Семейный стриптиз

Стоп!
Определенно у нее слуховые галлюцинации. Не иначе как от счастья.
– Чт-то? То есть… о чем речь? Что значит – роман? – Сердце трепыхнулось в груди и ухнуло куда-то вниз.
Рэйд небрежно отмахнулся:
– Ну, не то чтобы роман… Так, небольшая интрижка с коллегой по работе. Она гораздо старше меня. Какая раз­ница! Все это длилось недолго. Но зато я понял, как силь­но люблю тебя. – Рэйд подался вперед, закатный багря­нец обволок его ореолом. – Хочу, чтобы все знали, что я выбираю Энджи! Изо всех женщин мира я выбираю тебя. Я совершил ошибку, но эта связь преподала мне урок. Пусть об этом узнает весь мир! Пусть все знают…
Его связь. Его роман. Его интрижка.
Довольно! Сил больше нет. Энджи видела, что губы Рэйда шевелятся, но звуков не слышала. Что это с ней? Ог­лохла? Если бы только оглохла… Как бы не умереть прямо здесь, за столом!
Сердце стучало так громко, что Рэйд наверняка это слышал. Ей лично этот стук заглушил все остальные звуки. Застыв в кресле, Энджи долго следила за движением губ мужа. Тех самых губ, к которым она только что льнула. Тех самых, что целовали другую женщину, – ее губы, ее глаза, ее…
– Хочу в туалет!
Энджи резко поднялась и опрометью ринулась через зал.
 
ГЛАВА 2
Мишель уложила Фрэнки – а с джентльменом шести лет это занятие не из простых, – набросила жакет и крик­нула Дженне, что пойдет выгуливать Поуки. У ворот она виновато оглянулась. Не дай бог, Фрэнк увидит, опять будет ругаться. С собакой должны дети гулять, вечно ты их балуешь. А ей так проще. Чем уговаривать дочь, легче выйти самой; да и лишний глоток воздуха не помешает.
Поуки зарылся носом в первую попавшуюся кучу сухих листьев, и Мишель остановилась, вскинув голову к звезд­ному небу. Холодно. К ночи даже подморозило. Она щелк­нула замком заколки, выпустив на свободу каскад золотис­тых кудрей. Так-то вот. Ей будет теплее, а Фрэнку, как уви­дит, станет жарко.
На темной улице Вязов не было ни души – лучшее время суток.
Погода вот только подкачала. Мишель любила эти ми­нуты, когда оставалась одна, не считая, разумеется, компа­нии Поуки.
Кокер рванул дальше, натягивая поводок, но внезапно затормозил. Ой-ой-ой! Соседи с обеих сторон, Шрайберы и Джойсы, закатывают скандалы, стоит песику задрать лапу вблизи их драгоценной недвижимости. От греха по­дальше Мишель дернула за поводок. Ее соседи, старожилы квартала, были довольно милы, но горячего дружелюбия никогда не проявляли.
Мишель, однако, любила и Джойсов, и Шрайберов, и всех прочих соседей – всех до единого. Ведь здесь был ее дом, сюда, на улицу Вязов, они с Фрэнком привезли из роддома обоих детей. Здесь Фрэнк научил дочку кататься на двухколесном велосипеде, а Фрэнки-младший однажды приморозился языком к тому самому фонарному столбу, которым в данную минуту сильно заинтересовался Поуки. Если и не друзья, то добрые знакомые жили на этой улице, растили детей и выгуливали собак.
В детстве у Мишель не было дома. Мама-официантка приносила с работы готовые ужины и упаковки пива, а отец вечно разрабатывал грандиозные проекты, каждый из которых заканчивался крахом, но требовал тем не менее многочасовых визитов в бары.
Мишель вздрогнула, словно кто-то прошелся по ее мо­гиле. По логике жизни, счастье ей не светило, разве что в качестве компенсации за трудное начало. Родилась она в Бронксе – всего милях в двадцати-тридцати отсюда, но при этом в совершенно ином мире. Мать ее была ирланд­кой, уроженкой графства Корка, отец – из американо-ир­ландской семьи. Сын пожарника, он и сам пошел по той же части, но однажды явился на работу в той стадии, когда море по колено и огонь нипочем, нырнул в горящий дом и пропал навсегда под шестью этажами завалов.
