Негритянский квартал

— Два круга. Стало быть, восемьдесят сантимов.
Конечно, расплачивались они не сантимами, а американскими центами, но между собой всегда называли центы сантимами, как это принято у панамских старожилов.
Машина Кристиана стояла у дверей. Все трое смотрели, как она тронулась. Эжен потянулся, зевнул и сказал:
— А я сегодня вечером должен сводить жену в кино.
Жены его никто никогда не видел. Только Дюпюш раза два заметил ее на балконе собственного дома, стоявшего в квартале, где были расположены посольства.
Ему рассказывали, что она молода, из хорошей семьи, дочь богатых родителей. Он знал еще, что несколько недель назад Эжен надеялся стать отцом, но роды случились преждевременные и ребенок родился мертвым.
Дюпюш представлял себе г-жу Монти хрупкой, чуть печальной женщиной, которая проводит жизнь среди диванов и подушек своей роскошной квартиры.
— Шикарный парень этот Кристиан! — уронил Фернан.
Он сказал это просто так, чтобы не молчать, но это была правда: любой другой и избалованный и богатый бездельник на месте Кристиана был бы невыносим, а Кристиан оставался хорошим парнем и отличным товарищем. Если он обгонял Дюпюша на своей машине, то обязательно останавливался и спрашивал:
— Куда идешь?
И подвозил Дюпюша, куда тому надо было, ждал, пока он выйдет, и вез его пить свежее пиво у Келли или в «Ранчо».
Три месяца прошли незаметно. Незаметно потому, что за это время ничего не случилось. Дюпюша выучили играть в белот и немножко говорить по-испански.
Впрочем, нет, одно событие все же произошло.
Дюпюш получил длинное письмо от Гренье. Гренье писал, что стал жертвой конкурентов, но битва еще не проиграна. В один прекрасный день он снова станет на ноги, и тогда страдания и выдержка Дюпюша будут вознаграждены.
«Продолжайте изучать язык, привыкайте к стране и климату. Пока я не могу перевести Вам денег, у меня описали все имущество, и я живу в скромной гостинице…»
Письмо было написано на бланке Фуке [6].
Дюпюш не нуждался в неопределенных обещаниях — он и без них ждал. Ждал, потому что это вошло у него в привычку. Вообще, он приобрел немало новых привычек; жизнь была заполнена множеством мелочей, которые порабощали его изо дня в день.
— Зайдешь после кино? — спросил у брата Фернан.
— Вряд ли. Жене захочется домой…
Игра кончилась, сказать друг другу им было нечего.
Они сидели в прозрачном кафе и курили, следя через окно за прохожими.
— А вот и Ника! — объявил Эжен.
Так звали теперь Веронику. Она открыла стеклянную дверь и остановилась на пороге, ожидая разрешения войти. Дюпюш знаком подозвал ее, она подошла и протянула руку.
— Добрый день! Можно мне чего-нибудь выпить?
Это тоже вошло в обычай, стало чем-то ритуальным.
Приятели Дюпюша приняли Веронику в свой кружок.
При встрече с ним без околичностей сообщали:
— Слушай, я видел Веронику; по-моему, она ищет тебя.
У Эжена тоже были любовницы, он менял их чуть ли не каждый месяц. Иногда не обходилось без скандала, так как женщины ни за что не хотели с ним расставаться. Одна даже написала на него жене анонимное письмо.
Бармен уже знал вкусы Вероники.
— Тебе с пеной?
В кафе Монти обычно бывало пусто. Дюпюш даже спрашивал себя, зачем Фернан держит это заведение?
Однако дни получки у рабочих восполняли выручку остальных дней недели.
— Ну ладно, я пошел.
Уходить Эжену совсем не хотелось. Он со вздохом пожал руку Фернану и Дюпюшу и вышел на улицу. Его машина стояла на углу.
Дюпюш подождал, пока Вероника допьет пиво. Затем поднялся.
— Как у тебя дела там? — спросила Вероника.
— Помаленьку.
Солнце зашло, Дюпюшу пора было на работу. Он пересек железнодорожный переезд. Вероника, как обычно, провожала его. На ней были лакированные туфли и смешная маленькая шляпка. Они миновали два кабака, большое кафе и вышли к тому углу, где стояла сосисочная.
