Люси Краун

— Я не это хотела сказать. Мне нравятся наши друзья. То, что я чувствовала себя счастливой все эти годы, было частично благодаря им. Мне и думать не хочется о том, что я их больше не увижу.
Оливер встал, его щеки горели.
— Что же ты тогда, черт побери, хочешь? — закричал он.
— Я хочу жить, — спокойно ответила Люси, — жить так, чтобы меня больше никто никогда не сумел обвинить во лжи. Так, чтобы я сама не могла обвинить себя во лжи.
— Ладно, — низким голосом ответил Оливер. — Если так, то я рада, что все это произошло.
— Не торопись. Как всегда, ты спешишь остановиться на пол-истины. На самой привлекательной ее половине. Той, где ты выглядишь благородным, которая устраивает тебя. Но та скрытая часть — секретная, неприятная, унизительная — она тоже существует, Оливер. С этого момента тебе придется принимать обе половины…
— Если ты собираешься исповедоваться насчет кого-то другого студентов всяких, докторов, гостей к обеду или попутчиков в поезде, избавь меня от этого. Меня не интересует твое прошлое. Я не желаю об этом слушать.
— Я не собираюсь исповедоваться о прошлом, Оливер, — тихо возразила Люси. — Потому что там ничего нет.
— Тогда что? — спросил Оливер.
— Я хочу исповедовать о будущем, — ответила она.
Оливер обратил на жену ошеломленный и одновременно сердитый взгляд. -Ты угрожаешь?
— Нет. Просто хочу вернуться в наш дом чистой, если мне суждено в него вернуться. Если я возвращаюсь домой, у нас начинается новая жизнь, и я хочу, чтобы ты это понял.
— Нельзя начать новую жизнь после пятнадцати лет брака, — возразил Оливер.
— Действительно, — покорно кивнула Люси. — Может и нельзя.
Тогда это будет просто другая жизнь. До сих пор ты обращался со мной как с той девочкой, которую ты встретил много лет назад. Как будто мне все еще двадцать лет, будто меня нужно оберегать, охранять, опекать. А в важных делах, со мной просто не нужно считаться. И до сих пор я принимала это, потому что… Кто знает, почему я принимала это? Потому что была ленива. Потому что так было легче. Потому что боялась рассердить тебя. Но теперь… Теперь ты уже так зол, что мне уже нечего опасаться. Наша семейная жизнь поломана. Может все еще поправится, может, нет. Но что бы не случилось, я обязательно постараюсь это пережить. Итак, теперь — я больше не принимаю тебя.
— Что это значит? — спросил Оливер.
— Когда я соглашаюсь с тобой — значит я принимаю твое решение. Если я не согласна с твоим решением — я поступаю по-своему.
— Как мерзко, — ответил Оливер. — Ты ведешь себя как шлюха… Люси предостерегающе подняла голову.
— Не надо употреблять такие слова, Оливер.
— Называй это как хочешь, но ты совершаешь преступление, ты совершаешь грех… Господи, ну как это красиво назвать? И почему-то именно ты выбираешь определения.
— Да, Оливер, — подтвердила Люси. — Потому что твои определения уже не годятся. За эти дни я пыталась объяснить себе почему я сделала это после такого долгого…
— Почему? — не вытерпел Оливер.
— Тебе это не понравится, Оливер, — предостерегла она.
— Давай, выкладывай, — резко настаивал Оливер. — Давай выплеснем всю эту гадость сегодня и по дороге домой начнет забывать.
— Мы не можем забыть. Ни ты, ни я. Ты во многих отношениях был хорошим мужем. Ты был великодушен по отношению ко мне. Я была согрета зимой, сыта, ты не забывал мой день рождения, ты подарил мне прекрасного сына, которого я очень любила…
— А сейчас? — резко бросил Оливер. — Что ты собираешься мне сказать? — Ты так долго обращался со мной как с ребенком, — не спеша говорила Люси, — что когда ты вдруг начинал видеть во мне женщину в моменты нашей близости, я реагировала по-детски. Мне было скучно, я смущалась, чувствовала отвращение и неудовлетворенность.
— Ты лжешь, — протестовал Оливер.
— Я предупреждала тебя, что никто никогда не назовет меня больше лгуньей.
— Но мне всегда казалось, что ты…
— Чаще всего я просто хорошо притворялась, Оливер, — мягко возразила Люси. — Не всегда — но чаще всего.
