Декаданс

– Я думала, что двигатель к совершенству – это осознание своего несовершенства?
– Не совсем так. То, какая вы есть на самом деле, в своем подлинном варианте и есть совершенство, шедевр. Но увы, к этой картине и вы сами, и другие люди подрисовали слишком много... И перед тем, как смыть с холста лишние мазки, не являющиеся отражением вашей сути, необходимо сначала принять и полюбить этот холст таким, какой он есть. Если вы станете с ненавистью и злостью смывать лишнюю краску, то можете повредить сам холст и изначальный гениальный рисунок.
Я замолчала, мне представилась картина «Мона Лиза». Если ей подрисовать усики или например увеличить грудь, будет уже не она, а нечто совершенно другое. Ну кто сказал, что картина даже в подлиннике является шедевром? Наверное, первым так решил сам Да Винчи. И, назвав картину шедевром, прогнозировал ей такое будущее.
А назвал бы он ее мазней? Гадким, отвратительным, бездарным рисунком, который еще требуется дорисовывать, дорисовывать, доводить до совершенства. Будущее ее было бы предрешено, и оно явно не было бы таким успешным. Стрижка в моих салонах стоит столько, сколько я посчитала нужным за нее запросить, и мне неинтересно, что это очень большая сумма даже для Москвы. А между тем на такую цену выстроилась очередь. Эксклюзив и элитарность являются характеристиками чего-либо только после того, как это что-либо охарактеризуют такими словами.
Я размышляю, смотрю в глаза божеству. Я думаю, а мне кажется, будто произношу слова вслух, его зрачки следят за ходом моих рассуждений.
– Существует всего три вида взаимоотношений между мужчиной и женщиной, и неважно, кто какую роль играет, – вдруг начинает он новую тему. – Мать и дитя, герой-любовник и муза, бог и богиня. Какие из них вам кажутся правильными?
– Глупый вопрос, конечно, бог и богиня!
– Но для того, чтобы к вам относились как к богине, вы сами должны осознавать, что являетесь ею. Вы должны понимать, что вы и мир вокруг вас – это ваше самовыражение, ваше искусство, вы оставляете след о себе не в картинах и книгах, а в своей личности, в своей жизни! Прожитая вами жизнь и есть ваше искусство.
Он наклоняется ко мне.
– Так вы чувствуете себя богиней?
– Нет! – чуть подумав, отвечаю я. – Я чувствую себя невыспавшейся девушкой, которую допрашивает и одновременно учит жизни незнакомый мужчина. И плюс ко всему, вы сами сказали, мне предстоит пройти путь, чтобы это почувствовать.
– А вы готовы стать богиней, вы хотите пребывать в экстазе?
– Да!
Кто же откажется от такого предложения?
– И вы готовы ради этого пойти на все?
– Что это значит?
– Сделать невозможное, выйти за рамки, объять необъятное.
– Да!
– И вы даже готовы подчиниться? Это, думаю, для вас самое сложное!
– Зачем! Если я богиня?
– Затем, что бог милосерден! И распятие значит – подчинение! Или самая высшая благодетель – отказ от этого! Отказ от своих представлений о правильном и неправильном, о добре и зле, подчинение – значит доверие!
– Тогда я неправильно поняла слово «богиня». Я думала, что подчиняется не она, а подчиняются ей!
– Ну, – улыбается он, – часть божественного начала есть в каждом человеке, нет наверху злостного дядьки, который шлепает по попе тех, кто провинился, или награждает тех, у кого в графе «поведение» стоит отлично. Каждый человек сам себе бог и сам себе судья. Но для того, чтобы соответствовать статусу богини, необходимо быть ей. А она, как вы понимаете, в первую очередь чиста, невинна и непорочна в каждом своем проявлении. Богиня способна подчинять и подчиняться, доверять и оправдывать доверие, любить и принимать любовь. Это неразрывные понятия, это взаимный процесс! В глубине души вы хотите быть единственной в своей работе, в своей личной жизни? Конечно, вы хотите быть лучшей! Но для того, чтобы быть лучшей и единственной, например, для мужчины, для начала нужно сделать его единственным для себя. Показать ему, что он бог для вас.
– Я этого не умею!
– Вы готовы ко всему, чтобы научиться?
Ну прямо Люцифер из «Фауста».
