Сильнее Скотленд-Ярда

— Вне зависимости от исхода процесса, следуя лишь велению Господа нашего, я клянусь не воспользоваться даже пенсом из состояния моей жены! Эти деньги пойдут исключительно на богоугодные цели! Они принадлежат бедным, дабы поддержать их бренную плоть, дабы выполнить предначертания Господни… Сам же я покину Англию и уеду в дальние страны, где на чужбине буду молиться за упокой души моей безвременно угасшей…
Речь обвиняемого оборвалась — он заплакал.
— В дальние страны, значит, — проговорил Манфред, вспоминая материалы процесса. — Имея шестьдесят три тысячи фунтов, можно недурно жить и в дальних странах…
Леон улыбнулся.
— Какой ты, однако, циник, Джордж! Разве ты не знаешь, что все бедняки Девоншира дни и ночи ломают голову над тем, как бы им получше распорядиться деньгами покойной?
Манфред в сердцах швырнул окурок в камин.
— Где он живёт?
— В Ньютон Эббет.
— Надо собрать доказательства.
— И после этого, — сказал Леон, — мы приступим к исполнению поистине грандиозного плана!
Начальник Скотленд-Ярда охотно дал Гонзалесу рекомендательное письмо к директору Бекстерской тюрьмы.
— Но почему вас заинтересовала именно эта тюрьма? — спросил мистер Фейр. — Она ведь мало чем отличается от лондонских.
— Насколько я знаю, там содержатся несколько лиц, представляющих исключительный интерес для антрополога.
— Что ж, вам виднее, — произнёс мистер Фейр, вручая Леону письмо.
Приехав в Бекстер, Леон тут же отправился в тюрьму, а Манфред остался ждать его на вокзале.
Через полтора часа Гонзалес вернулся, и друзья сели в поезд, который направлялся в Ньютон Эббет.
— Я очень доволен визитом, — сказал Леон. — Изумительная тюрьма. Приятная, уютная и… удобная.
— То есть, туда удобно проникнуть или оттуда исчезнуть?
— И то, и другое… — Манфред вдруг обратил внимание на то, что Леон время от времени внимательно рассматривает свою левую руку, затянутую в серую шёлковую перчатку.
— С каких пор ты стал носить шёлковые перчатки? Специально для посещения тюрьмы?
— Вот именно, — серьёзно сказал Леон. — Под перчаткой находится металлическая пластина, а на ней — слой пластилина.
— Понятно.
— Во время весьма поучительной экскурсии по коридорам тюрьмы директор продемонстрировал мне свой личный ключ, открывающий все тюремные замки, а я, рассматривая его, сумел сделать оттиск! Смотри!
Он разрезал перчатку и показал чёткий оттиск ключа.
— Ловко! — похвалил Манфред. — Правда, есть одно «но»…
— О чём ты?
— Ключ действительно универсален, но только для внутренних помещений, а вот что касается входных ворот…
Леон погрузился в глубокое раздумье и не выходил из него до конца пути.
В Ньютон Эббет они сняли квартиру неподалёку от дома доктора Твендена. Хозяйка дома, приветливая краснощёкая женщина, предоставила в их распоряжение столовую и две спальни.
— Скажите, кто живёт рядом с вашим садом? — обратился к ней Леон. — Уж не тот ли самый доктор, который прославился благодаря судебному процессу? — добавил он совершенно невинно.
— Он самый! — торжественно подтвердила хозяйка.
— Вы полагаете, что он невиновен?
Хозяйка не ожидала подобного вопроса.
— Есть разные мнения, — уклончиво ответила она. — Он скоро уезжает…
— Я слышал об этом. Он собирается раздать бедным всё состояние покойной жены. В газетах писали… Бедняки могут радоваться.
Хозяйка поджала губы.
— Надеюсь…
— Я вижу, вы не очень верите в это, — заметил Манфред.
— Во всяком случае он ничего не предпринял в этом направлении, — осторожно произнесла она. — Вчера его навестил викарий и спросил, не могут ли рассчитывать наши бедняки хотя бы на малую толику от этого богатства. Доктор сказал, что подумает об этом и послал ему чек на пятьдесят фунтов.