— Столько лет? — голос его звучал подавленно и недоверчиво.
— Да.
— Почему? Почему ты делала это? Почему ты ничего мне не сказала?
— Потому что мне казалось, что я не вынесу этого признания, ответила она.
— А теперь?
— А теперь я больше думаю о себе, чем о тебе. Вот что ты со мной сделал в тот вечер десять дней тому назад, Оливер.
— Я не желаю больше слушать тебя! — Оливер пришел в ярость. — Пять тысячелетий женщины оправдывали все свои легкомысленные похождения возрастом, занятостью или физической слабостью своих мужей, которые не могли удовлетворить их похоть. Сделай милость, придумай что-то пооригинальнее.
— Не думай только, что я пытаюсь всю вину возложить на тебя. Может, если бы ты был другим, если бы мы оба были другими, этого бы не случилось. Но, — честно призналась она, — не только это. Я хотела его. Долгое время я даже себе не признавалась в этом. Но когда все закончилось, я только сожалею, что так долго оттягивала эти мгновения.
— Что именно ты хочешь этим сказать? — спросил Оливер. — Ты собираешься снова встречаться с ним?
— О нет, — с легкостью сказала Люси. — У него есть свой… Недостаток. Он слишком молод. Он совершенно неперспективен на ближайшие десять лет. Он сослужил хорошую службу, но теперь это все детские забавы. — Хорошую службу? — насмешливо повторил Оливер.
— Да, он дал мне почувствовать, как прекрасно быть снова женщиной. Ничего в нем нет особенного, но в мои тридцать пять он показал мне, какое удовольствие может доставить мужчина.
— Философия проститутки, — сказал Оливер.
— Неужели? — Люси пожала плечами. — Я так не считаю, и думаю, что ты тоже так не думаешь. Но что бы это ни было, я так чувствую, и ты должен это знать.
— На что ты намекаешь?
— Я намекаю на то, что это может повториться.
— Но ты лжешь. Ты просто говоришь так, чтобы отомстить мне.
— Нет, я не лгу, — ответила Люси.
— Посмотрим, — в отчаянии проговорил Оливер. — Посмотрим. — Нет не посмотрим, — настаивала она. — Почему это тебя так шокирует? ты же бывал в раздевалках, барах, курилках. Разве не к этому сводятся там все разговоры? А если бы тебе довелось услышать женскую болтовню на всяких там обедах и приемах… Разница только в том, что за пятнадцать лет мой муж приучил меня говорить правду себе и о себе.
— Такая семейная жизнь долго не продлится, Люси, — возразил Оливер.
— Может и нет, — согласилась она. — Это плохо.
— Ты останешься одинокой, всеми забытой.
— Может быть. Но сейчас мне кажется, что это того стоит.
— Не могу поверить, — сказал Оливер. — Ты так изменилась. Ты совсем не такая, как даже две недели назад.
— Ты прав. Я действительно изменилась, — согласилась Люси. — И не к лучшему. Честно говоря. Я стала намного хуже. Но теперь это я, а не твое отражение. Я не второстепенная, покорная, блеклая, предсказуемая пятая часть твоей жизни. Это я, в своей наготе. Я сама себе хозяйка. Я самостоятельный человек.
— Ладно, — резко оборвал Оливер. — Иди, сложи свои вещи и поехали домой. Я пойду за Тони и скажу ему, что ты готова.
Люси вздохнула. И совершенно неожиданно она рассмеялась.
— Оливер, дорогой, да ты настолько не привык слушать то, что я говорю, что даже если я скажу, что на тебе горит рубашка, до тебя не дойдет, пока ты не сгоришь.
— Ну, а это ты к чему говоришь?
Люси перешла на серьезный тон.
— Я писала тебе, что не собираюсь возвращаться домой с Тони. Ты разве не прочел мое письмо?
Оливер раздраженно отмахнулся.
— Прочел. Прочел. Чушь какая-то. Ты наверное, была взбудоражена, когда писала его и…
— Оливер, — опять предостерегла Люси.
— В любом случае это всего несколько дней. Он уедет в школу в конце месяца, и ты сможешь успокоиться, прийти в себя. И вы не увидитесь до самого Дня Благодарения. И…
— Я не собираюсь оставаться с ним эти несколько дней. Я не поеду к нему на День Благодарения. Я не поеду к нему на Рождество. Я не…