что в королевстве нет более опытного и могущественного. Человек, поддразнивать которого нравилось Тристану больше всего на свете. Да, Виг, без сомнения, ужасно рассердился бы на него. Но мысль о том, как выглядели бы шесть магов Синклита, увидев его беспомощно болтающимся над пропастью так незадолго до церемонии отречения, снова заставила принца рассмеяться, невзирая на испытываемую при этом боль. «Король Тристан Первый, непревзойденный мастер раскачивания на дубовых ветвях», — подумал он.
Глядя в небо, он задумался о Синклите как о едином целом. Маги — одаренные особым талантом советники короля Евтракии. Тристан по очереди представил себе их лица. Виг, Эглоф, Тритиас, Слайк, Килиус и Мааддар — именно благодаря им много лет назад была одержана победа в Войне с волшебницами. Всем им было далеко за триста; от разрушительного воздействия времени магов защищали заклинания, созданные ими во время войны. Эти заклинания, получившие название «чар времени», воздействовали только на людей с «одаренной» кровью. Использовать их разрешалось только применительно к членам Синклита и правящему королю, если он сам того захочет; даже обладающих не столь значительной силой так называемых «магов резерва» «чарам времени» не подвергали. Ничего больше об этом принцу известно не было.
Но зато он хорошо знал, что в день его тридцатилетия отец отречется от престола и станет седьмым членом Синклита. С этого момента жизнь Николаса тоже будут защищать «чары времени» — а еще обладающий удивительной магической силой драгоценный камень под названием Парагон, усиливающий и без того огромную мощь магов Синклита. И мать Тристана, королева Моргана, с печалью, но смирением умрет от старости раньше супруга, который вместе с другими членами Синклита будет жить вечно.
А он, Тристан, будет править.
Принц вздохнул. Конечно же, он любил и всех своих родных, и старых магов, пусть даже ему и нравилось подшучивать над ними. Но это не прибавляло ему желания стать королем.
После восшествия Тристана на престол Синклит первым делом попытается заставить его обзавестись супругой, в надежде на то, что в день тридцатилетия его первого сына престол перейдет к нему, а сам Тристан вслед за отцом войдет в Синклит. По окончании Войны с волшебницами Синклит избрал уважаемого всеми гражданина, обладающего «одаренной» кровью, и провозгласил его первым королем Евтракии. Дальше все пошло по накатанной колее. По традиции, если правящий король не имел сыновей, Синклит выбирал монарха из числа достойных граждан с «одаренной» кровью. Так продолжалось более трехсот лет, и в стране царили мир и процветание. Королю, отрекшемуся от престола, предоставлялась возможность войти в Синклит, овладеть искусством магии и воспользоваться заклинанием «чар времени». Однако никто из прежних монархов такого желания не выказал, предпочитая, как и положено, умереть от старости.
Таким образом, решение отца Тристана создавало прецедент. Но мало того — Николас пока был первым и единственным королем, который заранее заявил, что сын, когда придет его время оставить престол, тоже станет членом Синклита. И хотя принц много раз требовал объяснений по поводу такого решения и даже возражал против него, ответы и Синклита, и его отца не отличались разнообразием: в один голос они твердили, что это совершенно необходимо и не подлежит обсуждению. В конце концов Тристан прекратил расспросы и угрюмо смирился со своей судьбой.
Взгляд принца продолжал скользить по небу, а мысли обратились от дел государственных к куда более занимавшим его делам сердечным. Жены у него нет, это так — тут он напомнил себе, что скоро ему придется говорить «королевы», — но женщин в его жизни было немало. Он вздохнул. Пожалуй, даже слишком много, как считали его родители. Даже сестра Шайлиха, самый стойкий его защитник в том, что касалось обращенных к Тристану упреков в пренебрежении обязанностями принца и будущего короля, в последнее время начала укорять его за бесконечные романтические приключения.
Но принц всегда был снисходителен к дамам, надеявшимся завоевать его сердце. В королевстве было полно женщин, которые, принимая во внимание его положение и приятную внешность, страстно желали хотя бы попытаться сделать это. Иногда, во время приемов во дворце, он не мог решить, чем они хлопали быстрее — своими ресницами или веерами, которыми овевали лицо, пытаясь остудить пылающие щеки. В результате, ко все возрастающей досаде родителей и Синклита, многие, очень многие из этих дам оказывались у него в постели.