Сговор остолопов

— У меня есть верные сведения о месте, где нанимают проституток.
— У тебя есть верные сведения? — переспросил сержант. — И кто дал тебе эти верные сведения?
Патрульный Манкузо решил, что в это дело Игнациуса впутывать не стоит по нескольким причинам, и остановил свой выбор на миссис Райлли.
— Одна знакомая дама, — ответил он.
— И откуда этой знакомой даме известно это место? — снова спросил сержант. — И кто ее в это место привел?
Патрульный Манкузо не мог ответить: «ее сын». Могли открыться кое-какие старые раны. Ну почему разговоры с сержантом никогда не проходят гладко?
— Она была там одна, — наконец, выдавил патрульный Манкузо, пытаясь спасти допрос от полного провала.
— Знакомая дама в таком месте одна? — заорал сержант. — Что ж у тебя за знакомые дамы? Она, наверно, сама — наемная проститутка. Убирайся отсюда, Манкузо, и приведи мне настоящего подозрительного субъекта. Ты мне никого еще не привел. И никаких больше верных сведений от проституток. Сходи загляни в свой шкафчик. Ты сегодня солдат. Вали.
Патрульный Манкузо сокрушенно отчалил к шкафчикам, задаваясь вопросом, почему у него с сержантом никогда не выходит, как надо. Едва он вышел, сержант повернулся к детективу и сказал:
— Отправь-ка парочку наших людей в «Ночь Утех» как-нибудь вечерком. Там кто-то нашел с этим тупицей общий язык. Только ему ничего не говори. Я не хочу, чтобы вся слава досталась этому болвану. Пусть ряженым ходит, пока на него никто не клюнет.
— Знаешь, а ведь нам сегодня еще одна жалоба на Манкузо поступила: дамочка жалуется, что какой-то заморыш в сомбреро прижимался к ней вчера вечером в автобусе, — сказал детектив.
— Дело серьезное, — задумчиво ответил сержант. — Что ж, еще одна такая жалоба — и мы арестуем Манкузо.
* * * 
Мистер Гонзалес включил свет в небольшой конторе и зажег газовую грелку около своего стола. Все двадцать лет, что он проработал в «Штанах Леви», он всегда приходил на работу самым первым.
— Было еще темно, когда я сегодня утром прибыл, — говорил он мистеру Леви в тех редких случаях, когда мистер Леви был вынужден навещать «Штаны Леви».
— Вы, должно быть, слишком рано из дому выходите, — отвечал мистер Леви.
— Я стоял на ступеньках конторы сегодня утром и беседовал с молочником.
— Ох, помолчите, Гонзалес. Вы получили мои билеты на самолет до Чикаго на игру «Медведей» с «Шулерами»?
— Я уже обогрел всю контору к тому времени, как на работу прибыли остальные.
— Вы жжете мой газ. Сидите в холоде. Вам полезно.
— Я сделал две страницы в гроссбухе за сегодняшнее утро, пока находился здесь один. Смотрите, я поймал крысу у водяной колонки. Она думала, что еще никого нет, а я пристукнул ее пресс-папье.
— Да уберите же от меня эту чертову крысу. Это место меня и так угнетает. Садитесь-ка на телефон и закажите мне гостиницу на Дерби.
Однако, мерила усердия в «Штанах Леви» были весьма низки. Исполнительность являлась достаточным поводом к повышению. Мистер Гонзалес дослужился до заведующего конторой и принял на себя командование несколькими удрученными клерками. Он никогда не мог в точности припомнить фамилий ни клерков, ни машинисток. Временами казалось, что они приходят и уходят чуть ли не ежедневно, — за исключением мисс Трикси, восьмидесятилетней помощницы бухгалтера, которая с ошибками переписывала цифирь в гроссбухи Леви вот уже почти полвека. Даже свой зеленый целлулоидный козырек она не снимала по пути на работу и домой, что мистером Гонзалесом истолковывалось как символ лояльности «Штанам Леви». По воскресеньям она иногда надевала козырек и в церковь, по ошибке принимая его за шляпку. Надела она его и на похороны брата, где он был сорван с ее головы более бдительной золовкой слегка помоложе. Однако Миссис Леви некогда отдала приказ мисс Трикси на работе держать несмотря ни на что.
