Карлики

– Знаешь, – сказал Лен, – я никогда не смогу отказаться от Баха.
– Да кто тебя об этом просит?
– А разве нет? Понятно. Ой, как хорошо. Я, видно, тебя не понял.
– Что?
– Ты разве не предлагал мне отказаться от Баха?
– Да за кого ты меня принимаешь?
– Наверно, это был кто-то другой.
Лен вылил остатки чая из чашек и поставил их в раковину.
– Интересно, что Марк делает.
– Наверно, вешает вкусную лапшу на уши какой-нибудь дамочке, – улыбнулся Пит. – А ты как думаешь?
– Пожалуй, ты прав.
– Да, – сказал Пит, – странный он парень, наш Марк. Иногда мне кажется, что он просто человек-сорняк.
Покачавшись на стуле, пытаясь выбрать нужный для равновесия угол, он закинул ноги на стол.
– Да, – сказал он, – иногда мне кажется, что он – человек-сорняк. Но до конца я не уверен. Он не перестает меня удивлять, этот парень, но часто я сам удивляюсь, когда на него гляжу. У меня бывает такое впечатление, что он даже грязь со своих ботинок превращает в золото. Идет по жизни играючи. Но вот в какую игру?
Лен повернул кран и ополоснул миску-соусник.
– Иногда я думаю, – сказал Пит, – какое мне вообще до всего этого дело. У этого парня и в душе, и в башке кое-что есть. У него внутренний мир такой глубокий, что на троих хватит. Вот только знать бы, чем эта глубина заполнена. Что скажешь?
Лен мыл чашку и не отвечал.
– В этом вся загвоздка. Этот его внутренний мир чем-то наполнен или он вообще пустой? Иногда мне кажется, что он не просто пуст, а разрушен в пыль, как после бомбежки. Но я не собираюсь догматично настаивать на своем.
– И правильно, – сказал Лен, вытирая чашки.
– Он какой-то скользкий, что ли. Или верткий. Конечно, спроси меня кто-нибудь, я скажу, что он мне нравится, он мой друг. А другу можно многое простить. Но он же за всю жизнь ни дня не работая, и рано или поздно это ему аукнется. Ведь он живет вроде как альфонс, этого он и сам отрицать не сможет. По мне, так он уж слишком натурально вжился в образ героя-любовника. Но в осторожности ему не откажешь. Между нами говоря, если б у него не было головы на плечах, он давно бы уже попался на удочку и плакал горючими слезами.
– Кис-кис-кис! – позвал Лен.
Кот вынырнул из-под стола. Посмотрев на него, Лен плеснул молока в соусник и поставил на пол. Кот стал лакать.
– Как его зовут? Кота твоего?
– Соломон, – сказал Лен.
Он прислонился к боковой стенке буфета и стал искоса, из-под очков смотреть на кота.
– Слушай, – сказал Пит, – давай я тебе расскажу, какой сон мне сегодня приснился, если ты не против. У тебя настроение сразу поднимется.
– Валяй.
– Я даже не думал, что мне сегодня ночью что-то приснится.
– И что же это было?
– Все было так отчетливо, – сказал Пит. – Я был с Вирджинией в метро, на платформе. Вдруг люди вокруг куда-то побежали. Какая-то паника. Я оглянулся – смотрю, у всех кожа на лицах трескается, рвется, прямо клочьями сползает. Народ стал кричать, прыгать на рельсы, все побежали в туннель. Пожарный колокол зазвонил. Я посмотрел на Джинни, а у нее лицо тоже растрескалось и покрылось струпьями. Как старая штукатурка. Черные струпья и пятна гнили. Кожа стала отслаиваться и падать кусками, как гнилое мясо. Я слышал, как они шипят, когда падают на рельсы под напряжением. Я схватил ее за руку и хотел вытащить оттуда. А она не шевелилась. Стояла как вкопанная, а от лица у нее только половина осталась, и она смотрела на меня в упор. Я стал кричать, просить ее уходить, но она не двигалась. И вдруг я подумал – Господи, а что с моим-то лицом? На что она уставилась? Может, я тоже гнию заживо прямо у нее на глазах?
Лен судорожно вздохнул.
– Как, пойдет для твоей черной книги, а? – спросил Пит.
Лен закрыл глаза руками.
– Ладно, не обращай внимания, – сказал Пит. – Лучше посмотри сюда. Считай, сколько раз я смогу.
– Что?