– Готова!
Искуситель искусил меня, и я готова отдаться неизвестному.
Когда человек не растет, он деградирует, а я застряла на стадии своей девственности и качусь дальше, вниз по пути деградации. Пора расти!
– То есть вы соглашаетесь следовать всему, что подписали?
Он еще ближе наклоняется ко мне, я чувствую аромат сандала.
– Да!
Сомнений не осталось. Он – единственный человек, способный осуществить духовную дефлорацию.
– Сейчас у вас есть последняя возможность уехать, забрать свои деньги и забыть о том, что здесь было. Если вы решаете остаться, вы доверяете себя нам и обещаете следовать соглашению.
Он говорит серьезно, жестко, бескомпромиссно.
Еще в ванной я решила для себя идти до конца. Терять уже нечего. Ведь ставки уже сделаны. Все или ничего. Задний ход – не мой способ восприятия мира.
– Да! Я согласна! – гордо говорю я.
Если он не научит меня быть собой, то кто тогда сделает это?
– Тогда раздевайтесь, – и, поймав мой непонимающе-протестующий взгляд, он добавляет: – Вопросы у нас задавать не принято. Не потому что нельзя, а потому что вы сейчас не услышите ответа. Какое-то время вы все равно будете слышать лишь то, что пожелаете услышать. Так что на данной стадии вопросы просто бессмысленны!
С несвойственным вожделением я начала расстегивать джинсы и снимать белый свитер, с которого и началась эта дискуссия. Быть может, в какой-то момент я решила, что этот греческий бог возбуждает меня, мне казалось, я раздеваюсь для него. Сейчас поражу его своей наготой. Красотой загорелого, ухоженного, подтянутого тела.
Стою напротив него совершенно голая, а он смотрит на меня как пекарь на плюшку – или как гинеколог на пациентку. Его лицо не отражает совершенно ничего. Не малейшего возбуждения, ни малейшего желания. Солнце через окно светит прямо на меня, мое тело видно как под микроскопом.
Может, я поправилась? Или грудь некрасиво выглядит, когда соски не возбуждены? Он не хочет меня. Он не двигается с места. Черт! Что мне делать? Когда Серж видел меня голой, он набрасывался на меня как тузик на тряпку. А этот сидит с каменным лицом статуи. Хочется прикрыться, а еще лучше одеться и убежать отсюда навсегда. И забыть обо всем.
Но я же решила идти до конца. Стою, сжимая бедра. Мы оба молчим, на мои глаза наворачиваются слезы. Слезы от обиды.
– Чего вы сейчас хотите?
– Вас! – вдруг вырвалось с моих губ, и я сама испугалась своих слов.
– Я вам говорил сегодня, что удовольствие, наслаждение и любовь находятся в вас самой, а не в ком-то другом? Обожание – в обожателе, а не в объекте обожания?
– Да! – смиренно отвечаю я.
Я приняла правила игры.
– Так вот, доставьте себе удовольствие, насладите себя собой! Человек познает высшее духовное наслаждение после того, как проходит низшие степени реализации – еда, секс, самоутверждение. Физический экстаз отличается от духовного, но через него тоже следует пройти.
– Да! Но я не умею доставлять себе удовольствие.
– Так учитесь!
Сажусь обратно на деревянный диван, начинаю сжимать грудь одной рукой, он смотрит все так же пристально и бесстрастно. Трогаю свой сосок, как это делала Лолита, но не чувствую ничего, мне страшно обидно и неудобно. Я пытаюсь мастурбировать перед человеком, которого совсем не знаю. Когда об этом же меня просил Серж, я с гордым видом ему отказывала.
Ресницы намокли. Я еле сдерживаюсь, чтобы не разрыдаться. Засовываю палец в промежность, но она совсем сухая и закрытая.
Греческая статуя сжалилась надо мной.
– Если вы не можете доставить себе удовольствие и полюбить себя, то сделайте так, чтобы мне захотелось это сделать. Отдайтесь мне. Покажите мужчине, что вы готовы отдаться ему целиком, быть в его власти, разрешить делать с собой все что угодно. Вы же знаете, что мужчина не уверен в себе на сто процентов, для того чтобы быть для вас хорошим любовником, ему нужна ваша невинность, и ваша покорность, и ваше желание отдать себя ему.