Бродяга

«Мог бы и помочь с тарелками…» — но этого Вик тоже вслух не сказал. Большие мозолистые руки Бурды двигались на удивление быстро, и он всегда готов был отвесить оплеуху тем, кто умничал у него на камбузе.
Вик полез наверх. Держать тяжелое ведро с мыльной водой в обеих руках и подниматься по трапу было неудобно, но удержать его одной рукой у Вика не хватало сил. До верхней палубы было тридцать семь ступеней. Библиотекарь посмотрел на черное небо и заметил, что этим вечером обычный для Кровавого моря туман слегка рассеялся. Последние три дня и три ночи шел дождь, и мокрая палуба до сих пор блестела.
Две луны окрашивали бегущие по морю волны в розовато-серебряный цвет. Джурджан Дерзкий и Быстрый малиново сиял в небе над кораблем. Дальше к северу застенчиво выглядывал из-за облаков жемчужный лик Гезы Прекрасной. Легкий ветерок принес с моря холод, и у Вика побежали мурашки по телу.
Первая ночь на борту корабля — первая из тех, что он мог вспомнить, — была ужасна. Ему не приходилось жить в таком маленьком пространстве с такой кучей народа с тех самых пор, как он был новичком в Хранилище Всех Известных Знаний.
Но больше всего Вик тосковал по чтению. Хотя Бурда следил за тем, чтобы у помощника не было ни минутки свободной весь день, да и порядочный кусок ночи, Вику не хватало привычного утешения книг. Среди экипажа «Одноглазой Пегги» грамотных не было, и книги их не интересовали. Большая часть пиратов вообще не верила, что Вик на самом деле умеет читать и что он был библиотекарем.
Вик ухватил ведро с мыльной водой покрепче и секунду помедлил, прежде чем подойти к поручню. Хотя больше монстры на «Одноглазую Пегги» не нападали, в океане вокруг их по-прежнему хватало. Некоторые из чудовищ охотились по ночам и с удовольствием цапнули бы матроса с палубы проходящего мимо корабля, подвернись им такой случай. По крайней мере, так Вику рассказывали.
Он поднял ведро и опрокинул его за борт. Объедки, сальные обрезки и мыльная вода полетели вниз и упали в море со всплеском, который был едва слышен сквозь привычный шум волн и треск парусов.
Море вокруг «Одноглазой Пегги» было слегка освещено. Капитан Фарок всегда вешал вдоль бортов несколько зажженных ламп с китовым жиром, чтобы проходящие мимо суда знали о присутствии «Одноглазой Пегги».
Вик уставился в темноту, в клубящийся над морем серый туман. Он понятия не имел, сколько миль «Одноглазая Пегги» прошла за восемь дней плавания, но расстояние должно было быть немалым. И все это время корабль удалялся прочь от Рассветных Пустошей.
— Подумываешь броситься за борт?
Голос Халекка прозвучал совсем близко, и Вик удивленно повернулся. Металлическое ведро звякнуло о поручень.
— В чем дело? — поинтересовался вахтенный на корме.
— Все в порядке, — ответил Халекк. — Занимайся своим делом.
Вик виновато посмотрел на гнома.
— Я не слышал, как ты подошел.
Халекк ухмыльнулся:
— И неудивительно — очень уж ты задумался. Никогда не видел, чтобы кто-нибудь так глубоко задумывался. — Гном оперся о поручень и посмотрел в небо. Достав из кармана трубку, перевел взгляд на Вика. — Ты куришь?
— Иногда. — Вик не знал, был ли вопрос ловушкой. Но Халекк никогда не старался обидеть его, как бы с ним ни обращалась остальная команда и Криттер.
— У меня есть лишняя трубка. — Халекк порылся в кармане и достал вторую трубку и кисет. Набив обе трубки табаком, он протянул одну Вику, прикурив ее от ближайшего фонаря.
— Спасибо, — осторожно сказал Вик.
— А ты-то сам знаешь, почему не прыгнул за борт?
Вик покачал головой. Он был слишком напуган, чтобы думать об этом всерьез. До берега все равно было не доплыть.
— Просто ты понимал, что добраться домой это не поможет, — Халекк выпустил клуб дыма, тут же унесенный ветром. — Если человек поставит себе цель, так он знает, когда приближается к ней, а когда нет. Если ты утонешь или тебя морское чудище сожрет, так это тебя к дому не приблизит, так ведь?
Вик помолчал, потом спросил:
— А что приблизит?
Халекк пожал плечами.
— Не знаю. Не прыжки за борт, это точно.
— Мне здесь не место, — сказал Вик.
— Знаю, малыш, знаю. — Халекк отвернулся. — Тут и я виноват, и мне очень жаль. Я думал, стукнем тебя по голове, но ты у нас тут надолго не задержишься, сбежишь домой, и тебе будет что рассказать. — Он пыхнул трубкой. — Если б ты захотел убежать, конечно. Может, тебе бы понравилось на «Одноглазой Пегги», и ты бы захотел остаться на борту. Такая жизнь не хуже многих других.
— Я в пираты не гожусь.
— Верно, — согласился Халекк. — Но ты мог бы стать моряком, коли захотел бы. У тебя к этому есть способности. Я уж насмотрелся, как люди ходят по палубе. У большинства, конечно, рано или поздно получается, но у тебя это выходит совершенно естественно. Ты за несколько дней научился тому, на что у других иной раз уходят месяцы.
— Я этим заниматься не собирался.
— Да и я не собирался. Папаша мой был камнерезом, и меня он в камнерезы готовил.
— И как же ты стал пиратом?
— Да так же, как и ты, — сказал Халекк. — Пошел в город, меня и огрели дубинкой по башке. Вот я и ушел в море на семь лет. Когда вернулся домой, узнал, что папаша погиб в карьере. А я уж привык к морю к тому времени — не мог дождаться, пока снова окажусь на палубе, под парусами.
— Мне жаль, что с твоим отцом случилось несчастье. — У Вика слипались глаза, но история Халекка его тронула.
— Да ничего. Мы с папашей не были так уж близки. Видишь ли, он меня в камнерезы готовил, но сам я этого не хотел.
— А кем ты хотел быть?
Халекк ухмыльнулся и покачал головой.
— Я тогда этого не знал. Знал только, что не хочу быть таким, как мой папаша.
— А я хотел быть похожим на отца, — сказал Вик.
— Он тоже библиотекарь?
Вик грустно улыбнулся.
— Нет. И ему не очень-то нравится, что я стал библиотекарем.
— Почему же ты не занялся его делом?
— Библиотекарем я хотел быть куда больше, чем фонарщиком.
— Между нами говоря, — сказал Халекк, понизив голос, — ты бы не очень распространялся перед командами других кораблей насчет того, кем ты был раньше. Кроме как в Рассветных Пустошах, библиотекарей не очень-то любят.