ОДИССЕЯ КАПИТАНА БЛАДА

Он попытался найти утешение в двух строках на странице открытой им книги:
Люби не то, что хочется любить,
А то, что можешь, то, чем обладаешь…
Но и любимый Гораций не мог утешить капитана Блада.
Его мрачные раздумья прервал приход шлюпки, которая, незаметно подойдя с берега, ударилась о высокий красный корпус «Арабеллы»; потом послышался чей-то хриплый голос, судовой колокол отчётливо и резко пробил две склянки, и вслед за ними раздался длинный, пронзительный свисток боцмана.
Эти звуки окончательно привели в себя капитана Блада, и он поднялся с кушетки. Его красивый красный мундир, расшитый золотом, свидетельствовал о новом звании капитана. Сунув в карман книгу, он подошёл к резным перилам квартердека и увидел Питта, поднимавшегося по трапу.
— Записка от губернатора, — сказал шкипер, протягивая ему сложенный лист бумаги.
Капитан сломал печать и пробежал глазами записку. Питт, в просторной рубахе и бриджах, облокотясь на перила, наблюдал за ним, и его честное, открытое лицо выражало явную озабоченность и тревогу.
Блад, взглянув на Питта, засмеялся, но сразу же умолк, скривив губы.
— Весьма повелительный вызов, — сказал он, передавая своему другу записку.
Молодой шкипер прочёл её, а затем задумчиво погладил свою золотистую бородку.
— Ты, конечно, не поедешь?! — сказал он полувопросительно, полуутвердительно.
— А почему бы и нет? Разве я не бываю ежедневно в форту?..
— Но он хочет вести разговор о нашем старом волке. Эта история даёт ему повод для недовольства. Ты ведь знаешь, Питер, что только лорд Джулиан мешает Бишопу расправиться с тобой. Если сейчас он сможет доказать, что…
— Ну, а если даже он сможет? — беззаботно прервал его Блад. — Разве на берегу я буду в большей опасности, чем здесь, когда у нас осталось не более пятидесяти равнодушных мерзавцев, которые так же будут служить королю, как и мне? Клянусь богом, дорогой Джереми, «Арабелла» здесь в плену, под охраной форта и вот этой эскадры. Не забывай этого.
Питт сжал кулаки и, не скрывая недовольства, спросил:
— Но почему же в таком случае ты разрешил уйти Волверстону и другим? Ведь можно же было предвидеть…
— Перестань, Джереми! — перебил его Блад. — Ну, скажи по совести, как я мог удержать их? Ведь мы так договорились. Да и чем они помогли бы мне, если бы даже остались с нами?
Питт ничего не ответил, и капитан Блад, опустив руку на плечо друга, сказал:
— Вижу, что сам понимаешь. Я возьму шляпу, трость и шпагу и отправлюсь на берег. Прикажи готовить шлюпку.
— Ты отдаёшь себя в лапы Бишопа! — предупредил его Питт.
— Ну, это мы ещё посмотрим. Может быть, меня не так-то легко взять, как ему кажется. Я ещё могу кусаться! — И, засмеявшись, Блад ушёл в свою каюту.
На этот смех Джереми Питт ответил ругательством. Несколько минут он стоял в нерешительности, а затем нехотя спустился по трапу, чтобы отдать распоряжение гребцам.
— Если с тобой что-нибудь случится, Питер, — сказал он, когда Блад спускался с борта корабля, — то пусть Бишоп пеняет на себя. Эти пятьдесят парней сейчас, может быть, и равнодушны, но если нас обманут, то от их равнодушия и следа не останется.
— Ну что со мной может случиться, Джереми? Не волнуйся! Обещаю тебе, что буду обратно к обеду.
Блад спустился в ожидавшую его шлюпку, хорошо понимая, что, отправляясь сегодня на берег, подвергает себя очень большому риску. Может быть, поэтому, ступив на узкий мол у невысокой стены форта, из амбразур которого торчали чёрные жерла пушек, он приказал гребцам ждать его здесь. Ведь могло случиться, что ему придётся немедля возвращаться на корабль.
