А может, в этот раз?

– Оставь ее в покое, – сказала Кристина, покосив­шись на Слейда, внимавшего каждому слову. – Можно носить контактные линзы и не потерять совести.
– Следуя этой логике, – злорадно заметил Джо, – ты сейчас заявишь, что подтяжка лица не должна более облагаться налогом.
– Верно, черт возьми! – взорвалась Кристина. – Что бы делали женщины на телевидении после тридцати пяти, если бы не некоторая доля дружеской помощи!
– Тебе тридцать шесть, – заметил Джо. – Так сколь­ко подтяжек ты уже успела сделать?
– Мне тридцать пять, – уточнила Кристина, – и пока я не сделала ни одной, но, как только мне таковая понадобится, я не задумываясь пойду на пластическую опе­рацию.
– Как патетично! – сказал Джо.
– Никакой патетики. Одна голая реальность.
– Ты красивая женщина. Тебе не надо идти на все эти уловки.
– Я профессионал. И должна всегда быть на высоте. Он посмотрел на нее. Она ответила ему тем же. Оба расхохотались.
– Не могу поверить, что я это сказала, – проговорила Кристина, стирая слезу тыльной стороной ладони. – Как это все глупо…
Джо нагнулся к ней и убрал прядь волос с ее щеки.
– Не меняйся, Кристина. Не дай им сделать из тебя то, что на самом деле уже не ты.
Поцелуй ее, – подумала Марина, наблюдая, как Джо неохотна отнял руку от щеки Кристины. – Неужели ты не видишь, что она этого хочет?
Что случилось с Джозефом? Он что, ослеп или не мо­жет распознать приглашения, когда видит его?
Кристина словно излучала женственность и нежность. И у Джо был такой затуманенный взгляд, как у Зи, когда чувства переполняли его.
Вечером накануне отъезда в Неваду Марина засиделась допоздна перед телевизором. Что-то в фильме напомнило ей о Кристине и Джо. Красивая, но надменная женщина из Новой Англии и неотесанный грубоватый мужчина из Нью-Джерси?
Йорка вели войну наподобие той, что разыгрывалась перед глазами Марины наяву, здесь, в захолустном Нью-Джерси.
– Хепберн и Трейси, – сказал тогда Слейд, сидя на краю кушетки и посасывая пиво. – Перепихнемся, милаш­ка, покажем им, как это делается.
Честно говоря, Марина готова была биться об заклад, что Кристина и Джозеф когда-нибудь снова будут вместе. Они спорили, они смеялись тогда, когда меньше всего ожи­даешь этого, они смотрели друг на друга так, как могут смотреть только влюбленные.
Что касается Марины, ей Джо не особенно был по душе, но она не могла не видеть, что Кристина словно загоралась изнутри при каждом его появлении, И то, что она могла заорать на него или просто огрызнуться, не значило ровным счетом ничего. Ясно, что он делал ее жизнь чуть ярче, чуть интереснее самим своим присутствием в ее жизни.
– У тебя проблема, – тихо сказал Слейд, так, чтобы только Марина могла слышать.
– Я знаю.
Джо был не лучшей партией для Кристины, но если он делал ее такой счастливой, то, быть может, в нем все же было что-то, чего Марина пока не заметила. Она прищури­лась и оглядела Слейда с головы до пят.
– Ты неважно выглядишь, – сказала она.
– Препаршиво.
– Ты весь зеленый, – сказала Марина.
– Меня сейчас стошнит.
– Тебя уже тошнит.
– Притормози, – сказал Слейд, похлопав Кристину по плечу.
– Мы уже почти приехали, – бросила Кристина. – Не можешь чуть-чуть потерпеть?
Если сейчас придется остановить машину, не исключе­но, что она не справится с собой и без оглядки побежит назад, в Нью-Джерси.
– Останови эту чертову машину!
Кристина нажала на тормоза, подняв облако пыли, и Слейд выскочил как ошпаренный.
– Его укачало, – сказала Марина, – но он слишком гордый, чтобы сказать об этом прямо.
– Надо же, какая душещипательная история! Я сейчас расплачусь, – пробормотал Джо.
– Мне нужно в туалет, – сказала Марина.
– И мне, – заявила Кристина.
– Вот кустик ютты, – указал Джо на чахлое деревце метрах в ста от машины.
– Да я лучше умру, – сказала Марина.