Мистер Гонзалес повозил по своему столу тряпкой, думая, как это с ним бывало каждое утро именно в это время, когда в конторе еще зябко и пустынно, а причальные крысы в стенах играют сами с собой в свои исступленные игры, о том счастье, подаренном ему союзом со «Штанами Леви». На реке сухогрузы, скользившие сквозь расползавшийся утренний туман, ревели что-то один другому, и низкие звуки их сирен эхом отдавались среди ржавевших шкафов-регистраторов конторы. Под боком у него щелкал и потрескивал маленький обогреватель — детали его разогревались и расширялись. Закуривая первую из десяти своих ежедневных сигарет, мистер Гонзалес бессознательно внимал всем звукам, начинавшим его рабочие дни все двадцать лет. Докурив ее до фильтра, он погасил окурок и вытряхнул пепельницу в мусорную корзину. Ему всегда нравилось поражать мистера Леви чистотой своего стола.
Рядом с его столом стояла конторка мисс Трикси. Каждый из полуоткрытых ящиков был набит старыми газетами. Среди маленьких сферических образований пыли под конторкой лежал кусок картона, подоткнутый под один из углов, чтобы стояло ровнее. Вместо мисс Трикси стул ее занимали пакет из коричневой бумаги, наполненный ветхими лоскутами, и моток бечевки. Окурки переваливались через края пепельницы прямо на стол. Эту загадку мистеру Гонзалесу никогда не удавалось разгадать: мисс Трикси не курила. Он допрашивал ее на этот предмет несколько раз, но связного ответа не добился. В рабочем месте мисс Трикси было нечто магнетическое. Оно притягивало к себе все конторские отходы, и кто бы ни терял ручек, очков, кошельков или зажигалок, находили их обычно где-нибудь в недрах ее конторки. Мисс Трикси также копила все телефонные справочники, которые припрятывались в одном из набитых под завязку ящиков.
Мистер Гонзалес собирался было обыскать рабочее место мисс Трикси, рассчитывая найти пропавшую подушечку для печатей, когда дверь открылась, и в контору вползла сама мисс Трикси, шаркая по деревянному полу туфлями на резиновой подошве. При ней находился другой бумажный пакет, кажется, содержавший тот же ассортимент лоскутов и бечевки, если не считать подушечки для печатей, выглядывавшей сверху. Уже два или три года мисс Трикси таскала с собой эти пакеты, и иногда под ее конторкой скапливалось три или четыре — их смысла или назначения она никогда никому не открывала.
— Доброе утро, мисс Трикси, — выкрикнул Гонзалес своим искрометным тенорком. — И как мы сегодня поживаем?
— Кого? О, здрасьте, Гомес, — немощно отозвалась мисс Трикси и галсами подрейфовала в сторону дамской комнаты, будто вступая в единоборство с бурей. Мисс Трикси никогда не принимала идеально вертикального положения: они с полом постоянно держали друг друга в состоянии некоторого наклона.
Мистер Гонзалес воспользовался ее исчезновением, чтоб изъять свою подушечку из ее пакета, и обнаружил, что она вся покрыта тем, что на ощупь и по запаху казалось жиром копченой грудинки. Интересно, размышлял он, вытирая подушечку, сколько остальных сотрудников появится сегодня. Как-то год назад на работу пришли только они с мисс Трикси, но это случилось еще до того, как компания ввела пятидолларовую месячную надбавку. Но все равно конторские помощники в «Штанах Леви» частенько бросали работу, даже не позвонив мистеру Гонзалесу. Это служило постоянным источником беспокойства, и после прибытия мисс Трикси он всегда с надеждой поглядывал на дверь, а особенно — теперь, когда фабрика должна была вот-вот начать поставки партий весенне-летнего сезона. Если говорить наверняка, помощь в конторе ему нужна была до крайности.
За дверью мистер Гонзалес приметил зеленый козырек. Неужели мисс Трикси вышла через фабричный цех и решила вернуться сквозь парадную дверь? С нее станется. Однажды утром она удалилась в дамскую комнату и была обнаружена мистером Гонзалесом в конце рабочего дня на верхнем складском этаже спящей на кипе товара. Но тут дверь открылась, и в конторе обозначилась одна из самых крупных фигур, что мистер Гонзалес видел в жизни. Мужчина удалил с головы зеленую шапочку и явил густые черные волосы, приклеенные к черепу вазелином по моде двадцатых годов. Когда с фигуры слезла куртка, мистер Гонзалес обратил внимание на складки жира, затянутые в узкую белую рубашку, вертикально разделенную широким цветастым галстуком. Похоже, вазелин применялся и к усам, поскольку блестели они очень ярко. Выше наблюдались невероятные изжелта-небесные глаза, обрамленные тончайшей вязью розоватеньких сосудов. Мистер Гонзалес чуть ли не вслух взмолился, чтобы этот библейский бегемот оказался претендентом на должность. Он был поражен и ошеломлен.