Он не спеша обогнул зубчатую стену и через большие ворота вошёл во внутренний двор. Здесь бездельничало с полдюжины солдат, а в тени стены медленно прогуливался комендант форта майор Мэллэрд. Заметив капитана Блада, он остановился и отдал ему честь, как полагалось по уставу, но улыбка, ощетинившая его жёсткие усы, была мрачно-насмешливой. Однако внимание Питера Блада было поглощено совсем другим.
Справа от него простирался большой сад, в глубине которого находился белый дом губернатора. На главной аллее сада, обрамлённой пальмами и сандаловыми деревьями, он увидел Арабеллу Бишоп. Быстрыми шагами Блад пересёк внутренний двор и догнал её.
— Доброе утро, сударыня! — поздоровался он, снимая шляпу, и тут же протестующе добавил: — Честное слово, безжалостно заставлять меня гнаться за вами в такую жару!
— Зачем же вы тогда гнались? — холодно спросила она и торопливо добавила: — Я спешу, и, надеюсь, вы извините меня, что я не могу задержаться.
— Вы совсем не спешили до моего появления, — шутливо запротестовал он, и, хотя его губы улыбались, в глазах его появилось какое-то странное, жёсткое выражение.
— Но если вы заметили это, сэр, то меня удивляет ваша настойчивость.
Их шпаги скрестились. И не в привычках Блада было уклоняться от схватки.
— Честное слово, вы могли бы как-то объясниться, — заметил он. — Ведь только ради вас я нацепил этот королевский мундир, и вам должно быть неприятно, что его носит вор и пират.
Она пожала плечами и отвернулась, чувствуя одновременно и обиду и раскаяние. Однако, опасаясь выдать своё раскаяние, она решила прикрыться обидой и заметила:
— Я делаю всё от меня зависящее.
— Чтобы время от времени заниматься благотворительностью. — И он попытался улыбнуться. — Слава богу, признателен вам и за это. Я, может быть, беру на себя слишком много, но не могу забыть, что, когда я был только рабом на плантациях вашего дяди, вы относились ко мне с большей добротой.
— Тогда вы имели основание на неё рассчитывать. В то время вы были просто несчастным человеком.
— Ну, а кем же вы можете назвать меня сейчас?
— Едва ли несчастным. Ваше счастье на морях стало пословицей. Были слухи и ещё кое о чём: о вашем счастье и ваших успехах в других делах.
Она сказала это, вспомнив о мадемуазель д'Ожерон, и, если бы могла, тут же взяла бы свои слова обратно. Но Питер Блад и не придал им значения, совсем не поняв её намёка.
— Да? Всё это ложь, чёрт побери, и я могу это доказать вам.
— Я даже не понимаю, к чему вам утруждать себя доказательствами, — заметила она, чтобы выбить оружие у него из рук.
— Для того, чтобы вы думали обо мне лучше.
— То, что я думаю, сэр, должно очень мало вас трогать.
Это был обезоруживающий удар, и он, отказавшись от боя, принялся её уговаривать:
— Как вы можете говорить так, видя на мне мундир королевской службы, которую я ненавижу? Разве не вы сказали мне, что я могу искупить свою вину? Мне хочется только восстановить своё доброе имя в ваших глазах. Ведь в прошлом я не сделал ничего такого, чего мне следовало бы стыдиться.
Она не выдержала его пристального взгляда и опустила глаза.
— Я… я не понимаю, почему вы так говорите со мной, — сказала она уже не с той уверенностью, как раньше.
— Ах так! Теперь вы не понимаете! — воскликнул он. — Тогда я скажу вам.
— О нет, не нужно! — В её голосе прозвучала подлинная тревога. — Я сознаю всё, что вы сделали, и понимаю, что вы хоть немного, но беспокоились за меня. Верьте мне, я очень признательна. Я всегда буду признательна вам…
— Но если вы будете всегда думать обо мне, как о воре и пирате, то, честное слово, оставьте вашу признательность при себе. Мне она ни к чему.
На щеках Арабеллы вспыхнул яркий румянец, и Блад заметил, как её грудь под белым шёлком стала чаще вздыматься. Если даже её и возмутили слова Блада и тон, каким они были произнесены, она всё же подавила в себе возмущение, поняв, что сама была причиной его гнева. Арабелла честно попыталась исправить свою оплошность.
— Вы ошибаетесь, — начала она. — Это не так.