– Хорошо сказано, – мрачно заметила Кристина.
– Ночью такие кусты вполне тебя устраивали, – за­метил Джо.
– Ночью было темно, – заметила Марина.
– Весьма логичное объяснение, – сказала Кристина.
– Как у тебя дела? – крикнул Джо Слейду, согнув­шемуся в три погибели за машиной.
– Пошел к черту, – послышался сдавленный голос.
Кристина и Марина переглянулись. Один муж на двоих и фотограф, которого тошнит. И еще две женщины, кото­рым нужен туалет.
– Поехали быстрее, – сказала Марина.
– Со скоростью света, – подтвердила Кристина.
 
Глава 9
Самуил Клеменс Кэннон обычно встречал восход солн­ца верхом. Для него не было на этом свете зрелища лучше, чем это, когда малиновый шар выкатывался из-за горного кряжа на востоке – сигнал к началу нового дня в самом лучшем месте на земле.
Сэм считал, что для каждого человека дом – это свя­тыня, и в то же время чувствовал, что далеко не все ферме­ры разделяют эту точку зрения, не говоря уже о сильных мира сего. Кэнноновское ранчо не было самым большим в Неваде и, видит Бог, самым прибыльным, но зато каждый уголок, каждый дюйм этой земли был связан с воспомина­ниями. Вот здесь его отец Уильям сделал предложение мате­ри. А вот лощина за конюшней, где он сидел, когда Нонна сообщила ему о том, что у них будет первенец. Везде, куда ни взглянешь, к чему ни прикоснешься, повсюду была жизнь, его жизнь, его прошлое, и иной жизни Сэм не желал для себя.
Он был рожден в самом красивом месте на земле и испытывал жалость к городским жителям. Что за радость для человека существовать где-то среди бетона и стали, дышать дымом и выхлопными газами, не видеть звезд в ночном небе, не знать того, что отродясь положено знать человеку?
Для Сэма жизнь в городе была неприемлема, и он радо­вался тому, что его жена и дети чувствуют то же, что и он. Человек рождается, чтобы жить на своем кусочке земли, где жили его деды и прадеды, который любили и холили его предки. Здесь же, в своей собственной семье, он вырастил адвоката и ветеринара, высококвалифицированного мастера, лучших работников, которых только можно найти. И самое главное, он гордился тем, что они с Нонной воспитали де­тей умных, работящих и столь же горячо любивших ранчо, как и он сам.
За единственным исключением: Кристина, его младшая дочь, его любимица, росла не такой, как остальные дети. Ей всегда хотелось туда, куда самого Сэма никогда не тянуло. С самого начала он знал, что она отмечена судьбой, и они с Нонной со смесью восхищения и тревоги наблюдали, как по мере взросления ее звезда поднималась все выше и выше.
У них дома хранилась целая библиотека ее статей и бро­шюр, кассеты с видеозаписями ее шоу. Приятно было видеть своего ребенка на обложке глянцевых журналов. Сэм гордился своей дочерью и радовался за нее, но эта радость не шла ни в какое сравнение с той, что испытал он, когда она выходила замуж за Джо.
Сэм помнил все так, будто это было вчера. Солнце си­яло, цвел люпин, друзья и члены семьи обступили пару, счастливее которой трудно было представить. Сэм чувство­вал, как к глазам подступают слезы, а Нонна, как назло, вытащила платок из заднего кармана его брюк.
– Я не стыжусь своих чувств, – сказал он тогда. – Честное слово, ничего подобного я не испытывал за всю нашу счастливую совместную жизнь, Нонна. Так пусть же любовь наша поможет им и сохранит их от жизненных не­взгод.
Тогда все улыбнулись, потому что знали Сэма как чело­века немногословного и ни в коем случае не сентименталь­ного. Но этот случай был особенный. Это была свадьба его любимицы дочери и ее однокашника, свадьба двух умных, сильных и красивых людей, брак по большой любви, и даже Сэм не смог не поддаться чувствам.
– У вас будет долгая и счастливая жизнь, – сказал он тогда срывающимся от волнения голосом. – Может, она не всегда будет легкой, но ничего в этом мире не достается без борьбы. На все воля Божья, но если Он благословит ваш брак детьми, то, признаться честно, не могу предста­вить себе родителей, более достойных, чтобы дать своим детям лучший пример в жизни.