— М-да, не очень-то крупная сумма, — заметил Манфред. — А откуда вам известно, что он уезжает?
— Его чемоданы уложены, слуг своих он уволил… Бедная женщина! Не много же ей выпало радостей в жизни…
Хозяйка, по-видимому, имела в виду покойную жену доктора. Но это уже было известно и раньше.
— Я хотел бы при случае познакомиться с ним, — сказал Леон.
Хозяйка покачала головой.
— Он никого не принимает, даже пациентов.
Экономка доложила доктору о прибытии репортёра из Лондона. Тот поморщился, но кивнул вполне утвердительно.
Леона провели в кабинет. По царившему там беспорядку он сделал вывод, что доктор собирается покинуть свой дом в кратчайшее время.
— Прошу вас, — сказал доктор. — Что вам угодно узнать от меня?
Правильные черты лица, небольшие усы и бакенбарды.
«Не люблю я таких светлых голубых глаз, — подумал Леон. — И от усов я тоже не в восторге».
— Меня направила редакция, чтобы выяснить, каким именно благотворительным учреждениями вы собираетесь передать состояние вашей покойной супруги, — изрёк Гонзалес с прямотой, присущей репортёрам.
Доктор недовольно поморщился.
— Я полагаю, что мне могли бы предоставить несколько больше времени на решение этого важного вопроса. Я собираюсь совершить длительное морское путешествие, в ходе которого я буду иметь возможность всесторонне обдумать эту проблему…
— А если вы не вернётесь больше в Англию? — безжалостно прервал его Леон. — Ведь никто не застрахован от несчастий… Может же пароход неожиданно пойти ко дну! Что будет тогда?
— Я врач, а не прорицатель, — сухо бросил доктор. — И больше не склонен беседовать на эту тему… Я получил множество писем с выражением искреннего сочувствия, но попадаются и такие, в которых меня осыпают оскорблениями, а в одном из них даже высказывалось сожаление, что организация Четырёх Справедливых перестала существовать… Видите, мне даже угрожают расправой какой-то грязной банды!
Леон улыбнулся совершенно лучезарно.
— Быть может, вы предпочли бы перенести нашу беседу на более позднее время, когда вы будете посвободнее?
— О, нет! Это невозможно! Сегодня вечером меня чествуют друзья!
— Где состоится банкет? Вы разрешите написать об этом небольшое сообщение?
— Банкет состоится в «Лайон-Отеле». Можете упомянуть, что председательствовать будет сэр Джон Марден, а в числе присутствующих — лорд Троусборо. Если угодно, я вам дам список гостей.
Получив список гостей и почтительно попрощавшись с доктором, Леон удалился.
Вечером он внимательно наблюдал за домом своего подопечного. Он видел доктора, облачённого во фрак, лёгкой походкой направляющегося к автомобилю. Он видел экономку, четверть часа спустя входящую в автобус…
После ужина Леон невзначай спросил у хозяйки:
— У доктора большой штат прислуги?
— Он всех уволил. Только экономка, да и та работает только до завтрашнего дня…
Предоставив своему другу занимать хозяйку, Гонзалес вышел в сад.
Он перелез через забор и подошел к дому доктора. Дверь, как и следовало ожидать, была заперта, но одно из окон было лишь притворено.
Леон прошел в кабинет. В письменном столе не было потайных отделений, а большинство бумаг превратилось в груду пепла за решеткой камина. В лаборатории также не удалось обнаружить ничего интересного, как и в карманах многочисленных костюмов, висевших в гардеробной.
— Боюсь, что мне не понадобится ключ от Бекстерской тюрьмы, — вздохнул Леон и опустился вниз.
Неожиданно ему попался на глаза большой ящик для писем с продолговатым отверстием на крышке, наглухо прибитой к дощатым стенкам. Ящик, производивший впечатление самодельного, открывался снизу. Леон с усилием просунул руку внутрь неказистого сооружения, пошарил в пыльной утробе и вдруг нащупал нечто, оказавшееся небольшим пакетом. Видимо, когда его опускали в ящик, он зацепился за гвоздь и поэтому не был обнаружен ни хозяином, дома, ни представителями следствия во время подготовки процесса.
Гонзалес осторожно стер пыль с пакета — на нем оказалась печать института Пастера.