Комната

"Один, безвестен, нелюбим, 
Я умер" бросилась в глаза 
У изголовья на стене. 
Кто это был? Карандаша 
Не дал ответа жирный след. 
Я днем прислугу опросил 
И морякам вопрос задал, 
Ночного клерка я спросил 
И пьяницу - никто не знал. 
Возможно, что, включая свет, 
Он видел в рамке на стене 
Картину: клякс кричащих след 
Пейзаж абстрактный в сентябре. 
Стиль а-ля Черчилль. Чехарда 
Мазков явила наконец 
Колонну кленов в два ряда 
От Glen Lake до Restricted Rest. 
Возможно, мой несвязен стих. 
Поэта смерть, в конце концов, 
Вопрос лишь техники, земных 
Простых вещей, как песнь без слов. 
И номер, мрачен, нелюдим, 
Подвел безжалостный итог: 
Пусть неизвестен, нелюбим, 
Но никогда не одинок. 
Перевод Игоря Захарова 
Комната 
На полдороге к небесам, 
в отеле номер снял поэт, 
два телефона было там 
звонить на тот и этот свет. 
Там шкаф стоял, как книжный том, 
собой два кресла разлучив. 
В окне, подсвеченном дождем, 
рекламы шрам кровоточил. 
Казалось, комната следит 
за мной, припудрясь пылью дней, 
и сохранять обычный вид 
ей с каждым часом все трудней. 
Ночную улицу разъял 
автомобиль на тень и свет, 
и по обоям пробежал 
стального отблеска скелет. 
Уже обжившись, поутру 
включил я лампу в темноте, 
вдруг надпись на стене: "Умру 
в забвении и пустоте". 
Кто пересек обойный шов 
бог знает сколько лет назад 
она, за чьим карандашом 
не поспевал безумный взгляд? 
Иль он - с залысиной толстяк? 
К портье и горничным потом 
я приставал и так и сяк 
с расспросами. Не знал никто. 
Не удалось дознаться мне: 
Кто в горький миг увидеть мог 
Пятно картины на стене 
Под выключателя щелчок? 
Увидеть красной краски всплеск, 
изображавшей листопад 
в кленовой рощице - бурлеск 
деревьев, выстроенных в ряд. 
Но всякий стих суть жизни срез, 
частица жалкая ее. 
Поэтики не станет средств, 
чтоб заглянуть в небытие. 
И комната вдруг раздалась 
грудною клеткою, и с тем 
стук сердца медленно угас 
в забвенье, но не в пустоте. 
Перевод Максима Калинина 
Комната 
В том номере, что умирая, 
В отеле на ночь снял поэт, 
Был справочник по кущам рая. 
И телефонный был завет. 
Там были зеркало и койка, 
И стул, и коврик на полу, 
И дождь в окне, гасивший стойко 
Неон кровавый на углу. 
Не страх, не слезы - тут смешалось 
Безличье с обреченной мглой, 
И помесь эта притворялась 
Обычной комнатой жилой. 
Когда же свет автомобилей 
Отпарывал от ночи клок, 
По стенам призраки скользили 
И уезжали в потолок. 
И я там был, и эту строчку 
Прочел в неоновой крови: 
"Я умираю в одиночку, 
В безвестности и без любви", 
карандашом у изголовья. 
Цитата? Нет. Но кто и как? 
Девица слабого здоровья 
Или лысеющий толстяк? 
Спросил я черную прислугу 
И капитана-моряка, 
Спросил портье, спросил пьянчугу 
Никто не знал наверняка. 
Быть может, свет включивши с ходу, 
Он на картину бросил взгляд 
И проклял рыжие разводы 
Под именем "Осенний сад": 
Там клены так шагали в ногу, 
Как будто Черчилль их призвал 
К войскам английским на подмогу, 
Брать крепость или перевал. 
Быть может, мой рассказ туманен, 
Но смерть поэта - только шанс 
Еще блеснуть в анжамбемане 
И лихо выйти на каданс. 
В пустой же клетке, где кровавый 
Меж ребрами сочится свет, 
Ждет сердце, без любви и славы 
И все ж не в одиночку, нет. 