Мишель не слишком страдала без шумного и грозного отца. Но, будучи единственным ребенком – большая ред­кость в ирландских семьях, – после его смерти она оста­лась наедине с беспомощной, к тому же немедленно впав­шей в депрессию матерью. А когда бабушка Мишель забо­лела, Шейла отправилась в Ирландию помогать, оставив дочь в тоскливом обществе родителей мужа. Месяц для ре­бенка – немыслимо долгий срок; полгода – и вовсе веч­ность. Шейла исчезла на два года, и этого времени ее доче­ри хватило с головой, чтобы пропитаться одиночеством и поверить в предательство матери. Тогда-то Мишель и ре­шила, что нет на свете ничего важнее любви к мужу и детям. Тогда-то и поклялась, что ни за что не превратится в Шейлу.
Доведись ей сейчас снова пережить свое грустное, труд­ное детство, она сделала бы это не задумываясь, лишь бы жребий опять подарил ей Фрэнка Руссо в качестве мужа, двоих детей, чудного пса и дом в чистом, уютном уголке графства Уэстчестер, где царят тишина, спокойствие, бла­гополучие. Сытная и здоровая пища, свежее постельное белье, одежда, аккуратно разложенная по полочкам в шка­фах. Засаженный цветами сад и две великолепные, надеж­ные машины.
Первые годы замужества Мишель все следила за каж­дым бокалом вина, выпитого Фрэнком, в душе ожидая и страшась, что муж напьется и все ее счастье рухнет. Однако этого не случилось, ни разочка.
Шагая вслед за Поуки по улице, Мишель в который раз благодарила судьбу за прекрасного мужа, замечательных детей и хороших друзей. Ей ли не знать, что в каких-нибудь пяти домах отсюда Джаде приходится кормить супру­га-бездельника, который целыми днями валялся на дива­не, пока жена выматывается в банке. Подумать только, Клинтон, это ничтожество, еще и на сторону гуляет! И как только Джада с этим мирится? Ни капельки не жаль, что партнерство Фрэнка с Клинтоном развалилось!
Мишель вполне отдавала себе отчет в собственных до­стоинствах. Борец по жизни, она всегда сражалась до пос­леднего, и в трудные минуты на нее можно было поло­житься. Кругом рушились браки и выставлялись на прода­жу дома, а ее брак, ее дом даже не пошатнулись. Как и дружба с Джадой.
С Джадой, впрочем, не все и не сразу было идеально. Переехав на улицу Вязов, Мишель страдала от одиночест­ва, пока не познакомилась с Джадой. Каждое утро в тече­ние последних четырех лет они на пару, если не считать Поуки, наматывали мили по улочкам квартала. К утрен­ним прогулкам-пробежкам обе относились почти с рели­гиозным фанатизмом – иного времени для себя ни одна из них не находила. Поначалу общение ограничивалось нейтральными темами: дети, учеба и прочее. Позже, когда умерла Шейла, коснулись родителей. Джада рассказала о своем детстве, Мишель поделилась своими печальными воспоминаниями – с тех пор они и подружились. Сплет­ничали о соседях, переписывали друг у друга рецепты, хвастались новыми тряпками и делились женскими секре­тами. В последнее время все больше говорили о Клинтоне.
О-о-о-ох! Мишель с наслаждением потянулась всем стройным телом, как будто решила взлететь к фиолетовому небу. Как там Джада? Она прошла несколько оставшихся до дома Джексонов метров и остановилась напротив. Клинтон мечется по кухне. Джады не видно. Что ж, зна­чит, сегодня не судьба, пора двигать назад.
Пока Поуки шуршал листьями на их участке, Мишель любовалась собственным домом, словно увидела его впе­рвые. Прелестный дом. Ее гордость. И дом, и тело, и детей, и жизнь свою Мишель содержала в чистоте и порядке. Даже Поуки был чистокровным кокер-спаниелем, не чета дворняжкам, вечно ошивавшимся в родительском доме.
– Верно, Поуки?
Кокер взглянул на нее с интересом, склонив набок шелковистую голову.
– Нагулялся? Давай домой. Поуки послушно затрусил к двери.
Согласно вечернему распорядку, на очереди была уборка детской ванной, в дверях которой Мишель столкнулась с дочерью.
– Эй! Это еще что такое? – спросила она у Дженны, кивнув на полную до краев ванну.
– Да ладно тебе, мам! Не утону я в этом корыте. Око­леть же можно, если на два дюйма набирать.
– Воды не выше полоски, таково правило! – Мишель ткнула пальцем в красную клейкую ленту, которую она не­сколько лет назад налепила на внутреннюю стенку ванны, заодно с напольными кусочками резины против скольже­ния. Отчищать грязь с резиновых квадратиков оказалось муторным делом, но оно того стоило. Большинство не­счастных случаев, как известно, происходят дома.