Город и ветер

На полпути к выходу Тэйон на мгновение замер, найдя глазами ди Крия, с какой-то затаённой, глубинной яростью громившего зеркала в парадной галерее. Мечущаяся фигура в водовороте сверкающих осколков расплылась, и магистр Алория соскользнул в спонтанный транс, мгновенное озарение магического видения, когда реальное зрение покидало его, чтобы смениться интуитивными образами стихийных измерений.
Взвихрились брызгами эмоции, не имевшие отношения ни к этому месту, ни к этому времени. Сознание ученика предстало оплавленными осколками. Точно объёмный витраж, по которому ударили одним из тех легендарных таолинских мечей: целостность уже нарушена, вспороты многоцветные стёкла волшебной сталью, и по узору пролёг всё расширяющийся тёмный провал. Но всё ещё можно угадать волшебный рисунок, свет всё ещё пронзает не успевшие упасть стёкла, сплетаясь в безначальный и бесконечный образ, который и был разумом целителя. Оплавленные брызги, причудливая вязь перламутровых бликов… Магистр Алория тряхнул головой, прогоняя непрошеное наваждение и вновь возвращая себе обычное, человеческое зрение.
Шаниль, миниатюрная преподавательница-фейш с кафедры ясновидящих, стояла у входа в галерею, и на её всегда отрешённом лице можно было прочесть глубокую обеспокоенность. Тэйон продолжил своё движение, отложив мельком замеченную картину для более позднего анализа.
Он благополучно довёл кейлонгцев до дверей и со спокойной улыбкой выполнившего свой долг человека наблюдал, как они спешно (крайне спешно!) покидают переливающийся разноцветными вспышками дворец.
Когда через несколько минут прибыл внушительный отряд городской стражи, усиленный спешно разбуженными мастерами из Академии, магистр без всяких проволочек признал себя зачинщиком, поспешил сдаться властям и распустил заклятие, окутавшее всю резиденцию сладковатым и гнилостным запахом. А затем ему осталось лишь наблюдать, как высокопоставленные и довольно могущественные персоны, самозабвенно устроившие коллективную дуэль, пытались разобраться, зачем им это было нужно и стоит ли продолжать. В конце концов на наиболее отчаянных забияк бесцеремонно нацепили шеренизовые оковы и длинной цепочкой направили к порталам, ведущим прямо в камеры находящегося на другом конце города тюремного блока.
Перед тем как направить своё кресло в тёмный проём перехода, мастер ветров Тэйон Алория почему-то обернулся. И увидел высокую фигуру Таш, стоявшей посреди руин бального зала и бездонными звёздными глазами оглядывавшей учинённый её двоюродным правнуком разгром.
 
Глава 2
If you can trust yourself, when all men doubt you,
But make allowance for their doubting too…
—
Если…
…в себя ты веришь,
Когда все смотрят на тебя с сомненьем,
Но и к сомненью их прислушаешься молча…
— Ну, может быть, теперь вы соизволите объяснить, по какому поводу мы всё это учинили?
Вопрос упал в непроглядную тьму Тэйоновой депрессии, точно последняя соломинка на спину… ну уж нет, вьючным животным он себя не ощущал. Скорее уж голодным клыкозавром. Мастер воздуха медленно и как-то неуловимо угрожающе повернулся на голос.
Рек ди Крий, развалившийся на жёсткой тюремной койке, смотрел на него с привычным ленивым интересом. За ночь проклятый стихиями целитель успел бессовестно выспаться и теперь пребывал в обычном, своём настроении, одновременно и равнодушном, и едко насмешливом.
А вот остальные обитатели камеры явно не могли похвастаться такой же непробиваемой уверенностью в собственном будущем.
Ввиду внезапного наплыва высокопоставленных заключённых «элитное» крыло лаэссэйской тюрьмы в мгновение ока оказалось переполненным. Поэтому даже тех арестованных, чьё социальное положение в обычных обстоятельствах гарантировало бы им просторную одиночную камеру, оборудованную всеми удобствами, не говоря уже о самых передовых средствах магической защиты, пришлось спешно распихивать по свободным помещениям. Из мер безопасности служителям муниципалитета пришлось удовлетвориться лишь конфискацией всех магических артефактов да честным словом заключённых, что они не будут устраивать побегов. Правда, с тем же успехом можно было бы бросить всех пойманных во время погрома дворца в шеренизовые казематы. Стихии не любили тех, кто разбрасывался обещаниями. Слово мага было дороже его жизни — порой в буквальном смысле слова. Оно будет удерживать нарушителей надёжнее, чем самые прочные оковы.
