Сицилийские страсти

Роберта неожиданно ощутила укол совести. Надо было признать, что Франческо действительно выглядел уставшим, и в этом не было ничего удивительного. Прошлой ночью ему почти не удалось поспать. Сама она засыпала под звук его шагов на лестнице, а проснувшись посреди ночи, слышала какой-то шум в его комнате. Утром, одевшись и спустившись в кухню, Роберта застала его уже просматривающим какие-то деловые бумаги…
— Ты слишком много работаешь, — сказала она ему теперь. — Сбавь обороты.
— Мой отец заболел и наконец-то согласился передать мне управление некоторыми компаниями.
— Могу поспорить, что это решение далось ему нелегко, — усмехнулась Роберта.
Винченцо Бальони был неуступчив, упрям, крайне консервативен и искренне полагал, что человека, способного вести его дела так, как ему нужно, не существует в природе, включая даже собственного сына. Кроме того, ему очень не понравилось, что Франческо привел в дом «одну из этой семейки». Однако, по крайней мере, старик всегда был с ней предельно честен. Чего никак нельзя было сказать о самом Франческо.
Горькие воспоминания заставили ее отвернуться под предлогом того, что надо осмотреть встроенный шкаф, достаточно большой для того, чтобы разместить в нем обмундирование целого полка.
— А как поживает… Луиза?
Роберта не могла не спросить об этом, хотя после того, как слова слетели с губ, готова была откусить себе язык. Наступившее за спиной гробовое молчание говорило само за себя, лишь усиливая ее душевную боль.
— Франческо, как она поживает? — повторила вопрос Роберта, закрывая шкаф и глядя на его отражение в зеркальной дверце.
Он стоял за спиной и смотрел на нее так, будто внезапно увидел перед собой ядовитую змею.
— Луиза? — Казалось, Франческо стоит немалого труда просто произнести это имя. — Почему ты вдруг решила о ней спросить?
И действительно, что это ей взбрело в голову завести разговор о Луизе? Сказать, что это странно, значит, не сказать ничего, подумал Франческо. Создавалось впечатление, что Роберте каким-то образом передались тревожные мысли, мучившие его всю прошлую ночь и подкрепленные утренним телефонным звонком.
— Просто вспомнила.
Что-то явно было не так, но что именно, понять, Франческо не смог, как ни вслушивался в тон ее голоса, как ни всматривался в выражение ее лица. Если бы он хотя бы как следует выспался, то голова была бы сейчас более ясной. Однако первая бессонная ночь прошла в мыслях о Роберте, а прошлая оказалась не лучше из-за звонка Луизы. К тому же головная боль, мучишиая его все время перелета, тоже не способствовала мыслительным процессам.
— Но ты, кажется, ее не слишком хорошо знаешь.
Франческо попытался вспомнить, какие отношения были у его жены с Луизой. Разговаривали ли они по душам? Делились ли друг с другом секретами?
— Насколько я помню, вы встречались всего один раз.
— И что с того? — Теперь голос Роберты звучал агрессивно без всякой видимой на то причины. Чем он ей не угодил? — Разве нельзя спросить?
— Разумеется, можно.
Необходимо было вести себя как можно осмотрительнее. Если он сделает или скажет что-нибудь не так, то могут возникнуть большие проблемы. Если бы только не данное Луизе обещание!
— С Луизой все прекрасно, — осторожно ответил Франческо. — На прошлой неделе ей исполнилось двадцать три. Она сильно изменилась за последние месяцы — превратилась в красивую женщину.
— Она всегда была… очень симпатичной.
Роберта помолчала, потом прошлась по комнате.
— А как ее отец? Он ведь тоже был болен, не так ли? Сердечный приступ, по-моему?
— Да, он довольно долгое время провел в больнице, но теперь уже вернулся домой.
Подойдя к кровати, Роберта пощелкала сначала одним выключателем, зажигая и гася свет, потом другим. Затем, очевидно потеряв интерес к выключателям, принялась за телевизор — начала бесцельно переключать каналы. Эта лишенная видимого смысла активность действовала Франческо на нервы.
— Ему, конечно, приходится соблюдать рекомендации врачей, однако… Ты не могла бы оставить телевизор в покое?
— Извини.
Она торопливо выключила наполнивший комнату громкий звук музыки и отошла от телевизора.