Ключ от нее был у Дюпюша, два негра уже ожидали его. Он отпер дверь, негры принялись разводить огонь, а Дюпюш уселся за кассу, распаковывая пакетики с мелочью, и разложил ее по отделениям в ящике.
Когда-то он боялся этой работы, и это было естественно. Но ему не пришлось носить белой поварской куртки и подавать сосиски клиентам. Этим занимались негры, а Дюпюш был чем-то вроде управляющего. Его звали «патрон», он отвечал за кассу и заботился о товаре.
Первая жареная сосиска полагалась Веронике. Она не садилась на табурет, а прогуливалась неподалеку и медленно, чтобы продлить удовольствие, уничтожала сосиску, стараясь делать все это понезаметней. Обязанности Дюпюша не были обременительными. Он даже не должен был постоянно торчать за прилавком. Как только в кухне все было налажено, он мог пойти посидеть на террасе в кафе напротив или прогуляться по кварталу; правда, время от времени приходилось наведываться в сосисочную, чтобы негры не прикарманивали выручку.
За эту работу Дюпюш получал доллар в день и незначительный процент с оборота.
— Я видела твою жену, — откусив сосиску, — сказала Вероника.
— Сегодня?
— Два часа назад. Она входила в магазин Вуольто.
Запах кипящего масла разнесся по перекрестку. Подошел повар и попросил ключ от холодильника: надо было пополнить запас сосисок.
А ты уверена, что это была она?
— Конечно.
Вероника видела Жермену только издали. Неизвестно почему, она прониклась к ней благоговейным обожанием, в котором было что-то мистическое.
— Твоя жена такая красивая!
Это находил и Кристиан, и многие другие жители города. Дюпюш удивлялся. Он слишком привык к правильным чертам ее лица, к строгой белокурой красоте северянки. Она больше не волновала его.
Однако сообщение Вероники заставило его нахмуриться. Кристиан не сказал ему, что вечер в морском клубе будет костюмированным. Зачем Жермена отправилась к Вуольто, если не купить или взять напрокат костюм?
Ей давно уже хотелось надеть национальный наряд Панамских женщин — широкую юбку, узенький корсаж и кофточку, оставлявшую открытыми плечи и грудь, но в последние дни она старалась не говорить об этом.
— Ты рассердился?
Вероника всегда готова была исчезнуть, как только замечала, что ее присутствие начинает раздражать Дюпюша.
— Я скоро вернусь, хорошо?
Он ее не удерживал. Вероника удалилась, покачивая на ходу обтянутой светлым платьем мальчишеской фигуркой и для вида останавливаясь у витрин, как важная дама на прогулке.
— Hello, boy! [7] — крикнул Джон, мимоходом коснувшись руки Дюпюша.
С ним, как всегда, были приятели, только что сошедшие с парохода и отправлявшиеся кутить до утра. Дюпюш присел на углу лавчонки. Вначале он стеснялся показываться за кассой, но потом привык. Теперь по воскресеньям на скачках, когда официанты Монти не справлялись, Дюпюш помогал им разносить лимонад и не испытывал ни малейшей неловкости.
Разумеется, он не считал, что это в порядке вещей.
Однако даже горечь приносила Дюпюшу какое-то странное удовлетворение.
«Они решили, что такого удара мне не выдержать.
Жеф так и заявил. Что ж, пусть теперь признаются, что ошиблись».
Дюпюш знал, что вскоре появится Вероника: она никогда не исчезала надолго и всегда бродила где-нибудь поблизости, время от времени просовывая свой черный носик в дверь закусочной.
Дюпюш попросил ее больше не путаться с другими мужчинами. Она поклялась, но была несколько удивлена такой просьбой. Интересно, держит ли она слово?
Дюпюш, как и Жермена, зарабатывал немного. Но, отказав себе кое в чем, они, конечно, могли бы снять комнату в европейском квартале.
— Подожди чуть-чуть. Как только я стану зарабатывать побольше… — говорил жене Дюпюш.
Он побывал в домах, где сдавались меблированные комнаты. Они показались ему мрачными, все походили одна на другую. И потом, везде были соседи, жившие своей жизнью, занятые своими делами; пришлось бы знакомиться с ними, ходить друг к другу в гости. Он предпочитал пересекать по вечерам мастерскую Бонавантюра, который по-прежнему презрительно отворачивался от него.