Так и получилось, что всю банду «злостных хулиганов», которые и начали погром, запихнули в одну камеру. И добавили (наверное, из бессильной вредности) к ним ещё четырёх хмурых вассалов Шеноэ. Во главе с третьим сыном ныне покойного стража юго-западного предела.
Иными словами, компания подобралась в высшей степени дружная. Можно даже сказать, душевная.
Не то чтобы мастер ветров обращал хоть какое-то внимание на яростно сверливших его взглядами громил в потрёпанном лазоревом и золотом. Тэйон был слишком поглощён собой, чтобы замечать такие мелочи.
Теперь он, однако, оторвал голову от койки и окинул сокамерников сумрачным взглядом. Охранники Шеноэ продолжали гневно кривить губы, но при этом явно навострили уши. Урр, Варлоу и флегматичный ди Руж тоже встрепенулись, отвлекаясь от нершес — сравнительно простенькой халиссийской стратегической игры, обладающей свойством затягивать внимательных игроков на целые сутки, но не требующей ничего, кроме хорошей памяти и способности быстро соображать. Все трое выглядели так, будто мучились сильнейшим похмельем, причём Тэйон сильно сомневался, что дело тут в вине. Скорее с наступлением утра они начали лучше понимать, во что влезли по приказу учителя. Но даже при этом вер Бьор так и остался сидеть, повернувшись к магу воздуха спиной, добросовестно продолжая демонстрировать, что тот для него не существует (что, впрочем, не мешало медведю внимательно прислушиваться).
Только Зенш Марэ, за бледную кожу и взрывной темперамент прозванный Маньяком, проявлял зримые признаки беспокойства. И немудрено: он был в собравшейся компании едва ли не единственным простолюдином. Выходец из рыбацкой деревеньки мира Золотых Долин, парень, к удивлению родителей, оказался потрясающе одарённым магом воды. Настолько одарённым, что сумел пробиться даже в созданную во славу самой концепции непотизма Академию. Сейчас подходил к концу последний год его обучения, и если все остальные в результате своей дикой выходки скорее всего отделаются чувствительными, но не смертельными штрафами и общественным порицанием, то парень рисковал вылететь с последнего курса без диплома и без надежд на приличное будущее. Не говоря уже о том, что вендетта с таким домом, как Шеноэ, в его положении равнялась фактически смертному приговору.
Шаниль Хрустальная Слеза сидела в позе лотоса в ногах у ди Крия, и тонкие черты её лица были абсолютно безмятежны, по губам скользила лёгкая улыбка спящей богини. Даже выпрямившись в полный рост, миниатюрная женщина-фейш едва доставала бы среднему человеку до пояса, сейчас же она как никогда походила на хрупкого, неестественно бледного ребёнка. Пепельно-серебристые волосы с вплетёнными в них голубоватыми пёрышками и бусинами казались мягким, укрывающим плечи пухом. Маленькие руки покоились на коленях.
Тэйон не знал, почему фейш, чей народ всегда так последовательно избегал громоздких и грубых людей, на этот раз не просто решилась жить в человеческом городе, но и зашла так далеко, что заняла пост преподавателя ясновидения в лаэссэйской Академии. Она появилась в разгар завоевания, когда драги под командованием Сергарра презрительно смели лаэссэйскую армию и захватили вечный город. Просто пришла вместе с высоким и бессовестно красивым воином-человеком, который, ко всеобщему недоумению, возжелал поступить на первый курс, и предложила свои услуги. Совет мастеров был слишком счастлив заполучить её, чтобы задавать лишние вопросы. С тех пор Шаниль прилежно обучала студентов тайнам магического видения. И всё свободное время проводила подле своего спутника, тихо медитируя или же не спуская с него тревожного, обеспокоенного взгляда. Никому и в голову не приходило ставить под сомнение её присутствие на самых бесшабашных гулянках или в гуще всех безумных и рисковых выходок, на которые оказался так горазд сероглазый смертный. Шаниль просто сидела рядом с ди Крием, загадочно улыбаясь, тихо перебирая струны тяжёлой, покрытой причудливой резьбой гитары. Или же просто напевала что-нибудь хрустальным, удивительно красивым голосом. И представить её в другом месте было просто невозможно.