Перевод Марины Бородицкой 
Гостиница 
В углу, где умирал поэт, 
В мотельном номере пустом 
Лежали новенький Завет 
И телефонный ветхий Том. 
Там были зеркало и стул, 
Кровать и низкое окно, 
В котором мокрый ветер дул 
И рдело вывески пятно. 
Казалось, не гремел замок 
И ангел в небе не рыдал; 
Но некий чуждый холодок 
Уже по комнате витал. 
Когда в нее сквозь жалюзи 
Врывался фар скользящий свет, 
Она вращалась на оси, 
Как встрепенувшийся скелет. 
...Был тот же ключ вручен и мне; 
Я лег, включил ночник - и вдруг 
Заметил надпись на стене: 
"Ночь, смерть - и ни души вокруг..." 
Тупым карандашом впотьмах 
Кто, сгинув, расписался так 
Гордячка в треснувших очках 
Или лысеющий толстяк? 
Никто не знал - ни клерк, ни босс, 
Ни в холле девушка с ведром, 
Кому ни задавал вопрос 
Никто не помнил ни о чем. 
...Должно быть, он воскликнул: "Черт!" 
Когда, на ощупь свет включив, 
Увидел этот натюрморт, 
Похожий на внезапный взрыв, 
Не то горящий жаром клен, 
Не то пурпурных астр, 
Что должен после похорон 
Украсить бледный алебастр... 
А впрочем, домыслы не в счет. 
И что такое смерть певца? 
Мелодии последний взлет 
И замиранье бубенца. 
Пусть вновь промчится грузовик 
И озарится потолок, 
Но ты, поэт, и в этот миг 
Отвержен, но -не одинок. 
Перевод Григория Кружкова 
On translating "Eugene Onegin" 
1 
What is translation? On a platter 
A poet's pale and glaring head, 
A parrot's screech, a monkey's chatter, 
And profanation of the dead. 
The parasits you were so hard on 
Are pardoned if I have your pardon, 
O, Pushkin, for my stratagem: 
I travelled down your secret stem, 
And reached the root, and fed upon it; 
Then, in a language newly learned, 
I grew another stalk and turned 
Your stanza patterned on a sonnet, 
Into my honest roadside prose 
All thorn, but cousin to your rose. 
2 
Reflected words can only shiver 
Like elongated lights that twist 
In the black mirror of a river 
Between the city and the mist. 
Elusive Pushkin! Persevering, 
I still pick up Tatiana's earring, 
Still travel with your sullen rake. 
I find another man's mistake, 
I analyze alliterations 
That grace your feasts and haunt the great 
Fourth stanza of your Canto Eight. 
This is my task - a poet's patience 
And scholiastic passion blent: 
Dove-droppings on your monument. 
1955 
К переводу "Евгения Онегина" 
1 
Что перевод? Прикрытый крышкой 
Блистательный поэта бред, 
Крик попугая, треп мартышки 
И грубо попранный секрет. 
О Пушкин, строгость к паразитам 
Прибереги, - из них маститый 
Путь непростительный нашел; 
Таинственный исползав ствол, 
Достиг я корня, напитался; 
Язык твой зная назубок, 
Взрастил затем я свой росток, 
Который рос и превращался 
В соцветие тернистых проз 
Сестер твоих сонетов-роз. 
2 
Слова дрожат лишь, отражаясь, 
Как городские огоньки, 
Что пляшут, прячась и являясь, 
На черном зеркале реки. 
Поэт! Твой спутник неустанный, 
Ношусь я все с серьгой Татьяны, 
И все со мною твой чудак. 
Ищу коллег неверный шаг 
И нахожусь в плену созвучий, 
Что так украсили собой 
Четвертый стих главы осьмой. 
Перевод Михаила Блюмина 
В сети Интернет: Литературная страница Михаила Блюмина 
http://www.geocities.com/SoHo/Atrium/5307 
На перевод "Евгения Онегина" 
1 
Что перевод? Лишь бормотанье 
Мартышки, попугая крик, 
Поэта черепа мерцанье 
И оскверненный смерти лик. 
Кого клеймил ты униженьем, 
Уж прощены. Прошу прощенья, 
О Пушкин, хитростью лишь я