– Считай, говорю.
Пит лег на пол и начал отжиматься. Лен подался вперед и стал смотреть на него.
– Ну, сколько? – прохрипел Пит.
– Пятнадцать.
Пит продолжал отжиматься, глядя перед собой.
– Двадцать.
– Уф.
__Двадцать пять.
– Уф.
– Двадцать девять.
– Все, хватит.
Он расслабился и, ухмыляясь, сел на полу.
__Ну что, неплохо?
__И что ты за человек? – сказал Лен. – Уму непостижимо.
– Ничего, дай мне еще недельку, и я до тридцати пяти доведу.
Глава седьмая
Карлики снова взялись за работу, сказал Лен. Они присматривают за всем, что происходит. Они берутся за дело ни свет ни заря и печенкой чувствуют, что творится. Они как коршуны, переодетые в обычных городских жителей; работают они только в городах. Надо признать, что в работе своей они толк знают, да и дело у них довольно рисковое. Они ждут, когда появится сигнальный дым, и тогда распаковывают свои наборы инструментов. Они ни секунды даром не тратят, а сразу начинают нарезать круги по территории, которая их интересует. Как только разберутся, что к чему, сразу занимают лучшие места, господствующие высоты, а если нужно, они готовы моментально сменить дислокацию. Работают они без остановки и до тех пор, пока то, за что взялись, не будет закончено – так или иначе.
У меня не было денег на уплату членских взносов, но они приняли меня в свою команду на основе краткосрочного соглашения. Надолго мне у них не задержаться. Я просто не вижу предпосылок, чтобы это сотрудничество затянулось до зимы. К тому времени игра будет окончена. Но на данный момент для меня это единственная возможность видеть, что происходит вокруг, и разбираться, как и почему это происходит. Самое важное для меня – внимательно и вовремя отслеживать обменный курс и колебания рынка. Наверняка ни Пит, ни Марк понятия не имеют, как государственный обменный курс влияет на рынок. Но это так.
Вот я и буду проводить время в обществе карликов и наблюдать вместе с ними. Они почти ничего не упускают. Если они меня вовремя предупредят, я смогу очистить свой склад от залежалого товара, особенно если на рынке начнутся непредсказуемые, резкие перемены.
Глава восьмая
По настоянию Пита она села. Он объяснил, что ему нужно кое-что ей сказать, и она должна внимательно это выслушать, потому что ей это может быть очень даже полезно. Заняв для начала место перед каминной решеткой, он предложил ей рассмотреть вопрос внешней привлекательности и границы, в которых эта привлекательность имеет значение. Лично он считал, что границы проходят там, где тело перестает быть позитивной созидательной силой и становится физической зависимостью. Взять, например, хотя бы его самого и Марка. Он бы не рискнул сказать, что их внешность бежит впереди и устанавливает контакт с другими людьми раньше, чем в этот процесс включаются их личностные особенности и данные. Для человека непроницательного это могло служить отправной точкой или даже указателем на то, что должно последовать дальше, но возникает вопрос, насколько этот указатель верен? Сам он парень очень симпатичный, а Марк всегда выглядит так, как будто или только что вылез из постели, или собирается ложиться спать. Их внешний вид, надеялся он, не играет никакой роли в том, что происходит в их жизни. Но в некотором роде внешний вид представлял для обоих определенную проблему. Им обоим пришлось прийти к некоему, хотя бы рамочному соглашению с собственной телесной оболочкой, притом взяться за разработку такого соглашения самым решительным образом. Ему лично казалось, что Марк не только с готовностью, но и с удовольствием выступает в жизненной борьбе на стороне собственного тела. Его вполне удовлетворяло поклонение окружающих, основанное на признании его физических достоинств. Но он сам мог предложить окружающему миру нечто большее, чем собственный профиль и способности в качестве сексуального механизма. Он мог позволить себе продемонстрировать способности и в других областях. Правда, иногда от него кое-что ускользало. Действуя в такой взаимодополняющей связке с причудами собственного тела, он не мог рассчитывать на сохранение сколько-нибудь объективного или критичного отношения как к себе, так и к окружающим. Всегда следует держать дистанцию между тем, что угадывается интуитивно, и способностью ко взвешенному анализу отдельно взятого события или явления. Марк не только не был силен в объективном анализе, но и представлял собой закрытую книгу во всем, что касалось правки или уточнений. Ну не готов он был принять критику в свой адрес, и все тут.