— Это ты меня извини, — устало возразил Франческо. — Я сейчас не в лучшем настроении. Ужасная головная боль… Кстати, у тебя нет аспирина?
— Сейчас достану.
— Порывшись в своей сумке, Роберта протянула ему серебристую упаковку.
— Ты действительно плохо выглядишь, — заметила она.
— Неважно спал ночью, — ответил Франческо.
— Что так? Моя бабушка всегда говорила, что плохой сон — свидетельство нечистой совести.
Замечание выглядело достаточно безобидным, но было в нем нечто, заставившее Франческо остановиться на полпути в ванную, куда он направился, намереваясь налить стакан воды, чтобы запить таблетку.
— И что же, по-твоему, меня мучат угрызения совести?
— Тебе лучше знать. — Голос Роберты звучал совершенно невинно, даже беззаботно.
Но когда она обернулась, взгляд зеленых глаз показался Франческо странно напряженным, каким-то выжидающим. Однако мгновение спустя это выражение бесследно исчезло, и он решил, что ему просто почудилось. Все внимание жены было теперь сосредоточено на перекладывании нижнего белья из чемодана в ящик комода.
Черт побери, мне просто жизненнонеобходимо принять таблетку, подумал Франческо, поморщившись от боли. Наполнив стакан водой, он только успел проглотить лекарство, как до него вновь донесся нарочито-безразличный голос Роберты:
— Если только ты не хочешь в чем-нибудь признаться.
— И в чем я должен признаться?
Вернувшись в спальню, чтобы хотя бы иметь возможность видеть ее лицо, Франческо, к своему неудовольствию, обнаружил, что это ровным счетом ничего ему не дает.
— К чему ты клонишь, Роберта?
— Я? Абсолютно ни к чему. — Она явно старалась вывести его из себя.
— Это что, своего рода допрос?
Взгляд обратившихся на него широко раскрытых зеленых глаз был совершенно невинен.
— Только если тебе так кажется. Знаешь, в английском языке есть пословица: на воре шапка горит. Это означает…
— Я прекрасно знаю, что это означает, черт возьми! Если ты имеешь в виду что-то конкретное, то говори прямо, не виляй. Я сейчас не в настроении для подобных словесных игр.
— Так, значит, твоя бессонница не имеет отношения к нечистой совести?
— Конечно нет! Если только ты не считаешь, что я должен испытывать угрызения совести за намеренную ложь репортерам — чего, я думаю, они вполне заслуживали. К тому же я лгал им с целью защитить тебя.
— Я знаю….
Как он это делает? — поразилась Роберта. Как ему удалось увести беседу в сторону? Она прилагала все усилия, чтобы узнать, не мучит ли Франческо совесть из-за его отношений с Луизой, а он свел все к своему поведению в истории с репортерами.
Хотя надо отдать ему должное: он никогда не совершает необдуманных поступков. Сегодня утром, с того самого момента, как они оказались за дверью перед многочисленными фотокамерами и микрофонами, засыпанные градом вопросов, казалось не дающих им опомниться, Франческо вел себя безошибочно. С улыбкой отвечая репортерам, он неукоснительно придерживался линии поведения, которую они предварительно оговорили во всех деталях.
И сдержал данное ей слово.
— Обещаю, что, когда мы окажемся перед ними, — сказал тогда Франческо, — я возьму на себя все, буду тебя защищать и не дам никому в обиду.
Так все и было. Прежде чем открыть входную дверь, Франческо взял Роберту под руку, и эта крепкая опора придавала ей уверенности и спокойствия.
Они вышли вместе, как единое целое, хотя Франческо был, вне всякого сомнения, главным в их команде. Роберте ничего не пришлось делать, даже говорить. Она просто стояла рядом и улыбалась в камеру, следуя предупреждающему легкому пожатию его руки.
А когда эмоциональное давление стало слишком велико, когда она начала ощущать себя загнанной в угол, когда накатила паника, Франческо тут же уловил ее настроение. Продолжая отвечать на вопросы, он обнял Роберту сильной рукой за плечи и привлек к себе. Что ей еще оставалось делать, как не положить голову ему на грудь, а рукой обнять за талию. Поэтому, когда Франческо пошел вперед, Роберте невольно пришлось пойти вместе с ним. Сопровождаемые вспышками фотокамер, они сели в автомобиль и благополучно отбыли в аэропорт.